Стихи и эссе - Уистан Оден

"Блюз Римской стены", по-видимому, вдохновлен книгой Киплинга "Пак с Волшебных холмов", точнее, входящими в нее рассказами о защитниках Адрианова вала. Построенный во II в. н. э. для отражения набегов пиктов, этот вал длиною в 72 мили перегораживал всю Северную Англию на уровне Ньюкасла-на-Тайне. У Киплинга о буднях римских солдат, защищающих Адрианов вал, рассказывает центурион Парнезий. В книге он распевает такую солдатскую песню:

Когда покидал я Италию          С орлом и звонкой трубой,Клялась мне моя Евлалия,Божилась моя Евлалия:          Мол, сердце мое с тобой.

И я прошагал всю Галлию,Британию и так далее          И вышел на голый брег,Где белый, как грудь Евлалии,Холодный, как кровь Евлалии,          Ложился на землю снег…

Впрочем, как мы узнаем из рассказа Киплинга, Стену защищал разноплеменный сброд — солдаты всех рас и народов, какие жили тогда в Римской империи. Да и командиры были им под стать — "ни одного, кто бы не попал сюда за какую-нибудь провинность или глупость. Один совершил убийство, другой — кражу, третий оскорбил магистрата или богохульствовал и был сослан на границу подальше, как говорится, от греха…" Оден написал своего рода зонг римского солдата, соединив вместе Киплинга и Брехта.

"Композитор" ("The Composer") — один из примерно тридцати написанных в 1938 году сонетов Одена. Примечательна высказанная в нем мысль — хотя она, разумеется, не нова, — что любой вид искусства можно рассматривать как перевод (исключение делается для музыки, что тоже можно оспорить). Тем самым Оден, косвенно, снимает с поэтического перевода подозрение в неполноценности. Сравним с высказыванием Б. Пастернака: "Художнику безразлично, писать ли десятиверстную панораму на воздухе или копировать десятиверстную перспективу Тинторетто или Веронезе в музее".

Стихотворение "Испытание" ("The Proof"), вошедшее в сборник "Щит Ахилла" (1955), как и ряд других, подверглось циклизации в "Полном собрании стихотворений" 1966 года. Оден снял название стихотворения и включил его в цикл "Пять песен". "Испытание" написано по мотивам оперы "Волшебная флейта". Принц Тамино и Памина, дочь Царицы ночи — ее главные персонажи: чтобы соединиться в финале, они должны пройти испытание огнем и водой. В этом усматривали отражение обрядов посвящения масонских лож и даже называли оперу Моцарта "масонской".

"Озера" ("Lakes") входят в цикл "Буколики" (наряду с "Ветрами", "Лесами", "Горами", "Островами", "Долинами" и "Потоками"). "Буколики" Одена — жанр пасторальный, хотя и по-оденовски модернизированный. В них нет романтического образа Природы, безмолвно говорящей о присутствии божественного начала в мире. Наоборот, природа у Одена ежеминутно напоминает нам о человеке: о его расчетах и заботах, надеждах и иллюзиях. Даже масштаб озер определяется человеческой мерой: "чтобы могла мамаша докричаться / До заигравшихся с той стороны детей". Разумеется, озерная вода охлаждает страсти, но — сама по себе, без высшего вмешательства: "Озерный люд спокоен и приветлив; / Пусть буйные романтики бранятся / И сгоряча зовут к барьеру друга; / Прожив у этих вод хотя бы месяц, / Былые дуэлянты позабудут / Браниться в рифму, теша Вельзевула". Этот антиромантической укол, похоже, направлен прямиком в "Евгения Онегина" (популярного в Европе благодаря опере Чайковского).

Наконец, последнее стихотворение, "Ода Термину" ("Ode to Terminus"), характерный пример поздней, "горацианской", манеры Одена. Этот гимн древнеримскому богу межей и границ, в честь которого справляли праздник терминалий (22 февраля). Ода Одена, написанная полвека назад, и сегодня звучит вполне современно. Автор видит беду нашей цивилизации в разрушении всяческих границ и рамок (без которых культура не может существовать), в утрате чувства меры и самоограничения и, осуждая Венеру и Марса, богов любострастия и вражды, за потворство человеческой блажи и жадности, он взывает к помощи Термина, славя дарованные им людям "игры, лады и размеры".

Стихотворение написано без рифм, "алкеевой строфой". Античными размерами, в подражание одам Горация, написано большинство стихотворений Одена этого периода. В переводе алкееву строфу, разумеется, необходимо воспроизвести, ведь смысл оды — в утверждении данных богами человеку священных правил. Оден обращается к Термину, "богу границ, оград и смирения", прося его поставить пределы людским прихотям и жажде новизны. Неверно будет сказать, что Оден ополчается здесь на науку — нет, он, как всегда, относится к ней с живым интересом и замечательным для гуманитария пониманием, — он просто предлагает ей быть поскромней, осознать свое подчиненное место в человеческом доме. Он выступает за сохранение порядка в экосфере, лада в искусстве, чувства меры во всех помыслах и делах человеческих. Здесь он действительно ученик Горация, певца "золотой середины".

У Термина, бога межей, если посмотреть на него не вчуже, как на поставленный человеку предел, а изнутри, как на некое пограничное состояние, пограничное стояние между двумя полями, обнаружится еще смысл: посредничество, сочетание и примирение разделенного. У Шеймаса Хини, выросшего на границе двух миров, католического и протестантского, воспитанного двумя культурами, ирландской и английской, есть стихотворение "Terminus", в котором римский бог выступает учителем равновесия:

А все-таки, если иначе взглянуть,Два ведра легче нести, чем одно.

Я вырос, привыкнув изгибом спиныУравновешивать ношу свою.

Термин может считаться и богом-покровителем переводчиков. Я заметил это много лет назад, написав "Песню межевого камня":

На меже лежит камень, на неудобье,Между двух полей лежит, наподобьеПереводчика — или его надгробья.

Оден в своей оде утверждает, что величайшей милостью жизни является чудо взаимопонимания, то самое "чудо Пятидесятницы", когда на человека как будто сходит Святой Дух, и "каждый вдруг понимает язык другого". Тем же заканчивается и моя переводческая ода:

…Тихо в поле. В глазницах кремнёвых сухо.Зачинается песнь от Святого Духа.Это камень поет — приложите ухо.

Это совпадение, замеченное мной не сразу — значит, не случайно я выбрал у Одена это стихотворение! — лишний раз доказывает, что поэтический перевод начинается задолго до того, как переводчик приступает к своей конкретной задаче; только поэтому он и оказывается возможным.

Сделавшись выше, мы вспоминаем сегодняПрошлые вечера и, бродя по саду,Слушаем лепет ручья, ледниковый шорох.

Ночи приносят снег, и мертвые воютВ ветреных своих логовах между горами,Ибо Дьявол ставит слишком простые вопросыПутникам одиноким.

Мы сегодня счастливей, хотя и не ближе друг к другу;Фермы зажглись огоньками по всей долине.Шум фабричный затих и умолк в отдаленье,Люди бредут по домам.

Утро, быть может, с собой принесет свободу,Но не этот покой, которому даже птицыНе прекословят, этот час тишины, что дает намШанс любить, или что-то свершить,или просто простить.

[292]

Сонеты Шекспира

Вероятно, ни об одном литературном произведении в мире не было написано и наговорено столько ерунды, как о сонетах Шекспира. Страшно подумать, сколько растрачено впустую умственной и эмоциональной энергии. Воистину эти сонеты стали лучшим пробным камнем, какой я знаю, для отличения агнцев от козлищ, то есть тех, кто любит поэзию ради нее самой и понимает ее природу, и тех, кто ценит стихи только как исторические документы или же за выраженные в них убеждения, которым посчастливилось совпасть с их собственными.

По сути дела, мы почти ничего не знаем про исторические обстоятельства, при которых Шекспир сочинил свои сонеты, не знаем, ни кому они были посвящены, ни когда в точности написаны, — и, если не появятся новые несомненные факты, что маловероятно, никогда не узнаем.

Но это не помешало множеству весьма ученых джентльменов соревноваться в догадках, демонстрируя свою эрудицию и находчивость. Мне кажется довольно глупым тратить уйму времени на выдумывание гипотез, которые невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть; но это не главное мое возражение угадчикам. Главное, против чего я возражаю, это иллюзия, что, если бы их усилия были успешны, если бы прототипы Друга, Смуглой Дамы, Поэта-соперника и прочих были бы точно установлены, это в какой-либо степени помогло нам лучше понять эти стихотворения.