Полынь-трава - Александр Васильевич Кикнадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песковский знает одно: у любого человека на его месте дрожали бы пальцы. Слегка, незаметно для ненаметанного глаза. Но глаза, которые устремлены в его сторону, —- опытные глаза. Ни одна деталь не скроется от них. Поэтому надо спокойно вынуть коробку «Кэмэла», вскрыть ее, неторопливо зажечь спичку и сладко затянуться, поглядывая, как догорает огонек в недвижной руке.
Его пальцы не дрожат, он научил их быть послушными, и они послушны ему куда больше, чем эти молоточки в ушах.
Ногтем мизинца он поддевает тонкую прозрачную ленточку на пачке сигарет, освобождает крышку, открывает. Кажется, нет для него дела важнее. И слышит:
— С целью проверки надежности человека, выдающего себя за Томаса Шмидта, была предпринята одна мера... Он был поставлен в известность о якобы предполагавшейся операции «Лима».
Болдин, избегая подробностей, рассказал о поездке к отцу, который, как оказалось, и навел советскую разведку на центр.
К Шмидту подошел Завалков. Встал сзади.
— Мне бы хотелось дослушать до конца, что еще нового скажет оратор.— Песковский слегка отодвинулся от стола, закинул ногу на ногу, положил на колено правой ноги локоть, затянулся неторопливо и выпустил струйку дыма в потолок.
— Мы с Матковскисом,— произнес Алпатов,— подтверждаем достоверность слов господина Болдина.
Соседи по столу отсели подальше от Шмидта, вокруг него образовалось мертвое пространство.
— Вы имеете что-нибудь сказать? — отчужденно обратился Алпатов.
— Я хотел бы задать вопрос господину Болдину, не выпил ли он лишнего?
— Нет.
— Может быть, тогда господин Болдин страдает слабоумием? Что за нелепые обвинения?
— Возьмите его,— произнес Алпатов.
На запястьях Песковского щелкнули наручники.
— Выйдем, гад,— приказал Фалалеев.
ГЛАВА IX
В полночный час в спальне хирурга Висенте Аррибы раздался настойчивый телефонный звонок. Арриба, только что вернувшийся с приятельской пирушки, стоял под душем и не делал ни малейшей попытки подойти к аппарату. Будучи человеком холостым, а значит, куда больше самостоятельным и самолюбивым, чем полагается быть мужчине под пятьдесят, Арриба беззаботно напевал на мотив из «Сильвы»: «Звоните, звоните, а вы мне не нужны, я звонарей готов послать подальше». Потом под тот же мотив родилась новая импровизация, содержащая несколько малоприличных эпитетов по адресу беспардонных полуночников. Однако звонки продолжались. Накинув халат и пробурчав под нос: «Это еще что за скоты?», хирург взял трубку и сурово, будто через силу, произнес: «Да». Однако уже в следующую минуту изменился в лице, догадавшись по голосу в трубке, что его ждут неприятности. Хмель мигом выветрился. Знакомый голос произнес на плохом испанском с угрожающей интонацией:
— Вы уже двадцать семь минут дома. Почему не поднимаете трубку?
— Во-первых, откуда вам известно, сколько времени я дома? — амбициозно поинтересовался доктор.— А во-вторых, почему позволяете себе разговаривать со мной таким тоном?
— Если вы узнаете, в чем дело, то... удивитесь, почему беседуют вежливо. Сейчас вы спуститесь. Откроете дверь. Одному вашему пациенту.
— Но я в такое время не принимаю ни пациентов, ни гостей, перенесите визит на завтра.
— Вы нас плохо поняли. Сейчас повторю. Вы спуститесь вниз. И откроете дверь... Иначе придется пожалеть.
— Черт побери, в конце концов! Что там случилось? Заражение крови? Рожистое воспаление? Зачем я мог так срочно понадобиться?
— Откройте дверь. Через минуту все узнаете.
— Каррамба! — от души произнес хирург, чуть отвернувшись от трубки, но все-таки достаточно громко для того, чтобы слово услышали на другом конце провода.
Пригладив у зеркала волосы, Арриба спустился и отпер дверь.
Через порог перешагнули два бывших пациента: Алпатов и Слепокуров, а с ними Матковскис. У подъезда остался еще один субъект; на приглашение войти он промычал что-то непонятное.
Когда гости поднялись в кабинет, Матковскис вынул из кармана и положил на стол маленький браунинг, давая хирургу понять, какого рода разговор предстоит.
— Что за неуместная шутка, господа? Нельзя ли спрятать эту гаубицу?
— Спрячем, когда вы ответите на наши вопросы. Прямо и коротко.
— Спрашивайте, но почему такой суровый тон?
— Сейчас поймете! — Алпатов слегка скосил глаза и угрожающе вытянул челюсть вперед.— Скажите, вы обещали сохранить в тайне операции?
— Обещал и не отказываюсь.
— Может быть, вы вспомните, что за сохранение тайны был выплачен дополнительный гонорар?
— Помню хорошо.
— Тогда ответьте, откуда могли появиться наши фотографии у посторонних лиц?
— А вот этого я вам сказать не могу,— хладнокровно положил ногу на ногу Арриба.— Кто, где и когда вас фотографировал, простите, но это вне пределов нашей компетенции.
— Кто посмел нас фотографировать до и после операции? Кому были нужны наши фотографии? Кто и сколько за них заплатил? — угрожающе повысил голос Алпатов.
— Мне? За фотографии? Вы обратились не по адресу. Я не фотограф, я хирург.
— Ну ладно. Мы хотели по-хорошему. Видно, не получится. Прошу вас,— Алпатов посмотрел на Клавдия Ивановича и перевел взгляд на Аррибу,— поучите хирурга. Не все ему на наших лицах упражняться.
— Не все,— раздумчиво проговорил Слепокуров, подошел к доктору и ударил его кулаком по подбородку так, что голова врача откинулась, а глаза закатились.
— Хилый тип. Придется подождать несколько минут.
— Что вы от меня хотите? — прохрипел врач, глотая слюну.
— Все фотографии сделаны на фоне хирургического кресла. Где спрятан аппарат?
Поигрывая пистолетом, Матковскис спросил:
— Может, не будем терять время на этот туповатый господин? Он до сих пор не знает, с кем имеет дело.— И, перейдя на немецкий, посмотрел на врача: — Послушай, ты, грязная свинья, из-за тебя могут погибнуть люди куда более ценные, чем ты.— Он навел браунинг на переносицу Аррибы, тот машинально отвел голову.
— Сделайте еще одну попытку, Клавдий Иванович,— попросил Алпатов.— Для уравновешивания с другой стороны.
Слепокуров ударил левой рукой так, что Арриба скатился с кресла.
— Брониславс,— ласково сказал Алпатов Матковскису,— пожалуйста, пройдите в кабинет, там, справа от хирургического кресла, если смотреть от двери, должна быть в стене маленькая дырка для фотообъектива. Поищите ее, а когда найдете, скажите.
Алпатов сел в кресло, закурил, сделал несколько глубоких
