Краски времени - Виктор Липатов

Так Яблонская, много работая, развивая свою жизненную тему, ища ей настоящее выражение, поднимается как подлинный художник на большую высоту искусства.

ПОМНИ, ПОМНИ

Вам дан дивный мир рисования.

Павел Дмитриевич Корин (1892 — 1967) — народный художник СССР, академик, лауреат Ленин- ской и Государственной премий.

Корин хотел, чтобы у него никогда не было "кисти сонной". В художнике, мастере ценил волю, волнение и великие мысли. Вот его счастье: "Поймал такое облачко розовое от заката, что и сейчас приятно". На портрете работы Нестерова он юный, сильный, уверенный и, пожалуй, честолюбивый. Стоит с палитрой в руках, как смелый человек, давший себе клятву: сражаться и по возможности побеждать.

Он говорил, что пришел в живопись через игольное ушко иконописи, у которой научился "упорству, упорству и упорству…". Но "вырваться из иконописи, из ее канонов… поистине значило ободрать с себя кожу…".

"Ободрал с себя кожу" и стал живописцем. Но древних иконописцев всегда чтил, иконы древнего письма собирал и свое великолепное уникальное собрание принес в дар Третьяковской галерее.

Свою Родину — Палех, маленький уголок земли, — рисует широкой панорамой, и уголок этот становится необозримым. Ему все дорого: и стебелек, и копна сена, и домик, и колокольня, улетающая в небо, так похожая на ракету… Здесь он родился в доме, которому "более ста лет". А родословная его семьи, крестьян-иконописцев, и вовсе имела трехсотлетнюю историю.

Когда-то Нестеров в поучение-объяснение сказал ему: "Искусство — это подвиг!" Корин поверил и всегда жил по этому закону. Подвиг — подвижничество во имя чего-то. Корин стал подвижником искусства, много и медленно работал, учился — копировал, рисовал "Окна РОСТА", оформлял революционные праздники, писал лозунги… Драматург Афиногенов, который был вместе с ним в Сорренто, заметил, что Корин "тихий, задумчивый, ко всему присматривающийся".

Присматривался не спеша. Уже за тридцать было, когда сказал сам себе: "Пора становиться художником". И написал две акварели: "Моя мастерская" и "В мастерской художника". Вторую сразу же приобрела Третьяковская галерея.

Свою мастерскую рисует с удовольствием — там он счастлив. Слепок с античной фигуры мудреца, фолианты любимых книг, топор и пила, икона… Как бы врата в святилище. А в самом святилище обилие слепков с антиков, нехитрая мебель: стол с чайником, печка, табурет… Комната, где нет ничего лишнего, где ждет жадная, нетерпеливая и методичная работа. И тем не менее он оставляет свою мастерскую.

"Меня всегда волновало, — говорил Корин, — а что там, за леском, за лесом?" За леском оказалась Италия. Поездка в страну Данте и Леонардо да Винчи была полна "бродячего жития и усталости до одурения". Поездка проходила под девизом: "Помни".

"Помни, как нарисованы руки".

"Помни розовый тон".

"Помни суровую торжественность и лаконизм".

"Помни величавые силуэты, величавые жесты".

"Помни, помни…" Ездил, ходил, смотрел, рисовал — на рисунках возникают великие творения итальянских скульпторов и архитекторов; он копирует работы живописцев. Восемь часов кряду сидит у картины Орканья "Триумф смерти": "Сила великая и жуткая". Познавая искусство Высокого Возрождения, испытывает полноту воли и сердца (то, что сформулировалось в Сикстинской капелле). Радуется гордой воле в творениях Рафаэля, великому духу жизни в скульптуре Микеланджело, его обжигают краски Тинторетто — "Краски, как пламя…" У Рафаэля Корин поклоняется "идеалу высочайшего художественного благородства", находит у него много общего с Андреем Рублевым. Он счастлив тем, что находится там, где "ходили со своими думами и мечтали" художники Возрождения… В его мастерской слепки с работ Донателло, Верроккио, Микеланджело, "Венеры Милосской", большие фотографии "Давида" и "Моисея", икон Рублева.

Через много лет судьба вновь сведет Корина с Рафаэлем. Сняв шляпу, встретит он "Сикстинскую мадонну", которую привезут из поверженной гитлеровской Германии в Пушкинский музей. Корин будет руководить реставрацией многих шедевров Дрезденской галереи…

А пока он с благоговением ходит по улицам, где ходил почитаемый им Александр Иванов; по улице Систина, где жил Гоголь… В Помпеях отыскивает места, служившие Брюллову натурой для прославленной картины. В Риме находит набережную, с которой писал Сильвестр Щедрин. Чашечка кофе, которую он выпивает в кафе "Греко", где часто собирались русские мастера, для него символична и знаменательна… Корин чувствует с ними. кровную связь. Ведь он наследует давние и крепкие традиции русской живописной школы. Он — ученик Нестерова, учителями которого были Перов и Крамской, друзьями — Левитан и Васнецов… Великая честь, которой удостоен, рождает у него сверхскромность. Возле дома, где жил Александр Иванов, Корин постоял, но войти не решился. В Париже на выставке встретил Коровина, заговорить не сумел. Словно боялся — что-то спугнуть.

…До сих пор поражает воображение посетителей дома-музея огромный нетронутый холст 12X8 метров. Это несостоявшийся "Реквием", который Максим Горький предложил переименовать в "Русь уходящую".

Картина не состоялась, потому что написать ее такой, как задумалось, — уже было невозможно. Старая церковная Русь слишком быстро уходила в прошлое, чтобы интересовать современников.

Картина осталась в портретах-этюдах к ней. В доме-музее видим мы галерею выразительных, удивляющих типов старой Руси, даже, пожалуй, угнетающих нас ушедшей, эфемерной ныне, но все же доносящейся из тех времен силой.

…Отец и сын. Связь, и уже расторжение связи поколений. Привычно-угрюмо несущий нелегкую думу отец, человек силы необычайной, знающий, на что ее тратить. И сын, якобы смиренный — нервно переплетенные пальцы, потупленные, неспокойные глаза, выдающие бунт-смятение…

…Устрашающий "Нищий" — лесное корявое чудище кустистое, голова вросла в плечи, руки-клешни. На морщинистом лице не мука, не страдание — опасение. Он словно настороженно, сам в себе, притаился. Когда Корин рисовал "Нищего" — думал о химерах Нотр-Дам, образах Орканьи.

…"Слепец вытянул свои пальцы-антенны, о которых Горький взволнованно сказал: он ими видит.

… И монастырская братия представлена. Князья церкви и проповедники. Честолюбцы, которые ни перед чем не остановятся. Ради веры живущие. И люди случайные, характера отнюдь не смиренного. На "Молодом монахе" ряса не с его плеча, взгляд разбойный — Корин говорил, что он потом пошел "с кистенем гулять"; писал с него позже образ воина в триптихе "Александр Невский".

Люди фанатичные, бесповоротные, реликтовые. Художник хотел, чтобы в "Руси уходящей" звучали "пафос и стон" "Реквиема" Берлиоза. В своих портретах к "Руси" находил "что-то готическое, торжественное". Это — торжественность ухода навсегда.

Корин считал портреты трудным жанром, отличающимся сверхсовершенством, и называл их сонетами.

М. В. Нестеров рассказывал: "У меня нет никаких затей на портретах… Я избегаю изображать так называемые "сильные страсти", предпочитая им… человека, живущего внутренней жизнью". Корин также стремился показывать внутреннюю жизнь, только ему хотелось сконцентрировать ее во "внутреннюю духовную осанку", чтобы "разгадать" и показать человека в минуту высшего духовного взлета — "каков он есть в своем лучшем проявлении". Как и Нестеров, он никогда не писал случайных портретов — "людей с убогим, мещанским мышлением…". Его привлекал "неповторимый склад личности"… Вслед за Нестеровым художник мог сказать: "Тут со мной что-то случилось", — когда встречал, человека, которого не мог не нарисовать. На его портретах — люди, умеющие жить торжественно и гордо, сражаясь. Не случайно маршал Жуков, глянув на свой портрет работы Корина, сказал: "Лицо полевое". А когда художник удивился, пояснил: "Такое бывает на поле боя".

Свои модели художник представлял как бы на поле боя.

"Я видел Горького, — писал Корин, когда создавал портрет писателя, — мыслителя и борца за человеческую правду".

С той минуты, как Алексей Максимович, с трудом взобравшись на шестой этаж арбатского дома, увидел картины Корина, он относился к художнику с нежным вниманием. Корин говорил, что в его жизни Горький был призывом и надеждой.

На прогулках в Сорренто он "подглядел" Горького — "задумчивого, сосредоточенного".

"Меня потом обвиняли… — писал Корин, — что он одинокий и суровый. Но я его увидел таким, увидел его высокую угловатую фигуру, шедшую в глубокой задумчивости на фоне Неаполитанского залива".

…На берегу Неаполитанского залива Горький задумался печально и сурово. А взгляд его страдальчески-мягок. Нестеров утверждал: "…у Горького, за жесткими его усами я чувствую доброту". Корин написал доброго, но непримиримого Горького. Словно сама совесть вышла и встала перед людьми в виде немолодого и усталого человека, но борца, полного неустанной энергии и тревоги о мире, заботы о его будущем. В том же году, когда Корин писал этот портрет, на VII Всесоюзной конференции ВЛКСМ Горький говорил: "Вы — "молодая гвардия рабочих и крестьян", вы — хозяева своей страны, и нет и не может быть ни одного вопроса в нашей действительности, который стоял бы вне вашего внимания". Ни один вопрос действительности не стоял вне внимания Горького.