Бессмертный - Николай Слимпер

— Но…

— Давай! — гаркнул Верон.

— Ладно, ладно, но потом не жалуйся. — Иолай медленно протянул еле двигающуюся руку к щитку и оторвал привинченную крышку.

— Заодно и подзарядишься, — сказал Верон.

Иолая коснулся ладонью щитка. Почувствовал слабое покалывание, потом сильнее. Закрыл глаза и сосредоточился.

Это было резко, словно сидишь на носу скоростного поезда и резко въезжаешь в туннель, вход в который молниеносно начинает удалятся, остается позади, превращаясь в маленькую точку света, а потом и вовсе исчезает. Впереди лишь схемы и цифры, прозрачные, почти невидимые линии, словно бесконечный трубопровод, изменяющий направление под резкими углами. Он несется по ним на огромной скорости, растягивая сознание и подчиняя себе всю систему. Иолай был внутри корабля. Он был кораблем.

Судя по всему, стрелял не очень опытный стрелок, так как пуля угодила ниже лопатки и правее позвоночника. В зависимости от расположения органов, такое ранение могло доставить жертве массу мучений перед смертью, которая могла наступить даже через несколько минут. Профессионал стреляет либо в голову, либо в сердце. Сравнивая с недавно полученными ранениями, это не могло причинить особых проблем и болезненных ощущений.

Не очень глубоко в душе я надеялся, что они меня не послушают, ведь любители разбоя и насилия из принципа и подсознательно стараются нарушить все писанные и не писанные законы, правила и догмы, доказывая свою особенность, часто вопреки логике и здравому смыслу. Эти повстанцы били более чем шаблонны.

Я медленно развернулся с внешним спокойствием и внутренним превосходством, наблюдая за реакцией. Повстанцы, несмотря на то, что видели, как я очутился среди них, все равно были, мягко говоря, удивлены. Они переглядывались широко открытыми от изумления глазами. Кто-то, кто не поверил глазам, сделал еще один выстрел. Косо. Попал куда-то в живот.

— Вы либо очень глупые, либо очень тупые. Я же предупреждал.

— Кто… Кто ты такой?!

— Скоро вам станет все равно.

Я резким и почти незаметным движением вытащил вакуган и начал стрелять, одним выстрелом пробивая одновременно пять-семь Человек. Они начали стрелять в ответ. Я начал быстро бежать по спирали внутри образованного повстанцами вокруг меня круга. Глупые или тупые повстанцы продолжали стрелять, убивая собственных товарищей. Кто-то протяжно крикнул не стрелять. Все послушались, хоть и не сразу. Я тоже. Вернув пистолет на место, я решил не тратить попусту патроны, а разобраться старомодным классическим мордобоем.

Продолжая бежать по кругу, я ударил ближайшего ко мне противника. Тот, отлетев, повалил еще двух. Другого я ударил ногой с разворота, он сбил больше. Игра мне понравилась, другим же не очень. Увернувшись от удара, я сам ударил кулаком в челюсть, изрядно ее поломав, но на этом не остановился. Схватив повстанца за ноги, я начал размахивать им, словно битой, дубася всех вокруг. Кровь, фонтаном бьющая из человека-дубины, брызгала во все стороны, заливая все вокруг кровавым дождем. Отбросив поломанную органическую палицу, я очередным разворотом ударил кому-то в грудь так, что послышался хруст. Все кричали и ревели, подбадривая остальных и самих себя. Кто-то вновь попытался стрелять, но безуспешно. Выхватив из рук автомат, я расстрелял в него всю оставшуюся обойму, а потом, взявшись поудобней, стал использовать его как новую дубину.

В меня летели ножи и подручные средства. Кто-то додумался использовать для сдерживания и нападения оттесненные к стенам столы и стулья, но, вырывая из рук, я делал их своим оружием, отбиваясь ими и бросая в ответ. Это явно было больно, хотя я начинал сомневаться.

По собственным ощущениям, я уложил как минимум две трети, но остановившись, я с удивлением заметил, что на ногах больше половины. Я увидел, как они, окровавленные и не способные поднять сломанные руки, все еще были готовы драться. Заметил, как кто-то что-то кладет в рот и проглатывает, тут же воспрянув духом.

— Чего это вы там кушаете, — поинтересовался я.

— А тебе не все равно?

— А, это краг (или как его там?), о котором вы упоминали?

— Не твое дело.

Я остановился, придумывая новый план действий, они делали тоже самое. А ожидание лучше всего заполнять простым человеческим общением.

— Может и не мое, но точно ваше. Вы даже с наркотиком не можете до меня достать, так может хватит попусту тратить свое и мое время? Я вам не враг, пока вы сами того не пожелаете.

— У нас приказ — и мы его выполним во что бы то ни стоило.

— Приказ? Не от Спардия ли?

Вояки переглянулись. Для них он был абсолютным авторитетом, но будь я смертен, ни один Человек на заставил бы меня отдавать свою жизнь не пойми за что.

— А если и так?

— Вы все ему так преданы. Почему? Что он вам пообещал? Свободу? А ее у вас разве не было? Власти и денег? А откуда у него все это? Неужели вы не замечаете, что вас просто используют?

— Спардий не такой! — взревел один из повстанцев, прижимая к телу сломанную руку. — Многих из нас он вытащил из вонючих клоак и дал смысл жить.

— И теперь вы за него умираете? — поднял я удивленно брови. Смысл жизни в том, чтобы лишиться ее? Трудно придумать что-то глупее.

— Правительство и так нас бросило, — убежденно заявил усатый, — оставив умирать в грязи и нечистотах, а теперь еще хочет спровадить нас с наших законных мест, сделать нашу жизнь еще хуже. Мы лучше умрем за правое дело, чем позволим так над нами изгаляться.

Со всех сторон послышались одобрительные выкрики. Да и как тут не поддержать, если правда во все это веришь, а иного способа, кроме как отвоевать справедливость силой, не видишь. Чувство ложной безысходности часто толкает Людей на безумства.

— Это вам все Спардий сказал? Весь этот хаос начался лишь из-за самого Спардия. Я даже не уверен, что Правительство вообще планировало что-то в этом духе. Он лишь желает власти…

— Это неправда! — хором закричало сразу несколько человек, смотря на меня с ненавистью.

— Да что мы его слушаем? Он заговаривает нам зубы и очерняет нашего лидера! Не позволим!

Со всех сторон вновь послышались крики поддержки, перерастающие в сплошной оглушительный гул. И все началось сначала.

— Я пытался вас вразумить, — тихо сказал я даже не им, а сам себе. — У меня не осталось выбора.

Избитые и покалеченные вновь рванули на меня, не жалея собственных тел. Некоторые, кого я пожалел вначале, с новой силой накинулись на меня. У некоторых не закрывался рот из-за сломанной челюсти, безвольно болтающейся на коже и мышцах; кто-то прыгал на одной ноге, держа вторую, сломанную в нескольких местах, за спиной рукой, чтобы не мешалась; у одного не было части головы, а из разверзнутой зияющей дыры лился настоящий кровопад, заливающий пол лица; кто-то пытался удержать свои кишки и даже запихнуть их обратно. Лежащие на полу, те, кто должен был давно умереть, все еще стонали и дергали конечностями, но не от боли — так называемый краг блокировал почти все болевые ощущения, — а от бессилия. Неспособные подняться и продолжить схватку, они беспомощно булькали в своей и чужой крови, поддерживая товарищей и даже не думая о неминуемой смерти.

Краг, судя по всему, не действовал на разум, а лишь на силу, выносливость и живучесть. Ни один наркотик не способен так повлиять на Человека, как это может другой Человек.

Я продолжал бессмысленную бойню, неспособный прорваться к заблокированному выходу, старался убивать особо рьяных противников одним точным ударом, остальным же старался ломать ноги, чтобы они не смогли подняться. Все вокруг было в крови. Повстанцы, как и я, поскальзывались на красных лужах, то и дело падая. Отнимая автоматы, я простреливал ноги. Люди, поднявшие над головой металлические столы и стулья, падали как подкошенные, обрушивая на себя предметы мебели.

Я и сам не знал, сколько длилась эта бессмысленная битва, как и не знал, сколько человек было убито, но когда, при очередном ударе, я не почувствовал под кулаком препятствия, то остановился, тяжело — даже несмотря на сверхчеловеческую выносливость — дыша и оглядываясь.

Весь пол был усеян мертвыми и полумертвыми телами. Там, куда может и могло упасть яблоко, была кровь. Сверху, словно специально дожидаясь окончания бойни, упал кусок стекла, который треснул, вероятно, когда взорвались гранаты. Я смотрел на дело своих рук и думал о том, как там остальные.

— Черт! Мара! Я про нее и забыл. Неужели она все еще в туалете? — С этими словами я направился не к Верону, как хотел вначале, а к выходу из помещения слева от стойки кафе-бара, переступая через тела, некоторые из которых норовили схватить меня за ногу и даже укусить, из-за чего приходилось их пинать, и стараясь не поскользнуться на лужах крови. Когда я дошел до крепкой двустворчатой двери, то услышал где-то вдалеке выстрелы из крупнокалиберного пулемета, но не придал этому значения. Сейчас стреляли везде и все, у кого было хоть какое-то оружие. Зато предал значение странным звукам за дверью, словно кто-то отбегал. Я почувствовал неладное. И не зря.