Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

6_____

Утром письмо от Нувель и от Юши. В<альтер> Ф<едорович> пишет, что когда пойдет к Ивановым, то зайдет ко мне. Ездил к Казакову, но не говорил с ним покуда. Приехал Нувель с письмом от Сомова, что он нас целует, уже соскучился, если в субботу будет эскапада, пусть выпишем его. Думаем, не поехать ли в Сестрорецк; в пятницу на «Роберта Дьявола». Вячеслав ничего не пишет. Не застав Ивановых, зашли в большой Таврический, смотрели на играющих в теннис; издали был грациозен англич<анин> Самсон, оказавшийся вблизи похожим на молодого пастора. Кого позвать кроме Павлика? В<альтер> Ф<едорович> поехал к себе, я домой. Напился чаю, переоделся и отправился в Тавр<ический>. Павлик пришел один, скучноватый; приехал Нувель, все искал, кого пригласить в Сестрорецк, но, встретив старую любовь, vivandier’a, которого он имел года 2 тому, удалился с ним aux pays chauds. Павлик поехал со мною в «Москву», я ничего днем не ел и с удовольствием закусил; сидела какая-то парочка, и Павлик нарочно сел спиною, чтобы не видеть дамы; меня это почти удивило. Ночью мне снилось, что с нами кто-то третий, и, проснувшись, я спросил: «Куда же ушел тот-то?» Утром заметил, какие милые круглые плечи у Павлика; это 14-е свиданье с 10-го июня.

7–9_____

Был у Казакова, шел пешком и предавался детски нелепым и сладким мечтам, что бы я стал делать, если бы сейчас вот стал очень богат. Это с детства средство сокращать длинный путь. Казаков даст ответ в понедельник. Брал ванну; дома custode не было. Пришел Нувель в проливной дождь. Поехали к Ивановым, там все готовятся к отъезду{292}, понемногу емоншипируются. Большой перерыв заставляет меня писать очень вкратце. Любовь, влюбленность к Павлику, ревность, какой я не знал с раннего детства, мысль об очень скором отъезде, какой-то abandon[133] в поездках. Был на «Роберте»; он отличный оперный композитор, но чертовщина и мелодрама этой именно вещи смешны и скучны. Местами музыка и исполнители были довольно скурильны{293}. Павлик ночевал после ужина в «Москве» у меня. Я немного ворчал на него, и он сказал: «Не нужно меня обижать». На следующий день было предположено съездить в Сестрорецк. Сошлись на «поплавке» с Сомовым и Нувель, но Павлик не пришел в 3 ч., будучи дежурным, а прямо ко мне в 6-м часу. Ехать было слишком долго. Обедали, слушали музыку, после, на берегу, составивши корзины для сиденья, устроили палатку Гафиза. Сомов был предприимчив с Павликом, но я почему-то меньше его ревную к Сомову, чем к Нувель. Но все-таки я вышел и стал плакать, ходя по темному берегу вдоль шумящего моря, а Нувель меня утешал. В вагоне спали, Павл<ик> у меня на коленях. Ехать было холодно, Павлик без пальто совсем замерз, покраснел нос; придя, мы выпили вина, и было как-то горестно и еще слаще прижиматься к теплому нежному телу в холодной комнате перед скорым отъездом.

9_____

Встали поздно, закусили и сговорились, что Павлик придет в 6 час. Заезжал в магазин, потом к Иванову. Внезапно пришел Нувель. Дума разогнана, вместо Горемыкина Столыпин, Петербург в чрезвычайной охране, 4-й № «Адской почты» конфискован. Вяч<еслав> Ив<анович> так был подавлен всем этим, даже до смешного{294}. Условились ехать в Павловск, но, зайдя ко мне и найдя Павлика за ужином, В<ячеслав> И<ванович> отказался ехать. Поехали опять втроем. Обедали на воздухе, наблюдая публику и слушая музыку. Было очень приятно. Ночевал Павлик у меня.

10_____

Обедал с Казаковым; на улицах все по-старому; заезжал за закусками. Купил несколько роз, еду в четверг, вероятно. Было странно радостно все уставлять — и дыню, и сыр, и печенье. Приехал Павлик, у него умерла бабушка, панихида в 11 часов, но к часу он вернется. Я был весел, танцовал в красных сапогах, Павлик почему-то очень нежен, было необыкновенно, накрыт стол, горели свечи, стояли розы. Приехал Сомов раньше, чем думал, поцеловался со мной и с Павликом, несколько печально, важный и милый. Пришел Нувель, пили чай, Павлик <плакал?>, Нувель отправился за Вяч<еславом> Ив<ановичем>, которого, оказалось, задержал Чулков. Играли всего «Barbier»{295}, упиваясь весельем и шипучестью этой музыки, потом «Carmen». Вернулся Павлик; по поводу «Carmen» Иванов завел спор о демонизме, об искусстве, ругал нас, т<ак> ч<то> Павлик ушел в мою комнату и лег спать; мне было мило, что он поступает так, будто открыто у меня и со мной живет. Ушли в третьем часу, ни к чему не придя в споре{296}. Я разбудил Павлика, чтобы сделать постель, он просил не ездить к Сомову, чтобы быть вместе все последние дни.

11_____

Встал поздно, покуда пил чай, убирал вчерашнюю посуду, стало и совсем поздно. Взял билеты на четверг. Розы очень распустились. Вечером были в Таврическом; Павлик пришел очень поздно; Нувель стрелял за вольноопределяющимся, но безуспешно. Поехали в «Москву», ужинали, уплели с Павликом по 2 огромных шницеля. Последний раз ночь вдвоем, так сладко, так уже почти привычно. У прежнего своего друга он жил открыто 4 месяца, и бабушка этого прокурора с ними, втроем. Утром, уезжая, он мне долго кланялся и посылал поцелуи.

12_____

Было страшно жарко; я заехал за Вяч<еславом> Ив<ановичем>, совсем готовым, чтобы ехать к Сомову. Он недоволен нашей с Павликом Familenleben[134], обоюдновлюбленным видом и т. д., собою, вечером, вообще был достаточно несносен. Погода была чудная. Иванов более абсурден, чем всегда, сначала стал говорить, что мой настоящий роман с Сережей, который будто бы в меня влюблен, потом сам мне признался в любви. Сомов с сестрой пели дуэтом, мы ходили к морю, обедали, К<онстантин> А<ндреевич> показывал нам прелестный titelblatt[135] к немецкому изданию путешествия Гёте по Италии. Письмо от Коровиной, которая нас всех зовет на дачу. Нувель вчера опять встретил таврического фельдшера и свидание завтра. Вячеслав приезжает в субботу. Писал бумагу, что поручаю Павлика Сомову и Нувель, свидетель В. Иванов, с гербовой маркой. Мне было грустно все покидать. На обратном пути в окно светила звезда, и было ветрено, и я представлял, как я поеду завтра далеко от всех. Мои руки пахли Павликом, мне казалось, и это меня пьянило. На извозчике В<ячеслав> И<ванович> долго, неловко и нелепо объяснялся мне в форменной любви{297}. Антон сказал, что приезжал минут 5 мой «товарищ» и, сказав, «что, вероятно, я остался на даче ночевать и что он завтра приедет в 7½», уехал. Опоздать последнюю ночь без Павлика?! без его милого лица! нежного, теплого тела, круглых плеч?! Как раненый, я зажег свечу и стал писать дневник, прислушиваясь, не вернется ли еще он? Розы невероятно распустились, они огромные.