Мы наш, мы новый… - Константин Калбазов

Отчего-то Антон не сомневался в том, что это не пустая бравада. Зиберт вообще не любил разбрасываться обещаниями, и если о чем-то заявлял с уверенностью, то в его правоте можно было не сомневаться. А тут он был очень уверен, даже походил на гончую, вставшую на след дичи. Тем более что к господам революционерам у него был свой счет: вся его прошлая жизнь, полная достатка и протекавшая в столице, полетела под откос именно из-за экса, организованного этими «борцами за светлое будущее». Ну а банкиры, на которых он обратил волчий взгляд, были сами виноваты, так как потворствовали им.

Так за размышлениями Песчанин подошел к дому. На улице уже начало темнеть. Неправильно это. Светлана не успела как следует встретить мужа, а он убежал на весь день, теперь вот опять собирается уезжать на неизвестный срок… Конечно, он чувствовал себя виноватым перед женой, но поступить иначе не получалось. Либо он выложится без остатка и добьется победы, либо все зря. Все те жизни, что были положены, их усилия – все зря. И сейчас Сергей и Семен зря рискуют своими жизнями, потому что выигранная война не гарантирует отсутствия в стране волнений и революции. Ну хорошо, не достанутся японцам Порт-Артур и Сахалин, – что это меняет? Да ничего. Главное, что в стране начнутся волнения, которые вполне могут перерасти в первую революцию, а это значит, что они проиграли. У России украдут победу, так как она вынуждена будет пойти на уступки, и результатом войны будет, скорее всего, довоенное положение дел.

К его удивлению, дома он застал всю троицу. Как видно, женщины никуда не уходили, мало того – накрытый к ужину стол говорил о том, что они собираются изрядно задержаться, а то, что ужин еще не начат, – о том, что все ждут возвращения блудного попугая, в смысле Антона.

– Антон… – Едва Светлана взглянула на мужа, как в ее глазах тут же заблестели слезы. Понятно. Стало быть, в этот раз друзья отписались по его поводу, причем, скорее всего, оба разом. Да еще и Петр Афанасьевич – так сказать, контрольный. – Антон, это правда?

– Что правда, малыш? То, что я здесь и я тебя люблю? Самая что ни на есть.

– Я не об этом. Ты был в Артуре?

– А у тебя есть повод не доверять нашим друзьям и твоим родителям?

– Как ты мог! – Света тут же залилась слезами, хотя было видно, что и до этого было выплакано немало, и, прижавшись к его груди, начала орошать влагой его рубашку.

– Ничего не поделаешь. Я не мог рассказывать об этом никому, даже тебе, – нежно поглаживая шелковистые волосы жены, произнес он.

– Значит, когда мы тебя обвиняли, ты готовился к отбытию в уже осажденный Порт-Артур… – Ну вот, теперь и Анечка созрела. Вернее, это случилось уже давно, вот только Антона здесь не было и повиниться было не перед кем. Давайте, родные, а я займу гордую и неприступную позу.

– Девчата, а давайте ужинать, а? – Желание изображать из себя неприступную гордость или уязвленное самолюбие как-то само собой пропало вместе с приходом осознания, что вот с этого момента все будет как прежде.

– Непременно. Только сначала ответь, – не унималась Звонарева.

– Мы ждали начала войны, мы готовились к ней. Я и Семен должны были принять непосредственное участие в боевых действиях. Семен – на суше, я – на море. Именно по этой причине в Порт-Артуре нами были построены механический и судоремонтный заводы, на которых начали производить разработанные в НИИ новинки. Наша задача была только в том, чтобы продвигать их по мере возможностей в море и на суше. Сережа вообще должен был остаться во Владивостоке, обеспечивать тыл и при случае заботу о семьях. Но меня свалила лихорадка, Семен уехал в командировку, в Артур поехать, кроме Сережи, было некому, а потом он взял и призвался.

– Так получается, когда ты приехал сюда…

– Я приехал, чтобы с началом навигации отбыть в Магадан, где находился «Росич» и специалисты для других кораблей.

– Значит, Куршевель и Баден-Баден…

– Леночка, а что я мог вам сказать? Об этом не знало даже командование отряда крейсеров – да что там, вообще никто не знал, кроме адмирала Макарова и Петра Афанасьевича, да и то только потому, что он был назначен командовать соединением, к которому потом присоединился и я.

– Папа? Значит, папа тоже мог…

– Любой мог и все еще может. Идет война, – вздохнул Антон.

– Хорошо. Но все разом пишут, что ты погиб! – устремила вопросительный взгляд на Антона Лена.

– А что им оставалось думать? Вообще-то я предполагаю, что я и команда «Росича» прошли по спискам как без вести пропавшие, но, с другой стороны… Случайность: нас спаслось только трое из всей команды. Парни остались в плену, я дал подписку о том, что больше не буду участвовать в войне, потому что ничего целесообразного в героическом сидении в плену не вижу, а так еще послужу Родине.

– То есть как это? – Анна бросила вопросительный взгляд на Антона. – Ты собираешься поступиться словом чести?

– Ох уж мне эти высокие понятия! Поступился бы, но служить можно по-разному. Мы будем сегодня ужинать, в конце концов, или мне можно готовиться к голодному вечеру?

– Ясно, опять что-то задумал, – ухмыльнувшись, резюмировала Гаврилова. – И когда уезжаешь?

– Через неделю, – вздохнув, был вынужден признать очевидное Антон.

Светлана при этих словах еще крепче вжалась в мужа, прекрасно понимая, что и на этот раз он уедет, оставив ее на попечение старших подруг.

– Особое внимание, Андрей Викторович, обратите на оборонные заводы. Всякие там ткацкие фабрики и тому подобное интереса не представляют. Забастуют – хорошо, нет – и не надо. – Мужчина весьма приятной наружности в светлом пиджаке, с широким галстуком поверх белой рубашки, в последний раз пыхнул папиросой, на мгновение окутавшись облачком дыма, и вальяжно затушил ее в пепельнице.

– Но возможно ли это, Павел Степанович? Ведь на этих заводах размещены заказы для Маньчжурской армии, которая в настоящее время ведет боевые действия. – Второй был выразителен и в знак протеста даже прижал руки к груди. – Забастовка на этих предприятиях приведет к срыву заказов, это – недополученные снаряды, патроны, артиллерия, это может стать причиной гибели русских солдат.

– Ну и что? Все это ляжет не на наши плечи. – Павел Степанович равнодушно пожал плечами и откинулся на спинку кресла. – Это будет поставлено в вину правительству и царскому режиму. Каждая капля русской крови на полях сражения – это лишний гвоздь в гроб самодержавия.

– Я поражен вашим гением, Павел Степанович.

Едва только дверь за собеседником закрылась, из-за занавесей, прикрывающих дверь в соседнюю комнату, появился низкорослый мужчина азиатской внешности, хотя и одетый по последней европейской моде.

– Вы уверены, что этот человек сумеет добиться того, о чем мы с вами говорили, Павел Степанович?

– Разумеется, Токива-сан. Он глуп и до сих пор верит в светлое будущее, но обладает поразительной способностью увлекать массы, люди ему верят и готовы пойти за ним куда угодно.

– Но один и даже два дня забастовок дела не решат, – с сомнением высказался азиат.

– Все будет зависеть от суммы, которую вы готовы вложить в дело революции.

– Как насчет двухсот тысяч? – С этими словами собеседник выложил на стол несколько пачек ассигнаций.

– Значит, кроме беспорядков, будет еще и кровь, а стало быть, дойдет до оружия, которое, кстати, вы нам обещали.

– Оружие уже отгружено на пароход и завтра же выдвигается в Россию. Но как вы собираетесь заставить русских солдат стрелять в своих же?

– Русский – не русский, какая разница, если у тебя есть оружие – ты непременно выстрелишь в того, кто стреляет в тебя.

– Но кто будет стрелять из толпы? Сомневаюсь, что простые рабочие возьмут с собой оружие.

– Разумеется, они его не возьмут. А вот наши товарищи по партии во имя наших революционных идеалов непременно станут стрелять в полицейских и солдат, чтобы напугать их и расчистить дорогу для демонстрантов.

– Их будет так много?

– Разумеется, нет, но даже одного достаточно, чтобы заставить солдат начать стрельбу по людям. Прольется кровь, много крови – и тогда мы призовем народ к борьбе.

– А если прольется мало крови?

– Тогда мы начнем кричать, что пролились реки крови, и опять призовем народ к восстанию. В конце концов, народ – это быдло, он поверит всему, что кричат ему в уши. Не сомневайтесь, Токива-сан, я умею отрабатывать деньги, а уж такие деньги и подавно.

Наконец Павел Степанович остался один и, припав к столу, начал жадно пересчитывать деньги. Очень скоро ему удалось покончить с этим – ассигнации считать у него получалось с фантастической скоростью: как видно, богатая практика. Наконец, когда последняя пачка легла в сейф, в дверь постучали, а затем в комнату вихрем влетела одетая в самое модное платье молодая и красивая девушка.