Клеопатра - Карин Эссекс

Барка беспрепятственно вошла в маленькую гавань, и одинаково одетые портовые рабочие привязали мокрые причальные канаты к металлическим скобам. Робкая толпа встречающих расступилась, давая дорогу бритоголовым жрецам и жрицам из храма; их круглые головы медленно покачивались, когда они шагали по причалу ровной колонной, словно цепочка деловитых муравьев. Жрецы опустились на колени. Их макушки сияли на солнце, как диковинные бутоны. Остальные встречающие последовали их примеру и тоже повалились наземь.

Клеопатра протянула руку советнику. Она не была уверена, что сможет идти без чьей-либо помощи. Она страшно устала, у нее кружилась голова, ей было жарко, и потому она боялась встречи даже с этой маленькой, смиренной группой людей. Когда нога царицы коснулась берега, молодой человек из числа местных служителей храма, египтянин, говорящий по-гречески, поднялся на ноги. Боясь встретиться глазами с царицей, он уведомил ее свиту, что ему оказана честь послужить переводчиком. Клеопатра демонстративно махнула рукой, давая понять, что намерена говорить на местном наречии сама. Юноша не понял ее жеста и отшатнулся, закрывая лицо руками, словно боялся, что она ударит его.

Клеопатра хотела использовать свое умение говорить на египетском наречии для умиротворения местных жителей, а вместо этого настроила встречающих против себя. Она нервно теребила узел платья на груди, словно это был волшебный амулет. Осознав, что открыто проявляет беспокойство, царица быстро опустила руку. Никто не произносил ни слова и не поднимал на нее глаз. Зачем только она согласилась прибыть сюда? Без родичей, без друзей. Даже без Хармионы, которой пришлось остаться в Александрии, чтобы сохранить истину относительно состояния царя. Никто не придет Клеопатре на помощь. Маленький серый человечек просто улыбался, ожидая, как поведет себя владычица. С ней не было никого, на кого можно было бы положиться. Никого, кроме нее самой и той, чье одеяние она носила. «Вещай через меня, — взмолилась Клеопатра, обращаясь к владычице сострадания. — Пусть мои слова будут твоими словами».

Наконец царица глубоко вдохнула сухой воздух — такой горячий, такой иссушающий, что она едва не подавилась им. Она ощущала внутри себя пустоту и беспомощность, руки ее дрожали, горло сдавила судорога. Хотя никто не смотрел на нее, она чувствовала всеобщую неприязнь. Где теперь ее сила? Надеясь, что голос не подведет ее, Клеопатра еще раз глотнула горячий пустынный воздух и громко произнесла на египетском наречии:

— Мне не нужен переводчик. Я буду обращаться к своим собеседникам на их родном языке.

Коленопреклоненные жрецы подняли головы, старательно избегая встречаться с нею взглядами. Клеопатра слышала, как изумленный шепоток пробежал по рядам египтян, которые гадали, не дурачит ли их греческая царица-угнетательница, притворяясь, будто говорит на их языке.

Холодок осознания заставил пустой желудок Клеопатры сжаться. Она будет первой, кто скажет им своими собственными словами, без посредства переводчика, чего она желает от них, — если, конечно, богиня благословит ее и она не упадет в обморок от жары.

Избранный представитель города Фивы, престарелый жрец, негромко назвал свое имя и извлек приветственный дар — бронзовое ожерелье с амулетом богини, в белые складчатые одежды коей была сейчас облачена Клеопатра. Он стоял перед царицей на коленях, низко опустив голову и держа ожерелье за концы грубыми морщинистыми пальцами — очевидно, для того, чтобы царица могла как следует рассмотреть дар, прежде чем принять его.

— Встань, — промолвила Клеопатра, потом попросила одну из своих служанок взять ожерелье и застегнуть у нее на шее.

Жрец посмотрел ей в глаза. В этом человеке не было ни капли раболепия, если не считать того, что сейчас он стоял перед царицей на коленях.

— Царица говорит на языке нашего народа? — спросил он, морща свой блестящий лоб. — Это правда или это чудо богов?

«Или какая-нибудь греческая хитрость? Именно это он и хотел спросить, — предположила Клеопатра. — Выучила ли я несколько слов из вежливости или чтобы ввести их в заблуждение, заставив думать, будто я действительно умею говорить на их наречии?»

— Я царица Египта, разве не так? — сказала она, точно копируя произношение жреца.

Она улыбнулась своей способности воспроизводить акцент собеседника, даже на чужом языке. Клеопатре доставляло удовольствие проводить время за развитием этого своеобразного таланта. Никто из ее предков не делал подобных вещей — ни Птолемей Спаситель, ни его мечтательный сын Филадельф, ни одна из их блистательных властолюбивых жен, ни даже Александр Великий, который поставил на колени народ Египта и большую часть обитаемого мира. Клеопатра позволила себе тешиться подобными мыслями, одновременно произнося с безукоризненным выговором слова египетского наречия, проникавшие прямо в сознание людей, собравшихся на причале. Эти люди давным-давно составили собственное мнение о греческих угнетателях, давным-давно научились ненавидеть их, вредить им где только возможно, считать их ненасытными пиявками, накапливающими богатство за счет крови и пота коренных обитателей Египта. Но знание их языка давало Клеопатре уникальную возможность, какой никогда не обладали ее предки, — возможность удивить этих людей, уговорить их. Разве она не прожила много лет бок о бок с египтянами во дворце, слушая их разговоры, учась понимать их мысли? И хотя она чувствовала себя совершенно не готовой — ни к смерти отца, ни к путешествию в эти загадочные жаркие внутренние области Египта, она вдруг осознала: она подготовлена к разговору с этими людьми куда лучше, нежели они — к встрече с нею. Ибо она была чем-то новым в плеяде греческих цариц Египта.

Клеопатра выждала немного, прежде чем заговорить вновь, а заговорив, повысила голос, чтобы все в толпе услышали звучащую в ее словах легкую иронию, которой они явно не ждали. Пусть попробуют истолковать ее!

— Естественно, я говорю по-египетски, — произнесла Клеопатра. — Я сочла бы странным, если бы не умела говорить на языке своего народа.

Если знание — это власть, то еще большая власть — умение удивить. Общий вздох изумления пронесся над толпой, хотя никто не осмелился посмотреть на царицу прямо, кроме одной дряхлой карги, тощей, словно скелет, на шее которой висела соломенная куколка. Эта старуха была настолько удивлена, что вскинула голову и взглянула прямо в глаза царицы. Она спохватилась не раньше, чем одарила Клеопатру беззубой старческой улыбкой.

Храм Амона-Ра находился в двух милях вниз по реке от Карнака, размещенного на месте древних Фив, которые Гомер называл стовратным городом. И в те давние дни все, должно быть, выглядело точно так же, подумала Клеопатра, впервые увидев высокие колонны храма в свете жаркого полдневного солнца. Гигантские косые тени чертили прямые линии поперек обширного внутреннего двора, где сновали храмовые уборщики в белых тюрбанах, казавшиеся муравьями на фоне массивных раскрашенных пилонов. Статуи давно умерших фараонов охраняли многочисленные входы в священное место, их немигающие глаза были устремлены на запад, на скалистые утесы среди пустыни. Расстояние от причала до храма составляло не более двадцати ярдов, так что Клеопатра, едва сойдя с палубы судна, оказалась в густой тени этих мертвых монархов. Рядом с их гигантскими силуэтами сама себе она показалась жалкой и потерянной.

— Все это — изображения Рамзеса Великого, — сказал советник-грек, обводя статуи жестом руки. — По крайней мере, так считается. Когда он стал фараоном, то стер имена с монументов, установленных его предшественниками, и заменил их своим именем. Почти на каждой статуе в Египте написано, что она изображает Рамзеса. И кто осмелится поспорить с этими огромными глыбами камня?

Клеопатре предстояло провести остаток дня в этом храме, проходя череду обрядов, которые должны были подготовить ее к завтрашней церемонии — сопровождению Бухиса на четырнадцать миль вниз по реке, к его дому и месту вечного упокоения, именуемому Бухеумом. В эту ночь она будет спать в запретных стенах усыпальницы Исиды — запретных для всех, кто не был ни жрецом, ни членом царской семьи. Великая честь, заверил царицу советник, которая даруется лишь величайшим из служителей богов и обожествленным правителям.

О да, очень важно остаться на ночь в святилище, вторила ему жрица, вышедшая приветствовать их. Она попросила Клеопатру отослать ее маленькую свиту, поскольку этим людям не разрешено входить в храм. Клеопатра неохотно распрощалась со спутниками, включая и серого советника. Жрица и ее служанки провели царицу в усыпальницу, прошмыгнув мимо огромной плиты для жертвоприношений. Клеопатра никак не могла отделаться от видения — как ночью ей на этом самом камне перережут горло, предлагая изысканную эллинскую жертву могущественному египетскому божеству.