Обнаров - Наталья Троицкая

– Не передумаю.

– Документы сегодня подпишем.

– Не подпишем. Я тебя, хитрую матрешку, знаю. Свяжешь меня обязательствами, проволокитишь с оплатой. Я и другому продать не смогу, и от тебя, как от козла молока… Утром – деньги, вечером – стулья, вечером – деньги, утором – стулья. Далее по классику!

– Расскажи хотя бы, чего затеял?

Обнаров закрыл глаза, запрокинул голову.

– Не сомневайся, Валерик, дело верное, благородное.

– Костя, может, проблемы какие?

– У Обнарова нет проблем. Обнаров успешен и удачлив во всем. Давай о деле. Нашел мне что-нибудь стоящее?

– Костя, давай определимся, что ты подразумеваешь под понятием «стоящее».

– Между «стоящее» и «деньги» я ставлю знак равенства.

– Давно ли? – недоверчиво спросил Юдин.

Из-под вороха бумаг Юдин извлек несколько сколотых степлером листков.

– Только следи за лицом, Костя. Не надо делать таких выражений, как перед казнью. Твоим критериям отвечают четыре предложения. Самое выгодное с финансовой точки зрения предложение банка «Мистраль». Работы мало, денег много.

– Что хотят?

– Хотят, чтобы очень известное лицо в десятисекундной рекламе выдавало себя за их клиента и расхваливало их банк.

– Что это за банк?

– Откуда я знаю? Тебя банк интересует или его деньги?

– Дальше?

– Дальше кино. На «Мосфильме» запускают два проекта. Один в Тбилиси, у Зураба Гагурия. Ты у него работал. Кстати, он заходил, просил с тобой связаться. Ты в Лондоне был.

– Что за кино?

– Тебя наше интересует или грузинское?

– Нет, Зураба я знаю. С ним всегда одно удовольствие работать. Что наши?

– Наши… Наши… Только, Костя, следи за лицом. Проект номер раз носит рабочее название «Танго разбитых сердец», две серии. Месяц работы, из них четырнадцать съемочных дней – твои. Им обязательно нужно известное лицо для приманки. О тебе они, конечно, и мечтать не могли, но…

– Не нужно подслащивать.

– Прости. Идем дальше. Мои ребята прочли сценарий. «Мыло». Причем довольно низкосортное. Но там главная женская роль у девочки, у которой очень богатенький и известный папочка. Папочка хочет из своей детоньки слепить кинозвездочку за свои же бабочки. Ничего предосудительного или незаконного здесь не вижу. Появится она с тобой, следовательно, и уровень у нее соответствующий, и мордашку запомнят.

Юдин посмотрел на Обнарова. Тот слушал его с холодной усмешкой пренебрежения. Юдин дотянулся до своей рюмки с коньяком и залпом выпил остатки.

– Я тебя предупреждал, Костя… – не выдержал, сказал он. – Второй проект – мистический триллер с рабочим названием «Иные». Ты – потенциальный претендент на укротителя темных сил. Пот, грязь, вода и компьютерные спецэффекты. Много надо бегать, слов мало, сюжет запутанный и бредовый, но положительное есть: всего две серии. Недельку поползаешь по тверским болотам, недельку в студии покукуешь.

– Здесь тоже богатенький папочка?

– Нет, здесь амбициозный и, я бы сказал, неглупый продюсер. Фильм хочет прокатать по западным и штатовским фестивалям. Запустить на их рынок. Козырь – спецэффекты, которых никто еще в мире не делал.

– Я понял.

– Ну, и что ваша светлость скажет рыжему старику Юдину?

– Работать будем.

– Слава Всевышнему! – возвел руки к небу Юдин.

Он пристально посмотрел на Обнарова, потом спросил:

– Костя, у тебя точно все в порядке?

– В полном.

– Я подготовлю бумаги. Позвоню, приедешь подписать.

Они пожали друг другу руки, и Обнаров ушел.

Юдин озадаченно смотрел на закрывшуюся за спиной Обнарова дверь.

– Пусть шлепнет меня по рыжей голове моя старая еврейская мама! Скажу за то, что не можно умным мужам делать такие роскошные глупости…

В кабинете художественного руководителя актерского факультета Алексея Петровича Преображенского Обнаров сидел уже минут десять.

Поздоровавшись коротко, с подчеркнутым налетом официальности, Преображенский предложил Обнарову присесть, указав на стул напротив своего стола, и далее, не замечая его присутствия, продолжил работать с бумагами, аккуратными стопками разложенными на столе.

Обнаров ждал. Он терпеливо рассматривал шоколадного цвета старинную обивку стен, громоздкие, оставшиеся с советских времен книжные шкафы, заполненные книгами, два коричневых кожаных кресла в углу и маленький стеклянный столик между ними, наконец, рыжий, потрепанный временем паркет под ногами. Эта обстановка была ему знакома еще со студенчества. Ничего не изменилось. Он бы мог поспорить, что и порядок расположения книг в книжных шкафах не изменился, и он без труда смог бы найти и любимое «Укрощение огня» Даниила Храбровицкого, и гениальную, но так надоевшую за бесчисленные прогоны пьесу Александра Островского «Гроза».

– Что вас привело ко мне, Константин Сергеевич? Слушаю, – тоном вынужденного тратить время, произнес Преображенский.

Обнаров подал ему документы.

Преображенский документы взял и стал вслух читать:

– Ректору… Та-а-ак… От студентки второго курса Таисии Обнаровой… Та-а-ак… Заявление… Та-а-ак… Прошу предоставить академический отпуск… Та-а-ак… Выписка… Та-а-ак… Острый лимфобластный лейкоз… Лечение до декабря… Позвольте, что это?

– Ректорат в отпуске. Ректор будет через две недели, но, досада, меня в стране через две недели не будет. Позвольте, Алексей Петрович, я вам документы отдам, а вы их ректору передадите. Тая всегда оставалась вашей любимой студенткой.

– Но… Это же… – Преображенский растерянно подался к Обнарову и, понизив голос до шепота, спросил: – Костя, это что, рак?

Переложение диагноза с медицинского языка на обывательский резало слух. Обнаров встал.

– Алексей Петрович, простите меня за все неприятности, которые я невольно вам причинил. Поверьте, мне было больно быть непонятым моим учителем. Но все сложилось так, как сложилось. Надеюсь, могу на вас рассчитывать.

Преображенский окрикнул его уже в дверях. Профессор подошел, положил свою тяжелую жилистую руку Обнарову на плечо.– Не оставляй ее, Костя. Будешь мотыльком порхать, уважать перестану!

В тени парковых аллей было не так жарко, как на залитых солнцем лужайках и нагретых полуденным солнцем улицах. Здесь, скрывшись от зноя, сидели на лавочках старички-доминошники, взявшись за руки, гуляли влюбленные парочки, а молодые мамы катали по узким асфальтированным дорожкам коляски со своими маленькими чадами. Щебет птиц, шелковый шелест ветра в кронах, свежий лесной запах, изумрудный цвет вымытой вчерашним дождем зелени, покой и умиротворение.