Японская новелла - Сёсан Судзуки

После всего этого зажили они мирно и ладно; к Хигути относились как к родному отцу, а когда из Каннондзи приехал старик Дзёо, то всячески старались ублажить его, служа ему во всем со всем сыновним усердием — в остаток его дней.

Рассказывают, что оба дома Хигути и Баба стали впоследствии известными и процветали.

КОММЕНТАРИИ

1 Рё — монета эпохи Токугава (XVII — XIX в.).

2 Известное литературное произведение начала X века.

3 Знаменитый роман начала XI века.

4 Кахайсё и Мосинсё — названия известных комментариев к Гэндзи.

5 Ронин — самурай, утративший связь со своим классом и разорившийся имущественно.

6 Т. е. стать мужем и одновременно принять фамилию своей жены.

7 Одно из профессиональных занятий нищенствующих: они занимаются за малую мзду изгнанием бесов из домов жителей и для этой цели особо гримируются и одеваются с расчетом своим внешним обликом устрашить демонов.

8 Также одно из занятий нищих: “сказывание” древних стихов о подвигах японских героев.

9 Т. е. с домом правителей Японии тех времен.

ЯПОНСКАЯ НОВЕЛЛА XIX-XX век

МОРИ ОГАЙ

В ПРОЦЕССЕ РЕКОНСТРУКЦИИ

До театра Кабуки советник Ватанабэ доехал на трамвае. Недавно прошел дождь, и местами еще стояли лужи. Старательно их обходя, он направился в сторону Департамента связи, смутно припоминая, что ресторан должен быть где-то совсем рядом за углом.

Улица была совершенно пуста. На всем пути от трамвайной остановки до ресторана ему повстречалась лишь компания оживленно беседовавших мужчин в европейских костюмах — судя по всему, они возвращались со службы, — да яркая девица, по-видимому, служанка из ближайшего кафе, посланная куда-то с поручением. Проехала мимо коляска рикши с задернутыми шторками.

Еще издали видна вывеска “Европа-палас”. Вдоль улицы, ограниченной с противоположной стороны каналом, тянется дощатая изгородь, а за ней — здание, обращенное фасадом в тихий переулок. Два косых лестничных марша по фасаду образуют нечто вроде усеченного треугольника, на месте усечения — две двери. Ватанабэ поднимается наверх и останавливается перед дверьми, не зная; в которую войти. Потом замечает слева табличку “вход” и, аккуратно вытерев ноги, переступает порог ресторана.

Перед ним простирается широкий коридор, с ковриком у входа. Ватанабэ еще раз вытирает ноги, смущенный тем, что вынужден идти во внутренние помещения в уличной обуви1. Не видно ни одной живой души, лишь откуда-то из глубины здания доносится стук молотков. Вспомнив дощатую изгородь, Ватанабэ сообразил: идет реконструкция. Так никого и не дождавшись, он прошел в конец коридора и снова остановился в раздумье.

Спустя некоторое время появился меланхоличный официант.

— Вчера я сделал заказ по телефону.

— Вы имеете в виду ужин на две персоны? — уточнил официант. — Пожалуйте на второй этаж, — и жестом указал дорогу.

Официант шел сзади2, поэтому, чтобы понять, куда следует идти, Ватанабэ вынужден был то и дело оборачиваться. Здесь, на втором этаже, стук молотков стал еще громче.

— Веселая музыка, — заметил Ватанабэ.

— Не извольте беспокоиться. В пять часов рабочие уйдут, и будет совсем тихо. Сюда, пожалуйста, — он забежал вперед и распахнул двери залы, обращенной на восток. Для ужина вдвоем обстановка была слишком громоздкой, три стола, у каждого по четыре-пять стульев; возле окна — диван и декоративное карликовое растение3.

Не успел Ватанабэ осмотреться, как официант распахнул следующую дверь:

— Сервировано будет здесь.

Эта комната выглядела поуютней: в центре — стол, на нем корзина с азалиями и два куверта — один против другого. Обстановка этой комнаты больше соответствовала случаю, и Ватанабэ успокоился. Официант, извинившись, удалился, а вскоре стих и стук молотков. Часы показывали пять, до назначенной встречи оставалось тридцать минут.

Взяв из коробки сигару, Ватанабэ обрезал кончик и закурил. Предстоящая встреча не особенно его волновала, словно бы ему было безразлично, кто будет сидеть по ту сторону цветочной корзины. Он и сам удивлялся своему спокойствию.

С сигарой во рту он опустился на диван и посмотрел за окно. На земле у забора громоздились штабеля строительных материалов. Похоже, зала помещается в торцовой части здания, потому что видна стоячая вода канала и на противоположном его берегу — особнячки, похожие на дома свиданий.

Улица по-прежнему пустынна, только где-то в самом конце ее маячит одна-единственная фигура женщины с ребенком за спиной. Со второго этажа отчетливо видно массивное здание из красного кирпича — это Военно-морская библиотека.

Сидя на диване, Ватанабэ изучал внутреннее убранство залы. Стены украшали картины, ни в малейшей степени не согласующиеся между собой по стилю. Цветущая слива с соловьями, и Урасима-таро4, и какая-то одинокая хищная птица. Продолговатые и узкие декоративные свитки выглядели под высокими потолками несоразмерными, словно их развернули только наполовину. Над дверью красовалась матерчатая полоска с письменами “века богов”5. Да, современная Япония — не эталон вкуса! — решил Ватанабэ и продолжал курить, стараясь ни о чем больше не думать.

Но вот в коридоре послышались голоса. Дверь отворилась, и перед ним предстала та, ради которой од сюда явился. Большая соломенная шляпа а-ля Мария-Антуанетта, украшенная огромным пером; серое пальто нараспашку, под ним — серая же юбка и тончайшей работы батистовая блуза. В руке — изящный, как игрушка, летний зонтик.

Ватанабэ расплылся в приветливой улыбке, положил сигару и стремительно встал. Дама кивнула сопровождавшему ее официанту и лишь затем подняла глаза на Ватанабэ. Огромные карие глаза, от которых он когда-то не мог оторваться. В те дни под ними еще не лежали густые лиловые тени.

— Кажется, я опоздала, — сказала она по-немецки нарочито небрежным тоном Зонтик перекочевал в левую руку, правая же, в перчатке, была протянута ему. “Сковывает присутствие официанта”, — подумал Ватанабэ, вежливо пожимая пальцы дамы.

— Доложите, когда ужин будет готов, — распорядился он, и официант тотчас же удалился,

Зонтик был брошен на диван, туда же со вздохом облегчения опустилась дама. Она неотрывно смотрела ему в лицо. Ватанабэ придвинулся ближе.

— Как тихо, — наконец проговорила она.

— Когда я пришел, здесь стоял немыслимый грохот, идет реконструкция.

— Ах, вот оно что! Видно, поэтому так неуютно. Впрочем, мне теперь везде неуютно.

— Когда и какие дела привели тебя сюда?

— Я приехала позавчера, а вчера мы виделись с тобой.

— Так какие же тебя привели дела?

— С конца прошлого года я находилась во Владивостоке.

— Выступала в ресторанах?

— Да.

— Одна или с труппой?

— Ни то ни другое. Мы вдвоем, ты его знаешь. — Немного помедлив, она добавила: — Со мною Косинский.

— Тот поляк? Ты что же, стала пани Косинской?

— Нет, просто я пою, Косинский аккомпанирует.

— И только?

— Видишь ли, когда путешествуют вдвоем, отрицать было бы...

— Понятно. Значит, он тоже в Токио?

— Да, Мы остановились в “Атагояме”.

— Как же он отпускает тебя одну?

— Концерты даю я, он только аккомпанирует. — Она сказала “Begleiten”, что можно было истолковать двояко: аккомпанирует, сопровождает.

— Я не утаила от него нашу встречу на Гиндзе, он тоже выразил готовность повидаться.

— Избавь, пожалуйста.

— Не беспокойся. Денег у нас пока много.

— Сейчас много, потом потратите — и станет мало. Что тогда?

— Поедем в Америку. Еще во Владивостоке нас предупреждали, что на Японию не следует рассчитывать.

— Правильно вас предупреждали. После России надо ехать в Америку. Япония пока не доросла, она — в процессе реконструкции.

— Что я слышу? И это говорит японец, да еще сановная особа! Вот расскажу в Америке! Ты ведь, правда, важный чиновник?

— Чиновник.

— И, наверное, из респектабельных?

— До противного. Настоящий филистер. Сегодняшний вечер, конечно, не в счет.

— Слава богу. — Дама сняла давно расстегнутые перчатки, протянула заледеневшие руки. Он торжественно пожал их. Она не сводила с него глаз. От залегавших под ними теней они казались еще больше.

— Можно я тебя поцелую? — спросила она. Ватанабэ поморщился:

— Мы же в Японии.

Как раз в эту минуту дверь отворилась и вошел официант:

— Кушать подано.

— Мы в Японии. — повторил Ватанабэ, встал и пригласил даму в соседнюю комнату.

Вспыхнул электрический свет. Дама осмотрелась, села к столу.