История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - Филипп-Поль де Сегюр

Но было уже поздно! Нечего было думать о том, чтобы захватить русскую армию, а может быть, даже и всю Россию, оставалось только завладеть полем битвы. Кутузову дали время осмотреться. Он укрепился на остававшихся у него малодоступных пунктах и покрыл равнину своей кавалерией.

Русские, таким образом, в третий раз перестроили свой левый фланг перед Неем и Мюратом. Мюрат призвал кавалерию Монбрена. Но Монбрен был убит, и его заменил Коленкур. При виде адъютантов несчастного Монбрена, оплакивающих своего генерала, он закричал им: «Идите за мной! Не оплакивайте его, а отомстите за него!..»

Мюрат показал ему на новый фланг неприятеля: надо прорвать его.

«Вы меня увидите там тотчас же, живого или мертвого!» — воскликнул Коленкур. Он бросился туда, повергая на своем пути всё, что сопротивлялось, затем быстро повернул налево со своими кирасирами и проник первым в окровавленный редут. Там его настигла пуля и уложила на месте. Его победа стала его могилой!

Императору тотчас же донесли об этой победе и об этой потере. Обер-шталмейстер, брат несчастного генерала, слышал это. Сначала он был сражен горем, но потом поборол себя, и если б не слезы, которые тихо стекали по его лицу, то можно было подумать, что он отнесся к этому безучастно. Император сказал ему: «Вы слышали? Хотите уйти?» При этом у него вырвалось восклицание глубокого огорчения. Но в этот момент мы уже двигались на врага. Коленкур ничего не ответил императору, но не ушел, а только чуть-чуть приподнял шляпу в знак благодарности и отказа.

Пока происходила эта решительная атака кавалерии, Евгений уже почти настиг со своей пехотой жерло этого вулкана. И вот огонь его погас, дым рассеялся, и вершина засверкала двигающимися и блестящими медными доспехами наших кирасир. Наконец-то эти высоты, до тех пор находившиеся в руках русских, перешли к французам! Вице-король поспешил разделить эту победу, закончить ее и укрепиться на этой позиции.

Но русские всё же не отказались от нее. Они продолжали упорствовать и сражались ожесточенно, смыкаясь перед нашими рядами с большой настойчивостью. Побежденные, они снова возвращались, приводимые обратно своими генералами, и умирали у подножия воздвигнутых ими укреплений.

К счастью, их атакующая колонна явилась к Семеновскому и Большому редуту без артиллерии. По всей вероятности, ее задержали овраги. Бельяр имел только время собрать тридцать пушек против этой пехоты, и когда она подошла к ним, то пушки разгромили ее так быстро, что она даже не успела развернуться и в сильном замешательстве тотчас же отступила. Мюрат и Бельяр говорили, что если б у них в этот момент были в распоряжении 10 тысяч пехотинцев резерва, то их победа была бы решительной, но, вынужденные ограничиваться только действиями своей кавалерии, они почли себя счастливыми, что сохранили поле битвы.

Со своей стороны и Груши многократными кровопролитными атаками на левый фланг Большого редута утвердил победу и очистил равнину. Но он не мог преследовать остатки русских. Новые овраги, а за ними вооруженные редуты прикрывали отступление русских. Они яростно защищались до наступления темноты, прикрывая таким образом большую дорогу в Москву, их священный город, их склад, их убежище.

Только около трех с половиной часов была одержана, наконец, последняя победа. В этот день было несколько таких побед. Каждый корпус последовательно побеждал то сопротивление, которое находилось перед ним, не извлекая пользы из своего успеха для решения судьбы битвы, потому что, не получая вовремя поддержки, каждый останавливался, истощив свои силы. Неприятель остановился и укрепился в новой позиции. День уже склонялся к вечеру, наши боевые припасы были истощены, и битва была кончена.

Тогда Бельяр в третий раз вернулся к императору. Страдания Наполеона, по-видимому, усилились. Он с трудом сел на лошадь и медленно направился к высотам Семеновского. Там он нашел поле битвы, не совсем еще отнятое у неприятеля, оспаривавшего его и засыпавшего своими ядрами и пулями.

Но даже среди этих боевых звуков и в присутствии Мюрата и Нея, воинственный пыл которых еще не успел остыть, Наполеон оставался таким же, голос у него был слабый и поступь вялая. Увидев русских и услышав их продолжавшуюся стрельбу, он, кажется, вновь испытал подъем; император направился, чтобы взглянуть на их последнюю позицию, и даже вознамерился выбить их оттуда. Но Мюрат, указывая на остатки своих войск, заявил, что для завершения дела необходима гвардия; в ответ Бессьер продолжал настаивать, как он обычно делал, на важности этого элитного корпуса: император здесь слишком далеко от своих подкреплений, между ним и Францией находится Европа, и необходимо сохранить по крайней мере это небольшое количество солдат для обеспечения его безопасности. Шел пятый час дня, и Бертье добавил: теперь слишком поздно; враг укрепляется на позиции, и потеря еще нескольких тысяч солдат не даст нужного результата. После этого Наполеон лишь советовал победителям быть благоразумными. Затем он поехал назад, всё время шагом, к своим палаткам, разбитым позади батареи, взятой два дня тому назад, возле которой он с утра оставался почти неподвижным свидетелем всех превратностей этого ужасного дня.

Он побрел туда и позвал Мортье, которому приказал сохранить это поле битвы! А через час он снова повторил свое приказание не двигаться вперед и не отступать, что бы ни случилось!

Глава XII

Когда Наполеон, наконец, пришел в свою палатку, то к его физическому упадку присоединилась еще глубокая печаль. Он видел поле битвы, и оно говорило красноречивее, чем люди! Эта победа, к которой так стремились и которая была куплена такой дорогой ценой, осталась неполной! Он ли это, всегда доводивший свои успехи до последнего предела? Почему он оставался теперь равнодушным и бездеятельным, как раз тогда, когда судьба в последний раз оказывала ему свое покровительство?

В самом деле, потери были громадны и не соответствовали результатам. Все вокруг него оплакивали смерть кого-нибудь из близких — друга, родственника, брата. Роковой жребий в этой битве пал на самых значительных лиц. Сорок три генерала были убиты или ранены! В какой траур должен был одеться весь Париж! Какое торжество для его врагов! Какой опасный предмет для размышлений в Германии!

Те, кого он позвал к себе, Дюма и Дарю, слушали его и молчали. Но их поза, их опущенные взоры, их молчание были достаточно красноречивы!

Было десять часов. Мюрат, пыл которого не могли угасить двенадцать часов непрерывной битвы, еще раз пришел к нему просить, чтобы ему дали гвардейскую кавалерию. Неприятельская армия, по его словам, поспешно и в беспорядке переходила Москву-реку. Он хотел захватить ее врасплох и нанести последний удар! Однако император отверг этот порыв неумеренного рвения.