Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР - Александр Мясников

Потом мы отправились в Бостон. В аэропорту нас встретил Пол Уайт - он прошел прямо к самолету и обнял нас. Это обаятельный человек, и я горд тем, что он ко мне всегда проявляет симпатию. Познакомились мы осенью 1957 года в Москве, он приезжал тогда к нам впервые - с группой американских врачей, - был в Институте терапии (еще на Щипке), где я, с помощью И. И. Сперанского, рассказывал им о наших работах по атеросклерозу. Был он в клинике, где пожелал сделать обход и мельком выслушивал сердца больных, расспрашивал об их профессии и записывал (рабочий, инженер, студент, служит в министерстве, инвалид и т. д.). Уайта поразило столь значительное преобладание женщин среди наших врачей; он сказал потом, что сперва принял их за сестер или нянь. Какие-то фотографы ходили за нами и снимали знаменитого Уайта, личного врача и друга Эйзенхауэра (это были сотрудники иностранных газет и американского посольства), а я боялся, что они наснимают грязные уборные, мусор под окнами, обвалившуюся кое-где штукатурку.

В Бостоне Уайт показал нам, что он снимал. Кинолента (цветная) показала собравшимся - нам и его американским знакомым - Кремлевские соборы и башни, Большой театр, старый и новый университет, нашу клинику, Красную площадь и очереди москвичей, покупающих не мясо и не молоко - а цветы. Ни заборов, ни давки. А ведь при наклонности американцев и англичан к юмору отчего бы и не снять что-нибудь такое «экзотическое»?

На даче у Уайта (километрах в 30 от Бостона, он водит сам машину, несмотря на годы, другую - его жена) собралось академическое общество - профессора Гарвардского университета с женами. Среди них был Лепешкин, еще не забывший свой безукоризненный русский язык (я замечаю, что русские, живущие за границей и попавшие туда взрослыми, притом из культурной среды, говорят, как правило, на более совершенном русском языке, нежели мы, воспитанные на современном жаргоне, которым заражают нас наши дети, молодежь и т. п.); это - известный электрокардиографист, автор больших книг. Жены профессоров казались мне обычными воспитанными дамами, это были уже почтенные по возрасту женщины. Миссис Уайт выделялась среди них: было видно, что в молодости она была красавицей в стиле английских портретов; она всегда представлялась мне очень симпатичной и несколько восторженной, гордой за своего славного мужа, притом подлинно культурной, с любовью к серьезной музыке, жадным интересом к странам и людям, которые ей приходилось на своем веку изучать в связи с постоянными путешествиями непоседливого, живого Пола Уайта.

В Бостоне нас устроили в весьма респектабельном клубе ученых; в старинной английского типа столовой чинно «обслуживали» (как это слово не подходит здесь!) высокие мужчины в белоснежных манишках с манжетами и сверкающими запонками.

Были мы в старом Массачусетсе - одной из клинических баз Гарвардского университета. В аудитории клиники, которой раньше заведовал Уайт (теперь он консультант) мы присутствовали при разборе больных; случаи были не очень трудные, большое внимание уделялось диагностике (висели многочисленные рентгенограммы и электрокардиограммы), вопросы теории не обсуждались. Раза два спросили мое мнение. Один мой ответ, видимо, был совсем мимо (как я уже позже сообразил), другой же попал в точку и все оживились, стали со мной немного спорить, потом соглашаться и расстались, как-то сблизившись (так сказать, на общем деле).

Потом повели нас по лабораториям, оставившим впечатление хорошо, интересно работающих над важными темами (культура ткани интимы аорты - в норме и при атеросклерозе, атеросклероз у обезьян, зондирование коронарных артерий на собаках - с вживлением зонда и возможностью вливать через него прямо в коронарную сеть те или иные лекарства и т. д.). В дальнейшем авторы этих работ побывали у нас в Москве, или мы воспользовались у себя их методами.

Далее - специально идя навстречу моим интересам - Уайт повез нас в музей живописи, директор музея показывал Рубенса и Рембрандта (которые мне не понравились - неприятные типажи), но зато понравился мальчик в шляпе Томаса Сюлли (американского художника XIX века); несколько пейзажей Моне, задумчивая гавань Уистлера в серо-серебряной дымке и знаменитый «Почтальон Рулен» Ван Гога. Мне дали каталоги и репродукции.

Затем мы отправились на лекцию Смита - известного специалиста по физиологии почек, приехавшего из Нью-Йорка. Мы чуть-чуть запоздали. Огромная аудитория была переполнена. По просьбе Уайта нам уступили места в первом ряду, мы сели, смущенные, а сам знаменитый клиницист всунул свою худенькую фигурку между сидящими на ступеньках лестницы парнями неподалеку от нас. Смит читал свой доклад с иронией. Он говорил, что чем дальше он занимается физиологией почек, тем ему она становится все менее и менее ясной. «Я написал толстую книгу, но если бы я действительно понимал данную проблему, не было бы надобности столько рассуждать. Механизм мочеотделения поясняют уже двести теорий; если бы он был открыт, была бы лишь одна».

Вечером мы были на концерте. Это был концерт особый; в большом концертном зале стояли столики, окруженные стульями, приходили, по-видимому, хорошо знакомые друг с другом люди, приветливо здоровались. Нас представили, что вызвало оживленные любезные восклицания. «А ведь Рахманинов родился в России, не правда ли? - спросила меня одна из только что познакомившихся со мной дам и на мой ответ возразила: - Но он ведь американец! Мало ли кто где родился, он наш композитор. Стравинский, говорят, также русский или поляк, я не помню точно, но он гражданин Америки, наш композитор, как всем известно».

На следующий день Пол Уайт повез нас в окрестности Бостона к знаменитому мосту Конкорд; на этом мосту 19 апреля 1775 года произошло первое столкновение между американской милицией и английскими солдатами (они занимали тогда Бостон, а республиканцы опирались на силы, сосредоточенные в Филадельфии; их возглавил вскоре Джордж Вашингтон). Впрочем, еще за два года до этого жители Бостона делали попытку к освобождению от опеки метрополии, и, например, однажды, когда английские купцы привезли в Бостонскую гавань большую партию чая, бостонцы напали на корабли и выбросили весь чай в море («бостонское чаепитие»). Деревянный мост через речку Конкорд постоянно поддерживается в том виде, как он был около 200 лет тому назад. Перед ним стоит памятник фермеру, который первым был убит в перестрелке.

Был чудесный весенний день, деревья еще не оделись листвой, солнце припекало желтенькие цветы в зелени прибрежных лужаек. В этих северных местах (штат Массачусетс) природа очень напоминает нашу, недаром позже, когда Маргарет Уайт была у нас на даче под Москвой в то же приблизительно время года, она воскликнула: «У вас все так же, как у нас, та же природа, те же цветы, вероятно, и люди очень близки друг другу, то есть мы - и вы». И это была правда - то есть та часть правды, которая зависела от природы и людей самих по себе, за вычетом той части действительности, нас разделяющей, которая создана классами и партиями.

На обратном пути мы где-то на перекрестке дорог остановились для ланча. Он был сервирован, как в лучшем ресторане, был, как всегда, вкусен и свеж (Пол Уайт заказал себе, впрочем, овсянку - он ест мало).

Бостон - английский город по характеру зданий и улиц. Он отличается от американских городов отсутствием небоскребов и меньшей напряженностью транспорта (хотя, впрочем, длинные тоннели и эстакады со мчащимися по ним бесконечными автомобилями напоминает вам, что вы в Америке, - и только на другом берегу залива, в Гарварде, все тихо, уютно, немножко по-европейски провинциально - тут наука, ученые, студенты, спортсмены и их жены, семьи, общежития, квартирные хозяйки, тихие отели, церкви, сады, сады, сады - а, главное, много воды, лодок, гонок).

Уайт любит свой город и говорит, что никуда не переехал бы. Бостонцы - как наши ленинградцы (точнее, старые петербуржцы). Они считают, что именно там родилась Новая Англия, ее интеллигенция, Кеннеди был также бостонцем. И многие ученые.

В следующие посещения США я также бывал в Бостоне, о чем будет сказано дальше, а пока перенесемся на самолете к Ниагарскому водопаду. От аэродрома до водопада несколько десятков километров на автомобиле. Места лесисты, небольшие холмы, приятные цветущие долины - когда-то земли индейцев, знакомые нам по романам. Везет нас почтенный старик, служит в частной автомобильной компании, жалованье - 400 долларов в месяц. «Хотите, заедем ко мне - у меня тут дом, посмотрите, как мы живем». Коттедж из пяти комнат, два этажа; он уже собственный (выплачивал). Сын работает в Баффало, на заводе, но у него свой домик и машина (иначе нельзя - на работу, с работы).

Меня иногда раздражает прилив волн моря

Все ближе к берегам озеро Эри, уже слышен рев водопада. А вот и он. Облако брызг сверкает в солнечных лучах, а под ним крутая стена низвергающейся вниз могучей прозрачной давящей воды. Колоссальный грохочущий каскад поражает своей шириной и вместе с тем высотой. Это просто чудо, одно из немногих официально признанных чудес света. Он настраивает вас на мысли о вечном движении (притом, как кажется, бессмысленном в своем постоянстве, в своей неисчерпаемости и повторяемости). Меня иногда раздражает прилив волн моря. К чему это? Опять и опять ползут или бросаются все новые и новые, такие разные и вместе с тем такие одинаковые. А Ниагара - тем более. И откуда так много воды - все падает и падает, бесполезно! Очевидно, бесконечность - истинная, к которой приближается бег воды Ниагары, - скучная, что-то тупое; умрешь, умрут дети, внуки, правнуки (как умерли твой отец, дед, прадед), а вода будет все падать и падать, лишь немного меняя ход своих струй, как бы кокетничая своей игрой, без смысла, без конца. Вечность такого водопада, как и кажущийся нам вечным прибой моря, есть злая альтернатива кратковременности нашей жизни, в них природа не только равнодушна, но и насмешлива по отношению к нам, ее, извините, царям.