Что-то остается - Ярослава Кузнецова

— Ага, — кивнула она, — Запашок тебе не понравился.

— У меня нос — что у пса. Прям больной делаюсь от запахов.

Странное это было состояние: я и рассказывал, и не рассказывал ей, — как будто лазейку оставлял для себя…

— Что же твой нос на север тебе указал, не на юг?

А ты что, думал, не дойдет до этого? Отвечай, раз спросили.

— То не нос. То — хвост поджатый, — давай уж, приятель, договаривай, — Струсил я. Жить захотелось.

Ведь мог же, мог, наплевав на все — в Каорен. И взяли бы на границе, и не дался бы живым, и все бы кончилось… Нет, следы заметал, в охотничьи ученики подался…

— Сыч, — укоризненно покачала головой Альса, — Я же марантина, — поправилась: — Ну, почти марантина. Не говори мне, что желание жить — трусость.

Ну да, конечно. Жизнь — дар Единого. Искра, так сказать. Бесценная. И искру сию положено холить всячески и лелеять.

— Понимаешь… Когда сделал первый шаг, и хочешь сделать второй, да вот — последним он будет… Начинает казаться, что можно отскочить в сторону, и оттуда делать «бе-бе-бе! Не достанешь, не достанешь!» Так ведь все равно — достанут. Получится — прятался, время тянул… — повернулся, глянул в глаза ей, — А зачем?

— Ты думаешь — незачем? — тихо спросила Альса.

Я усмехнулся, поворошил ногой мелкие камешки. Лицо Тана увиделось ясней ясного.

«— Главное…»

— Для того, чтобы одержать верх, — я нагнулся, поднял один камешек, — Вовсе не обязательно в живых остаться. Теперь я это понимаю, — и запустил камешком в сторону Кальны.

Пусть я прятался и трусил, но, когда вы меня найдете…

— Это — вызов, да? — вернул меня на тропинку кадакарскую голос Альсарены. — Сорокопут, прикинувшийся сычом, делает вызов кошке?.. Или кошку вызывает… тоже кошка?

Вот черт.

— Не знаю, — я пнул камешек побольше, и он покатился с тропки, пропахав в снегу борозду, — Наверное все-таки… Кошка.

А куда ты денешься от этого, друг? Имя сменить можно, а вот как сменишь память, душу… Кошка ты. Кошка и есть. Чертополох.

— Ладно, — сказал я, — Забудь, что я тебе тут наболтал. Ни к чему это.

А какого черта тогда болтать было? Кто тя за язык-то тянул?

— И еще. На всякий случай… Ты только не обижайся, — глянул на нее и снова отвернулся, — Ты… пореже к нам приходи. Не светись особо. Это тебе не шутки шутить, на фокусы смотреть.

— А я не к тебе хожу, — нахмурилась Альсарена, — А к Мотыльку.

— Им все равно будет.

У тех, кто меня найдет, вообще может быть приказ на Большую подчистку — брать все, что похоже на приятелей Ирги Иргиаро, Рейгелар разберется.

Альсарена пожала плечами, беспечно фыркнула:

— Вот книгу напишу…

— Обиделась.

— У меня своя корысть.

Упрямая лираэночка.

Мы пошли дальше. Она впереди.

— А чтобы не путаться в фауне… — сказал я в ее прямую спину, — Ирги меня звать.

Альса остановилась. Обернулась.

— Все-таки тил. Я уж думала, не найлар ли ты?

Я хмыкнул.

— Спасибо, Ирги.

— Не за что.

Внезапно с неба обрушился Звук — жуткий хохот, гул обвала, дьявольские взвизги…

Я сбил Альсу в снег.

— Мамочки!

Прикрыл, приняв упор на колено и выгнувшись.

Редда и Ун — по бокам.

В руке — нож мой верный.

А над головой — со свистом — пронеслась — черная клякса.

Козява.

— М-мать. Убью.

Второй раз за сегодня вытащил из сугроба Альсу, отряхнул.

Стуро между тем вернулся, снижаясь, зацепил крылищами своими за елки, грохнулся, побарахтался в снегу, выскочил на тропку.

— Веселые игры! — заорал гневно, — Да?! Я тут! А вы! Пропасть!

Грозен — ух! Забоялся, сталбыть.

— Здесь нету! — продолжал бушевать козява, — Там нету! Ты сам говорил!

Ах ты, твареныш этакий. Я же еще и виноват.

— А скажи-ка, друг, — начал я вкрадчиво, отодвинул барышню и издал «рычание снежного кота»: — Где ты сам шлялся?! Обещал на виду быть! Я т-те щас покажу «здесь нету, там нету»!!!

— Я летал! — пискнул Стуро, — А ты!.. Ты!..

— А я — ходил! Летать, знаешь, не обучен! Ладно, хватит. Пошли домой.

Альсарена Треверра

Выстрелы в темноте. Стрелы — одна, другая, третья — уходят во мрак. Во мраке — перебежки, вскрики, ахи, что-то с грохотом рушится, разбивается, раскатывается в разные стороны. Кто там вскрикивает, ахает и раскатывается — неизвестно. Понятно только одно — стрелы куда-то попали. Но куда? Или в кого?

Сыч, сорокопут, кошки… Что означает весь этот зверинец? Какие из моих выстрелов вслепую поразили цель? Сколько стрел пролетело мимо? Где, наконец, трофеи? Опять я осталась с пустыми руками.

Отец, а пуще него — двоюродный дед Мельхиор — любит поучать: «Извлечь информацию можно из чего угодно. Слова же — кладезь неисчерпаемый. Слова — что орехи — снаружи кожура, мало на что пригодная, а внутри — сладкое ядрышко».

Вот только не впрок пошли мне лираэнские хитрости. Зря дед Мельхиор кивал и щурил выцветший глаз. Зря отец снисходительно трепал меня по плечу. Умудрившись получить от Сыча богатейший материал, я не выжала из него ни капли смысла.

— Привет, Ирги.

— Привет.

Он повернулся от печи, в руках чайник.

— У меня тут хлеб, да грудинки копченой кусочек. Пожуем, пока козява гуляет?

— Пожуем. Давно он улетел?

— Да с утра раннего. Как умчался…

— Ищи ветра… — я уселась, оперлась локтями о стол, — Понимаю я его. Я бы тоже… с утра до вечера.

Сыч, то есть, теперь уже не Сыч, а Ирги, поставил передо мной дымящуюся кружку. Нарезая хлеб и грудинку, он хмурился, вздыхал.

— Что-то ты невеселый сегодня.

— Да нет, ерунда. Просто не привык еще, что парня поблизости нет.

Он сел напротив, откусил бутерброд, пожевал. Посмотрел на меня из-под кустистых бровей.

— Умом-то вроде соображаю, что ничего такого не случится. Но, когда он под боком, как-то спокойнее.

— Мотылек знает, куда можно летать, а куда лучше не соваться. В прошлое воскресенье на службе Этарда целую лекцию прочла поселянам. В качестве профилактики. И девочки к Боргу ходили, и к Эрбу, специально предупредить. Чтоб — ни-ни. Хотя, конечно, всегда найдется пара-тройка личностей… Тот же Кайд, например. Пока-то он себя тихо ведет.

Ирги уныло покивал буйно-косматой головой.

— Я тоже парню вдалбливал. Со своей стороны, так сказать. Впрочем, его учить не надо. Это мы с тобой для него — «люди». А остальные — как были трупоеды, так трупоеды и есть.

— А Иль с Леттой?

— Они — «девочки». Трупоедицы или нет, я не выяснял, — Сыч (Ирги, одернула я себя) — усмехнулся: — А ты — «та, которая наша».