Страстная и непокорная - Пола Рид

Кнут? От ужаса Грейс чуть не бросилась бежать куда глаза глядят, но ее ноги словно бы вросли в пол. Наконец, видимо, удовлетворившись словами испанца, дон Рамон взял деньги и заговорил с Энкантадорой. Она схватила Грейс за руку и потянула через дворик. Следом шел испанец.

— Он заплатить коттедж. Сейчас слушать меня и помнить, что моя говорить. Дерись совсем мало, потом сразу сдаваться. Кричи и проси пощада раньше, чем он твоя ударить, потом каждый раз громче, когда на твоя падать кнут. Он хотеть, чтобы твоя просить пощада, больше, чем бить.

Все трое вышли через заднюю дверь, где стояли два огромных охранника-нефа. На другой стороне переулка виднелась небольшая хижина — коттедж, как сказала Энкантадора, продолжавшая ей нашептывать:

— Когда он взять тебя, твоя сильно плакать. Плакать так, как будто он забрать самое драгоценное, и все быть хорошо. — И она улыбнулась Грейс, явно стараясь ее подбодрить. — Это быть самый плохой. И не так плохой, если твоя сильно плакать и просить. Твоя держаться эта ночь, потом быть легко. Моя скоро приходить смотреть, как твоя быть.

Большая кровать с балдахином на четырех столбах занимала почти все пространство небольшой комнаты, куда Грейс вошла вместе с испанцем. Кровать была застлана льняным бельем, по всей ее поверхности валялись шелковые подушки, но столбы были обернуты кожей, чтобы цепи и наручники в них не впивались и не портили дерево. Энкантадора зажгла свечи в настенных канделябрах и в подсвечнике на маленьком столике рядом с большой плеткой, свитой из массы узловатых хлыстов. Плетка выглядела как куча сбившихся в клубок змей. Энкантадора заговорила с испанцем, но он махнул рукой, чтобы она удалилась.

Диего быстро метнулся к одному окну, к другому, к третьему — осмотрел все, что были в крошечной комнате. Они были зарешечены. Единственный путь в домик и из него выводил в переулок прямо напротив борделя, где расхаживали два чернокожих стража.

— Все не так просто, — бросил он через плечо, потянул за решетку и тут же убедился, что она достаточно прочная.

— Пожалуйста… не надо…

При звуках голоса охваченной ужасом женщины испанец обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она плотно прижала руки к груди, ее зубы громко стучали. Диего сам не мог разобраться, жалеет ли эту перепуганную девчонку или злится оттого, что она принимает его за человека, способного избивать женщин для удовольствия. В конце концов победила все-таки жалость, и он протянул ей свой камзол, чтобы она могла прикрыть свое слишком откровенное платье. Потом он поднял с пола кнут. Грейс в ужасе закричала.

— Я вовсе не раздеваюсь, сеньора Кортни, — успокоил он девушку. — Просто подумал, что вы захотите надеть что-нибудь более плотное, чем ваше прозрачное платьице. Что касается плетки, то нам придется изобразить убедительную картину.

— Вы… вы хотите сказать, что не будете меня насиловать? Только… только хлыст и все?

Диего расхохотался от абсурдности такого предположения, но тут же замолчал, осознав, в какой бездне отчаяния она пребывает.

— Вас раньше били кнутом? Грейс покачала головой:

— Н-нет, но я видела это столько раз, что и сосчитать не могу!

— На сей раз от кнута никто не пострадает. — Он оглядел комнату. — Подушки не годятся. Надо придумать что-то, издающее более убедительный звук.

Наконец Грейс поняла, лицо ее просветлело, и со слабой улыбкой она приняла камзол из его рук.

— Что-нибудь кожаное, — предложила она.

Они вдвоем оглядели всю комнату. Кожаная обивка на столбиках кровати выглядела не слишком подходящей. Все остальное оказалось мягким, способным произвести лишь глухой стук, а вовсе не резкий, свистящий хлопок. Но тут лицо Грейс просияло.

— Ваши башмаки!

Диего опустил взгляд на свои ноги. Да, если положить башмаки с их широкими тупыми носками рядом на кровать, они отлично подойдут. Он стянул их с ног, смущенно заметил дыру в носке и положил обувь на матрац. Потом поднял кнут и посмотрел на Грейс.

— Я обеспечу свою часть, но настоящий спектакль зависит от вас.

Грейс глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Когда плетка в первый раз хлестнула по коже башмаков, она издала леденящий душу вопль. Двадцать раз он ударил, и двадцать раз она вскрикивала, ее завывания и разрывающие сердце мольбы были так правдоподобны, что Диего почувствовал тошноту. Он закончил избиение, но она голосила еще несколько минут и лишь потом затихла.

— Очевидно, вы сказали мне правду. Вам действительно приходилось видеть бичевание чаще, чем следовало бы.

Грейс открыла глаза и тяжело вздохнула:

— У вас нет причин мне доверять, но обычно я не лгу, сеньор.

— Капитан, — поправил он. — Диего Монтойя Фернандес де Мадрид и Дельгадо Кортес. Обычно я не терплю лжецов.

— Тогда почему вы вернулись? И что заставило вас пожертвовать такую сумму денег? — Ее глаза опустились на его дырявые носки.

Диего вздохнул. Конечно, он всегда предпочитает говорить правду, но в этом случае правда была абсолютно невозможна. Он вернулся на свой корабль, полностью убежденный, что выполнил долг благородного человека. Он пытался купить эту женщину с аукциона, но торги зашли так далеко, что цена намного превысила ту сумму, которая была у него с собой. Разумеется, он ей очень сочувствовал. Он же не бессердечный негодяй! Просто не понимал, что еще можно для нее сделать.

Но святая покровительница Диего знала его лучше. Она знала, что почти все свои деньги он откладывал, чтобы купить новый корабль. Судно «Магдалина» должно было получить имя в ее честь. Мария Магдалина прекрасно знала, что он надеялся открыть здесь, в Гаване, собственную транспортную компанию и что именно здесь он держал основную сумму своих сбережений. В конце концов, именно благодаря ее заступничеству каждый его рейс кончался успешно и он сумел приумножить свои деньги.

Иногда она являлась ему в снах, в других случаях Диего просто знал, чего она от него ждет. Правда состояла в том, что весь вечер он просидел в своей каюте, стараясь отговорить себя от похода в «Сад развлечений» с изрядной долей той суммы, которую он отложил на покупку корабля. И все это время он понимал, что Магдалина никогда не простит ему, если он не предпримет еще одной попытки спасти английскую леди от той жизни, которой сама Магдалина избежала милостью нашего Господа и Спасителя.

Значительно легче было ответить:

— Помогло то, что вы упомянули Джеффри Хэмптона. В отличие от вас, — Диего с упреком взглянул на Грейс, — я могу признаться, что я в родстве с его женой Фейт. Мы кузены.

— Надо же! Потому вы и поняли, что я солгала, когда сказала, что Джеффри — мой брат.