Стенающий колодец - Монтегю Родс Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем он продолжил свой путь.
Вечером в баре он поинтересовался, зачем стоит на пустоши белый камень.
– Со старых времен еще остался, – ответил хозяин (мистер Беттс). – Мы еще и на свет-то не появились, когда его здесь установили.
– Точно, – подтвердил кто-то еще.
– Он находится очень высоко, – заметил мистер Томпсон. – Наверное, в былые времена служил навигационным знаком.
– Точно! – согласился мистер Беттс. – Я слыхал, что его было видно с моря, но чем бы он там ни был, от него давным-давно почти ничего не осталось.
– И хорошо, – заявил третий. – Старики говорят, что он был несчастливым знаком… для рыбаков, я имею в виду.
– Почему? – спросил Томпсон.
– Сам-то я его не видел, – последовал ответ, – но у этих стариков в голове такие смешные мысли о нем… странные, я хочу сказать… и не удивлюсь, если окажется, что они сами его и уничтожили.
Больше выяснить ничего не удалось – компания, которая разговорчивостью вообще не отличалась, замолчала окончательно, и потом беседа зашла о деревенских событиях и посевных работах. Говорил в основном мистер Беттс.
Томпсон не каждый день предпринимал оздоровительные прогулки. Однажды послеполуденное солнце застало его за кропотливой работой в три часа. Он потянулся, встал и вышел в коридор. Напротив его комнаты находилась еще одна, затем шла лестничная площадка, а далее по коридору располагались еще две комнаты – одна выходила на задний двор, другая – на юг. В южном конце коридора было окно, к нему он и двинулся, размышляя о том, что грешно упускать такой замечательный денек. Но в данный момент работа стояла на первом месте, поэтому он решил, что пять минут передохнет, а потом вновь вернется к ней. А эти пять минут он посвятит – Беттсы вряд ли стали бы возражать – осмотру других комнат, которых прежде никогда не видел.
В доме, кроме служанки в баре, кажется, никого не было – уехали в город на базар. Стояла полная тишина, было очень жарко, первые мухи жужжали между оконными рамами. И он отправился на разведку. Комната напротив отличалась от его номера лишь наличием старой гравюры с изображением Бери Сент-Эдмундс. Следующие две по его стороне коридора выглядели жизнерадостно и чисто и имели по одному окну, в то время как у него их было два.
Оставалась юго-западная комната напротив последней, которую он посетил. Она оказалась запертой, но Томпсона охватило такое непростительное любопытство, что он, убедив себя, что в таком месте не может существовать постыдных тайн, которые к тому же так легко раскрыть, вставил в скважину ключ от своего номера. Он не подошел, тогда Томпсон попробовал ключи от других трех комнат. Одним из них он и открыл дверь.
В комнате было два окна с видами на юг и на запад, поэтому она вся целиком была залита ярким, жарким – для того времени года – солнцем. Ковра в комнате не было – голый пол; ни картин, ни раковины, лишь кровать в дальнем углу – железная кровать с матрасом и валиком вместо подушки, покрытая голубоватым одеялом. В общем, представьте себе самое невыразительное помещение.
Тем не менее Томпсон быстро, но бесшумно закрыл дверь и, весь дрожа, прислонился к подоконнику в коридоре. Дело было в том, что под одеялом кто-то лежал, и не просто лежал, но и шевелился. Что это был кто-то, а не что-то, сомнений не вызывало, потому что под одеялом на валике явно вырисовывалась голова. Но кому придет на ум лежать под одеялом с головой… только мертвому, а этот человек не был мертвым, во всяком случае совсем мертвым, так как одеяло вздымалось и колыхалось. Если бы Томпсон увидел подобное в сумерках или при мерцающем свете свечи, он бы успокоил себя мыслью, что ему все привиделось. Но в такой яркий день… нет.
Что же теперь делать? Сначала во что бы то ни стало запереть дверь. Осторожно подойдя к ней, он наклонился и, затаив дыхание, прислушался – может там раздастся прерывистое дыхание, а затем последует и скучное объяснение? Но там стояла абсолютная тишина. Но как только он дрожащей рукой вставил ключ в замок и с шумом повернул его, глухие неуверенные шаги стали приближаться к двери. В одно мгновение Томпсон забился в свою комнату, как кролик в нору, и заперся на ключ, хотя прекрасно понимал, что тому, кого он так боялся, никакие двери и замки преградой не послужат. Правда, в ту минуту это было единственное, что он мог придумать.
И в конечном итоге ничего не произошло. Ему пришлось только некоторое время сильно поволноваться. Затем его охватили мучительные сомнения в том, что делать дальше. В первую секунду ему, разумеется, хотелось тут же покинуть дом, где содержится такой постоялец. Но именно вчера он сообщил хозяину, что останется еще на неделю, а то и больше, – и, если он столь внезапно переменит планы, не вызовет ли он тем самым подозрение, что сунул нос, куда не следует? Предположим, Беттсы знают о постояльце, но дом при этом не покидают… или же не знают, что тоже означает, что бояться нечего… или же знают ровно столько, чтобы держать дверь запертой, но при этом не понимают всю ситуацию… в любом случае ничего страшного в этом нет и никакие ужасы его не ожидают. Таким образом, можно вполне остаться.
И он оставался еще неделю. И, хотя ничто не могло заставить его подойти к этой двери, он частенько и днем, и ночью торчал в коридоре и прислушивался, но ни звука не раздавалось из того номера.
Возникает вопрос, а почему Томпсон не расспросил если не Беттсов, то хотя бы приходского священника или деревенских стариков, но его, как то по обыкновению и происходит с людьми, столкнувшимися со сверхъестественным, обуяла скрытность. Не важно, во всяком случае день отъезда все приближался, а желание найти разгадку тайны становилось все сильнее. Во время своих одиноких прогулок он прямо-таки с навязчивой идеей думал о том, как бы снова попасть в эту комнату, и наконец придумал. Поезд отходит в четыре часа дня. Когда пролетка будет уже с его багажом стоять у дверей, он в последний раз поднимется наверх, чтобы посмотреть, не забыл ли чего, и тогда он на мгновение снова откроет эту дверь ключом, который
