Последняя аристократка - Лариса Шкатула

Как бы то ни было, и эта мизерная порция оказала свое благотворное действие; Варя в себя ещё не пришла, но её забытье стало больше напоминать сон.

Теперь Наташа подошла к мужчине. Он вовсе не походил на сверстника Яна, а ведь, по словам Поплавского, с этим человеком они вместе учились в институте.

Заросший бородой и усами, в которых вовсю серебрилась седина, Петр Алексеев — кто же это ещё мог быть, если не он? — походил на мужчину пожилого, много пожившего… Или то, что он ощущал даже в бессознательном состоянии, так состарило его?

Наташа присела подле лежащего на табуретку и влила первую ложку своего варева в его, к счастью, полуоткрытый рот. Челюсти раненого задвигались. Она поспешно влила ещё одну, еще… И скормила бы ему весь котелок, если бы не знала, что это попросту опасно для его здоровья.

Теперь следовало заняться ранами мужчины. Удар приклада пришелся в голову и, похоже, проломил череп. Даже спустя столько времени — знать бы, сколько? — под левым глазом раненого все ещё виднелся синий с зеленью след от удара.

Наташа огляделась и, к своему удивлению, увидела на стене брезентовую сумку с красным крестом, которую не заметила, когда целенаправленно искала посуду. Странно, что её не тронули те, кто все вынес не только из этого дома, но и со двора…

В сумке оказались бинты, вата, пузырьки с йодом и зеленкой. "Слава тебе, господи!" — мысленно сказала она, как продолжала говорить всегда, несмотря на то, что уже много лет в стране активно велась антирелигиозная пропаганда.

Она осторожно промыла рану, обработала её — навыки сестры милосердия, почерпнутые когда-то в дядюшкином госпитале, опять пригодились ей — и заново перебинтовала голову Петра.

Ей вспомнилось, как солдаты в госпитале рассказывали, чем они лечили раны в условиях, когда не было никаких медикаментов, — жевали ржаной хлеб и эту жвачку прикладывали к ране. Слава богу, рана мужчины не нагноилась. Видимо, все же Таня успела её как следует обработать и подлечить…

— Кто вы? — услышала Наташа шепот и от неожиданности выронила из рук бинт.

— Яна Поплавского… родственница, — не сразу выговорила она, так неожиданно было появление собеседника в этом царстве мертвых и полумертвых людей.

— Они… чекисты… Зою увели, — сообщил ей раненый.

— Кто такая Зоя — ваша жена? — догадалась Наташа. — А за что?

— За сопротивление властям, — с трудом выговорил Петр, когда Наташа уже и не ждала ответа, считая, что он опять впал в забытье.

— Лучше вам помолчать, — шепнула она. — Для такого разговора вы слишком слабы…

— Я выживу, — сказал он. — Я лежал здесь и ждал вас. И молил бога, чтобы вы пришли и помогли мне подняться… Бог добрый, он простил нас, хотя мы так долго его отвергали…

Наташа подумала, что раненый бредит, и потрогала его лоб.

— Это не бред, — тут же отозвался он на её движение. — Рана не воспалилась, ведь так?.. Таня — врач от бога. Ей надо было пойти в хирурги или терапевты, а она занялась нервной деятельностью… Вы не ответили, как моя рана?

— Заживает, — сказала она.

— А сотрясение мозга… утряслось, пока я здесь лежал…

Странно, но он даже пытался шутить, хотя, как сказал бы дядя Николя, это был юмор висельника.

— Там, за печкой, в холщовом мешочке у меня висят травы, — медленно проговорил он. — Можно заварить чай. Укрепляющий…

И, помолчав, с усилием спросил:

— Остальные… все живы?

— Таня умерла, — ответила она, хотя, может, и не следовало этого говорить, но отчего-то Наташе верилось, что этого сильного мужчину не так просто выбить из седла, хотя он и едва дышит. — А дети живы, только очень слабы… А насчет чая… понимаете, кто-то забрал у вас всю посуду. Нет ни чугунка, ни ложки, ни кружки. Хорошо, что у меня кое-что случайно оказалось с собой. Похлебку из чугунка даже вылить некуда.

— А её много?

— Чего? — не сразу поняла Наташа.

— Ну, этой вашей похлебки.

— Полный чугунок. Только, говорят, сразу много есть вредно.

— Меньше слушайте, что говорят, — ворчливо сказал он, — лучше тащите её сюда!

А когда она принесла чугунок, скомандовал:

— Теперь помогите мне сесть.

— Как так, сесть? — возмутилась Наташа. — Вы пять минут назад вернулись с того света. Вам лежать надо…

— Мне надо как можно скорее подняться, — перебил он её, — я и так слишком долго лежал. А перед тем все слушал сказки, которые рассказывали мне так называемые большевики.

— Так называемые? А на самом деле, кто они — привидения?

— Гораздо хуже: чудовища, пожирающие народ, который их же вскормил.

Наташа, однако, не стала этот разговор поддерживать, потому что обычно боялась всякого рода преувеличений и надрыва, который в этом случае списала на болезнь Петра.

Она стала усаживать его на лавке, но тело мужчины ему не повиновалось и он упорно валился на бок.

— Не упрямьтесь! — рассердилась она. — Видите, даже ваш организм со мной солидарен и сигналит, что вам надо лежать.

— Мой организм! — передразнил он её, вцепляясь в края лавки так, что побелели суставы пальцев. — Кто здесь хозяин? Я или какой-то организм?

Если бы всего несколько часов назад кто-нибудь сказал Наташе, что она будет вот так, без страха и будто по привычке ухаживать за полуживыми людьми в присутствии мертвой, она бы ужаснулась.

А теперь она мысленно утешала себя тем, что Таня Поплавская всегда была человеком отзывчивым и живущим для блага других, она наверняка видит, как её дочь и друзей возвращают к жизни, и радуется.

— Прости, Танечка, — пробормотала она. — Я и для тебя сделаю все, что положено, и молитву над тобой прочту, и похороню, как сумею… Потерпи, дай срок…

— Вы что-то сказали? — переспросил её Петр, которого она в этот момент опять начала кормить, с беспокойством наблюдая, как он отдыхает после каждой проглоченной порции похлебки, точно прислушивается к себе, как там идет по пищеводу эта жидкая каша?

Кормежку закончил опять-таки он сам — почувствовал, что достаточно, и вдруг сказал:

— Хватит!.. Мне надо попробовать посмотреть детей.

— Они спят, — заметила Наташа.

— Тогда, пожалуй, и мне нужно вздремнуть, — почти прошептал он и провалился в сон.

Однако Наташа его слова насчет трав не забыла и решила их найти. Ищущий да обрящет! Тут же на небольшой полочке, неприметный за висящим холщовым, довольно приличных размеров, мешочком, она обнаружила чугунок. Не очень большой, литра на два, но обрадовалась ему так, как не обрадовалась бы золотому кубку.

Она налила в него воды, ещё остававшейся в ведре, и вновь пошла к колодцу, между делом опять попытавшись как следует отмыть старое ведро.