Чистая работа - Линда Ла Плант

— А как мальчик? — спросила Анна.

С мальчиком было сложнее: в отличие от сестры он совсем замкнулся в себе. Иногда он что-то говорил, но не позволял никому к себе прикасаться. Из-за того, что малыш перенес, его не удавалось даже как следует осмотреть, так что пришлось прибегнуть к успокоительному. Сразу же стало ясно, что ребенка насиловали: на заднем проходе были язвы, на гениталиях — раны, а на запястьях — следы как будто от наручников. Вызывало тревогу, что инфекция в мочевом пузыре не поддавалась лечению антибиотиками.

Анна слушала и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Но она приехала сюда не просто так, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить сестре, насколько необходимо хотя бы попробовать поговорить с Китом.

Получив холодный, резкий отказ, Анна попыталась растолковать:

— Элисон, думаете, мне этого так уж хочется? Тело матери этого мальчика обезобразили, у сестры отрезали голову, мне всего-то и нужно выяснить, что он может знать.

— Детектив Тревис! Моя задача — помогать этим несчастным детям всеми способами, каким меня учили. Вчера он взял меня за руку, и пусть держался всего секунду — это уже шаг вперед. Вы хотите расспросить его о погибших матери и сестре? Вы что, не понимаете? Я стараюсь вылечить его от того, что с ним сделали.

— Пожалуйста, пропустите меня к нему. Это будет совсем недолго, я даже не прошу, чтобы вы оставили нас вдвоем, вы будете в комнате, увидите все, что будет происходить. Если вы захотите остановить меня, даю вам честное слово, что я послушаюсь. Знаете, то, что мне нужно узнать, может помочь ему.

Майк Льюис постучал в дверь кабинета Ленгтона, заглянул и сказал:

— Крамер уже здесь и, похоже, совсем не радуется встрече.

— Вот и правильно.

— Хочешь, чтобы его привели сюда?

— Да нет, пусть остается внизу. И вот что, Майк, сделай так, чтобы эти в форме не дышали мне в затылок, ладно?

Льюис подумал, кивнул и закрыл дверь.

Ленгтон покрутил в пальцах карандаш и посмотрел на часы. Минут через пять он вышел из кабинета.

В хэмпширском участке было всего четыре камеры, оборудованные в полуподвале. Там обычно держали пьянчужек и мелких воришек, поэтому они были совершенно пустые, холодные и вечно пахли сыростью, рвотой, мочой и хлоркой. Двери в камерах были старые, из толстых стальных листов с окошком посредине, чтобы дежурный офицер мог наблюдать за заключенными. Пониже было еще одно окно — через него подавали подносы с едой. Стены были грязно-зеленые, каменный пол — темно-красным. Все четыре камеры никак нельзя было назвать уютными.

Ленгтон взял с собой блокнот, в который записывал все свои предыдущие разговоры с Верноном.

На доске у двери камеры Вернона мелом была написана его фамилия и время прибытия. Ленгтон нарочито громко отодвинул задвижку и заглянул через дверное окошечко в камеру, так чтобы была видна лишь половина его лица.

— Надо поговорить, — начал он.

— Давно пора. Что вообще творится-то? Мне нужен адвокат, потому что здесь все неправильно делается. Вы права не имели привозить меня сюда и бросать в этот обезьянник!

— Чаю тебе не давали?

— Не хочу я никакого чаю! Я хочу знать, что здесь творится! Для чего меня привезли?

— Поговорить.

— Мы с тобой уже наговорились. Больше ни слова не скажу без законного представителя.

— Мне нужно, чтобы ты ответил на кое-какие вопросы.

— На какие еще? Что ты вокруг да около ходишь?

Ленгтон закрыл окошко, лязгнул задвижкой и громко сказал Льюису:

— Ладно, пусть сидит, зреет. Я утром приду.

— Вы меня здесь не оставите!

Ленгтон заговорил громко, так чтобы Вернону было слышно:

— Давай поищем ему адвоката, сегодня, скорее всего, уже поздно, может, завтра найдем. Постараемся выйти на того, кто с ним уже работал.

Вернон забарабанил кулаками в дверь:

— Эй, слушайте! Выпустите меня! Я свои права знаю!

Ленгтон взглянул на Майка и улыбнулся, оба промолчали.

— Ты не ушел еще, сволочь?

Вернон стучал по двери ладонями и кулаками, потом швырнул в нее матрасом. Похоже, он хотел отодвинуть кровать, но не сумел — ножки привинчивались к полу. В ярости он навалился на дверь всем телом, раздалось несколько глухих ударов.

Потом стало тихо — он как будто прислушался, что там, за дверью, и спросил:

— Вы тут?

Ленгтон подождал немного и открыл окошко. Уставший, Вернон вел себя уже спокойнее. Он посмотрел на Ленгтона и, чуть не плача, спросил:

— Зачем вы так со мной?

— Да хочу, Вернон, чтобы ты мне кое о чем рассказал.

— О чем, господи, о чем? Мы ведь столько раз уже говорили!

Ленгтон с грохотом захлопнул окошко и запер его на задвижку — он начинал терять терпение. Посмотрев на часы, он недовольно вздохнул.

Льюис не совсем понимал, что происходит. Это была игра, небезопасная для обоих. Ленгтон явно хотел вывести Вернона из равновесия и заставить его говорить, но, о чем будет этот разговор, Льюис не знал. Вернон сообщил, что Рашид Барри бывал в доме Гейл, рассказал и о том, как его возили к Каморре, правда, все это было очень обрывочно, и Льюис не представлял, что еще можно у него выведать.

Ленгтон, видимо, считал иначе. Он терпеливо открывал и закрывал окошко двери в ответ на вопли Вернона. Вернон угрожал им судом, ругался последними словами, кидался на дверь, молотил в нее кулаками, но в конце концов рухнул на матрас и разрыдался. Ленгтон знаком показал, чтобы ему открыли дверь камеры.

— Могу оставить тебя здесь на ночь, а хочешь, поговорим сейчас, и тебя отвезут обратно в тюрьму. Тебе решать, Вернон.

— Чаю можно? — слабым голосом попросил тот, медленно, из последних сил, поднялся на ноги и произнес еле слышно: — Я знал, что это не все.

Анна построила гараж из деревянных кубиков и закатила в него игрушечные машинки. Кит, сын Гейл, ничего не говорил вот уже целых полчаса. Он молча стоял у стены, пока Анна делала пожарную станцию и дом для кукол. Все это время за ней наблюдала Элисон из отдела по защите детей, терпение у нее уже подходило к концу.

Анна разобрала гараж и построила из кубиков ограду. Получился двор, в который она поставила пластмассовых зверюшек, в числе которых были и два черных поросенка. Анна ползала на коленях, похрюкивала, играла с поросятами.

Кит отошел от стены, сделала несколько шагов и сел рядом с Анной. Момент был решающий. Он все время упорно молчал, не подпуская к себе никого. И сейчас, не говоря ни слова, он взял деревянные кубики и начал строить такой же забор. Потом он показал на пластмассовых поросят. Анна подала их ему, и он поставил их за забор.

— Хрю-хрю, — сказала она.

Анна никогда не забудет, как он смотрел на нее, сжимая в ладошке поросенка. Из-за вшей его обрили налысо. От этого он казался старше и крупнее, чем был на самом деле. В ясных детских глазах застыла боль.

— Мама, — тихо сказал мальчик.

— Ты помнишь, где это? Ты помогал кормить свинок? Там еще курочки были в курятнике.

Мальчик кивнул и снова принялся за дело. Сосредоточенно, не говоря ни слова, он протягивал руку за нужными ему кубиками. Вошла другая сиделка, более молодая, чем Элисон, и принесла ей какие-то листы. Они начали перешептываться о своем, а Анна внимательно смотрела, как из множества машинок, которые валялись на ковре, мальчик выбирал нужные. Он расставил их в ряд, потом взял белую и красную машинки и поставил по бокам построенного им дома. Делал он это очень долго.

— Это твой дом? — спросила Анна.

Он пристально посмотрел на нее, сходил за красным автобусом и остановился перед ней, держа его в руках.

— А, автобус… Ты на автобусе приехал?

— Да.

— Ты знаешь, где этот дом?

Он взглянул на свою постройку и вдруг что было силы пнул ее ногой, потом опустил автобус на пол и начал катать его по истертому ковру.

— Ты приехал с Джозефом? Из дома ты ушел с Джозефом?

Анна очень досадовала и в то же время чуть не плакала от эмоций, мальчик был очень зажат, не подпускал к себе и все-таки уже почти начал отвечать ей. Его губы шевелились, он как будто говорил что-то про себя, потом отошел и сел в углу, сжимая свой автобус и даже не глядя на Анну. Она встала, взглянула на сиделок, поблагодарила их и сказала:

— Что ж, я, пожалуй, пойду.

Элисон подошла к ней, она заметила, что Анна расстроилась.

— Это будет очень долго. Если у нас с ним что-нибудь получится, мы обязательно вам позвоним. Вы сделали так, что он пошел с вами на контакт, даже мы такого не сумели.

— Просто сердце разрывается, — сказала Анна, обернулась и посмотрела на мальчика, он так и сидел в углу, не выпуская из рук автобуса.

— И правда. Мы созванивались с бабушкой, чтобы она приехала сюда. Она два раза нам обещала, но так и не появилась, это очень плохо. Честно говоря, по-моему, она вообще не хочет ни во что вмешиваться. Конечно, мы не сказали детям, что она должна была приехать, — лучше ничего заранее не обещать, мы здесь это давно уже поняли.