Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2 - Генри Райдер Хаггард

— Умслопогас, — сказал я, — я давно знаю тебя. Ты самолюбив, родился от королевской крови и, пожалуй, превзошел самого себя теперь. Несколько лет тому назад, когда ты составил заговор против Кетчвайо, я предостерег тебя, и ты послушался. Теперь, когда меня не было с тобой, ты натворил всяких бед. Но что сделано, то сделано. Забудем это! Я знаю тебя, Умслопогас, как великого воина, презирающего смерть. Выслушай меня. Видишь ли ты этого высокого человека, моего друга? — Я показал ему на сэра Генри. — Он такой же великий воин, как ты, и, пожалуй, шире тебя в плечах. Его зовут Инкубу (Слон). А вот другой, видишь, с круглым животом, блестящим глазом и веселым лицом. Его зовут Бугван (Стеклянный глаз), он хороший человек и происходит из старого племени, которое проводит всю жизнь на воде и живет в плавучих краалях. Нас трое, и мы отправляемся путешествовать в глубь страны, пройдем Белую Гору (Кения) и вступим в неизведанные области. Мы не знаем, что будет с нами, мы будем охотиться, искать приключений, новые места, потому что нам надоело сидеть в городе и видеть одно и то же вокруг себя. Хочешь идти с нами? Ты будешь начальником наших слуг, но что с нами будет, я не знаю. Раньше мы уже путешествовали втроем, брали с собой одного человека по имени Амбопа и оставили его правителем великой страны, повелителем убранных перьями воинов, которые повиновались одному его слову. Что будет теперь — неизвестно. Может быть, смерть ждет нас. Хочешь идти с нами или боишься, Умслопогас?

Старый воин засмеялся.

— Ты не совсем прав, Макумазан, — сказал он, — не самолюбие довело меня до падения, а — позор, и стыд мне! — красивое женское лицо. Но забудем это. Я иду с вами. Жизнь или смерть впереди, что мне за дело, если можно убивать, если кровь потечет рекой. Я старею, старею и все-таки я великий воин среди воинов! Посмотри! — Он показал на бесчисленные рубцы, шрамы, царапины на груди и руках.

— Знаешь, Макумазан, сколько человек убил я в рукопашном бою? Сосчитай, Макумазан! — Он указал мне на пометки, сделанные на роговой рукоятке топора. — Сто три! Я не считаю тех, кому я вскрыл живот[50].

— Довольно, — сказал я, заметив, что его трясет, как в лихорадке,

— замолчи! Ты поистине Губитель. Мы не любим слышать об убийствах. Слушай, нам нужны слуги. Эти люди, — я указал на ваква, которые отошли в сторону во время нашего разговора, — не хотят идти с нами!

— Не хотят идти? — вскричал Умслопогас. — Какая собака не хочет идти, когда мой отец приказывает? Ты, слушай! — одним сильным прыжком он очутился около солдата, с которым я говорил ранее, схватил его за руку и крепко сжал. — Собака! — повторил он, сильно сжимая руку испуганного человека. — Ты сказал, что не пойдешь с моим отцом? Скажи еще раз, и я задушу тебя… — его длинные пальцы впились в горло ваква, — скажи, и те остальные… Разве ты забыл, как я служил твоему брату?

— Нет, мы пойдем с белым человеком! — пробормотал человек.

— Белый человек! — продолжал Умслопогас с притворно усиливающейся яростью. — О ком ты говоришь, дерзкая собака?

— Мы пойдем с великим инкоси!

— То-то! — сказал Умслопогас спокойным голосом и внезапно отнял руку, так что аскари упал назад. — Я так и думал!

— Этот Умслопогас имеет сильное нравственное воздействие на своих спутников! — заметил потом Гуд.

II. Черная рука

Скоро мы покинули Ламу и через десять дней очутились в местечке Чарра на реке Тана, испытав много разных приключений, о которых не стоит и говорить. Между прочим, мы посетили разрушенный город, который, судя по многочисленным развалинам мечетей и каменных домов, некогда был очень населенным местом. Эти разрушенные города, а их тут несколько, относятся к глубокой древности, и, я думаю, были богаты и имели значение во времена Ветхого Завета, когда они служили центром торговли с Индией. Но слава их исчезла, когда прекратилась торговля невольниками. Там, где когда-то богатые торговцы, собравшиеся со всех концов мира, толпились и торговали на площадях, громко ревет лев, охраняя свое логовище, и вместо болтовни невольников и пронзительных голосов барышников по разрушенным проходам и коридорам звучит эхо его ужасного рычанья. Тут, в ограде, где валялся всевозможный мусор, мы нашли два огромных камня удивительной красоты и жалели, что не могли унести их с собой. Нет сомнения, что они украшали собой вход во дворец, от которого не осталось и следа.

Исчезло, все исчезло! Подобно благородным господам и госпожам, в незапамятные времена жившим за этими воротами, города эти кипели когда-то жизнью, а теперь погибли, как Вавилон и Ниневия, как погибнут в свое время Лондон и Париж. Ничто не вечно — таков непреложный закон. Мужчины, женщины, империи, города, троны, власть, могущество, горы, реки, моря, миры, пространства — все это погибнет. В этих заброшенных развалинах моралист увидит символ участи всей вселенной.

В Чарра мы жестоко поссорились с начальником наших носильщиков, которых мы наняли идти дальше. Он вздумал заломить с нас небывалую цену.

В конце концов он пригрозил нам призвать масаев. В ту же ночь он бежал со всеми нашими носильщиками, стащив большую часть нашего имущества, которую им поручено было нести.

К счастью, им не удалось стащить наши винтовки, нашу одежду — разумеется, не из деликатности, а потому, что вся эта поклажа оказалась в руках пятерых ваква.

После этого мы ясно поняли, что нам надо бросить всякую мысль о караванах и носильщиках, да и имущества у нас осталось немного. Куда и как нам отправиться теперь?

Гуд быстро решил эту задачу.

— Здесь вода, — сказал он, указывая на реку, — вчера я видел туземцев, которые в пирогах охотились за гиппопотамами. Я знаю, что дом миссионера Макензи находится на реке Тана. Почему бы не отправиться туда на лодках?

Это блестящее предложение было встречено с радостью. Я сейчас же решил купить нужные нам лодки у туземцев. Через три дня я сумел заполучить две больших пироги, каждая из них была выдолблена из огромного бревна и могла вместить шесть человек с багажом. За эти две пироги мы отдали все оставшиеся у нас деньги и некоторые вещи.

На следующий день мы пустились в путь на двух пирогах. В первой находились Гуд, сэр Генри и трое аскари, во второй сидели я, Умслопогас и двое остальных ваква. Нам пришлось идти вверх по реке, и мы попробовали пустить в дело наши четыре весла и работали все, кроме Гуда, как невольники. Эта была тяжелая, утомительная работа.

Гуд, едва успев войти в лодку, очутился в родной стихии и принял команду над нами. Он знатно командовал. На суше Гуд был вежливым джентльменом, с мягкими манерами, любившим подурачиться. На воде же это был сущий демон. Он знал в совершенстве все, что касалось воды и плавания, от морской торпеды до умения держать весло в африканских пирогах, а мы не знали ровно ничего. Его понятия о дисциплине были очень строги, короче сказать, он оказался нашим повелителем на воде и сторицей отплачивал нам за небрежность, с которой мы относились к нему на суше. Но, с другой стороны, я должен сказать, что он удивительно хорошо правил лодкой.