Кологривский волок - Юрий Бородкин

И вот теперь, в полночь, когда выпроводила Димку и заперла дверь, Татьяна достала из сумки письма Сергея, которые он присылал ей с флота. До единого сохранила. Стала читать заново от строчки до строчки, в последний раз согреваясь их давним теплом: решила вернуть Сергею. И сейчас он присылает письма, но что тешить себя напрасным ожиданием? Мало ли в городе-то соблазну? Уж раз уехал, значит, прощай.

Поскорей бы дождаться утра. С досадой глянула на большие настенные часы с ленивым маятником, лучше бы висели на их месте проворные ходики. Стало прохладно, хотя Татьяна была в валенках и накинутом на плечи пальто. Подтопила печь-голландку, обитую железом. Когда взялся огонь, вдруг возникла мысль сжечь письма. Она долго держала их плотной пачкой перед открытой дверцей чела, не решаясь сделать последнее движение. Бросила и зажмурилась, не желая видеть, как безжалостный огонь съедает дорогие для нее листки бумаги, а когда открыла глаза, красной фольгой коробились от жара истлевшие письма. Ее взяло запоздалое раскаяние, зачарованно смотрела на огонь, как будто совершила что-то святотатственное.

Вернулась к столу и, покусывая губы, начала строчить пером по бумаге: письмо не удавалось, несколько раз рвала листки и бросала их в печку.

Утром на почту прибежала ее напарница по работу бойконькая, черноватая Алька Веселова, занимавшаяся отправкой корреспонденции. Увидев на своем столе запечатанный конверт, она повертела его в руках и сказала не без зависти:

— Еще одно послание накатала. А переписываться, наверно, очень интересно? Я вот ни с кем не переписывалась, хоть бы мой Славка куда-нибудь уехал.

— Глупая ты!

— А что? На бумаге-то можно посмелей про любовь признаться.

— Нет уж, лучше вместе быть, чем письма гонять друг другу, — посетовала Татьяна.

— Ты чем-то расстроена?

— Да так… Спать хочется, — не созналась Татьяна.

Выйдя на улицу, повторила про себя: «Глупая ты, Алька!» Ей вдруг подумалось, что письмо Сергею получилось каким-то резким, с нотками раздражительности; еще не поздно было забрать его, пока не отправлено. Упрямо прибавила шагу, чтобы не повернуть обратно.

18

А в это самое время Сергей подумывал взять отпуск, но решил повременить хотя бы до весны, потому что зимой в деревне дни уйдут попусту.

Как-то, придя с работы, он обнаружил среди почты на столе вахтера письмо от Татьяны. Сначала прочитал на ходу, бегло, как если бы через минуту у него должны были отобрать этот листок из ученической тетради, потом, уже сидя на своей кровати, стал вникать в слова: «…Сейчас у меня ночное дежурство, сижу на почте. Настроение скверное. Тоже хотела куда-нибудь уехать, но как оставить одну маму? Она говорит, с председателей ее скоро снимут, потому что наш «Красный восход» хотят объединять с «Ударником».

Ты, наверно, забыл, что мне двадцать четыре года, не могу я бесконечно ждать тебя, жить только письмами. Еще когда ты собирался в город, я предчувствовала, что это кончится плохо. В общем, нескладно у нас получается. Извини, что такие мысли лезут в голову. Будь счастлив!..»

— Ты смотри, как аккуратно адресок-то вывела! — насмешливо причмокнул, взяв с постели конверт, новый жилец, сонливый толстяк Слепенько, занимавший койку Левы Артемова. Тот не зря ходил по вечерам на литзанятия — взяли сотрудником в молодежную газету.

Сергей даже не взглянул на своего соседа, потупленно сидел на постели, оглушенный, не веривший до конца тетрадному листку. «Еще когда ты собирался в город, я предчувствовала, что это кончится плохо». Что же произошло? Снова перечитывал строчку за строчкой, стараясь угадать оставшееся за ними. Она, конечно, права: сколько же можно переписываться? Жилья ему не дадут по крайней мере, пока он холост.

— Чего вздыхаешь? Любовь дала трещину? — не оставлял в покое Слепенько. — Три к носу — все пройдет.

— Ты бы лучше помолчал, обойдусь без твоих советов, — зло оборвал его Сергей.

— Могу и помолчать. — Подоткнув под подушку кулаки, Слепенько отвернулся к стене. — Подумаешь, распсиховался из-за какой-то ерунды!

— Замолчи!

Сергей накинул полупальто, сунул в карман письмо и, не отдавая себе отчета, зачем это делает, вышел на улицу. В привокзальной забегаловке выпил водки — не помогло, только навело на ревнивые догадки. «Тут что-то не так, — соображал он. — Обвинила меня во всех грехах, чтобы себе развязать руки. Наверно, нашелся ухажер. Кто? Каким-то чудом очутиться бы сейчас в деревне. Эх!»

Не зная, куда пойти, Сергей постоял на площади около кинотеатра. Город был велик, многолюден, но равнодушен к нему, случайному здесь человеку. Вспомнил, что давно собирался побывать у Виктора Морошкина — односельчанина, друга детства…

Дверь открыла круглолицая, пышнотелая, несмотря на свою молодость, женщина, чуть рыжеватая, чем-то похожая на Морошкина, и Сергей сразу догадался, что это его жена. Лениво прошаркав по коридору комнатными тапочками, она заглянула в комнату:

— Виктор, к тебе пришли.

— А-а! Привет! Чего встал? Раздевайся, — по-хозяйски распорядился Виктор. — Знакомься, моя жена Рита. Это Сергей Карпухин, из нашей деревни, я тебе говорил про него, — объяснил он жене, и та, спохватившись, улыбнулась, подала мягкую руку.

— Я ведь нынче летом ездила в Шумилине. Едва добралась от станции, километров двадцать пешком тащилась с сумками — грязь, дождь! Иду и проклинаю его, — показала на мужа, — что родился в такой глухомани.

— Не велика беда. Я, пока учился в Абросимове, тысячи километров натопал, если сложить, наверное, будет отсюда до Владивостока, — сказал Виктор. — Проходи, посмотри на дочку.

Двухлетняя пухлощекая девочка укладывала спать на двух составленных стульях большущего плюшевого медвежонка. Сергей запоздало подумал о том, что надо было купить ребенку хоть шоколадку.

— Ай, Леночка! Мишу спать положила?

— Миса бай-бай. Закой газки!

— Ты ведь у нас умница, — с материнским восхищением похвалила Рита.

Виктор тоже был доволен, поприкидывал дочку на руках, игриво сделал ей «козу» и, заметив, что Сергей безучастен к этим родительским нежностям, пригласил его в свою комнату.

— Садись сюда, — Виктор поставил стул между письменным столом и книжным шкафом. — Здесь нам удобней будет потолковать. Рита, у нас найдется чего-нибудь?

Удобно расположились прямо за письменным столом.

— Теперь будешь хоть знать, где и как живу, а то целый год в городе и не заглядываешь. Ты чего какой-то расстроенный?

— Да так, — неопределенно махнул рукой Сергей. — Извини, что незваным гостем явился, по настроению получилось.

— Закусывай, закусывай! — чувствуя, что Сергей хмелеет, потчевал Виктор.

— Давай выпьем за дочку твою, вообще за твои успехи. Живешь ты на все сто! Выходит, стоило шастать в школу в Абросимово. Знаю, как учеба дается: наш Ленька тоже мерил эти километры.

— Скоро офицером будет.

— Он молодчина! Мог бы и в институт поступить, зато в училище на всем казенном, с родителей ни копейки не спрашивает.

Сергей второй раз подряд закурил, уставился на книги в шкафу: давно оторвался от них, в пору было думать о куске хлеба. Если бы не война, он, наверное, окончил бы десятилетку, и дальнейшая жизнь определилась бы совсем по-другому.

— Книги все Рита покупает, она ведь литературу преподает. А мои технические вон на нижней полке, Читать-то некогда — дел по горло. Сейчас за начальника остался, видишь, и дома приходится работать. — Показал на бумаги, сдвинутые к краю стола.

Морошкин не зазнавался, был по-домашнему прост со своим земляком, но Сергей понимал, что они давно не ровня, что прежней дружбы между ними никогда не будет: потерялась она еще в деревне, на берегах родной Песомы. Вот сидит он, Витька Морошкин, закатав по локти рукава рубашки, раскраснелся, привычно закидывает пятерней прядь бронзовых волос, спадающую к левому виску; вроде бы рад гостю, а не похлопаешь, как раньше, по плечу, не поговоришь по душам — начальство.

— Нет, ты скажи, чего хандришь? На работе неприятность? — допытывался Виктор. — Или опять из дому какое известие? Взял бы тогда отпуск — до лета еще далеко.

— Придется в отпуск пойти, а может, он и не потребуется… Скорей всего я вернусь в деревню. В общем, не знаю.

Виктор изумленно воззрился на него, дескать, всерьез говорит или спьяну?

— Брось ты эти мысли, Чего вдруг надумал? В деревне, брат, хорошо отдыхать, а житуха там известно какая. Подумай хорошенько, чтобы после не каяться.

— Да что каяться? Я ведь в городе человек случайный: сорвался, на других глядя. Другие-то учиться едут, а я чего здесь потерял? Мне, кажется, Витя, что-то я поднапутал в своей жизни. — Сергей задумчиво навалился на стол.