Сто лет одиночества - Габриэль Гарсиа Маркес

После полуночи на землю обрушился ливень. Хосе Аркадио Второй не знал, где он находится, но понимал, что, если идти в обратном направлении, можно попасть в Макондо. К концу трех часов пути, промокнув до мозга костей, изнемогая от страшной головной боли, он увидел в рассветном мареве первые дома. Уловив запах кофе, вошел в чью-то кухню, где женщина с ребенком на руках склонилась над печкой.

— Здравствуй, — сказал он, едва шевельнув губами. — Я Хосе Аркадио Второй Буэндия.

Он произнес свое имя полностью, буква за буквой, чтобы убедиться, что жив. И правильно сделал, так как женщина сочла его за призрак, увидев в дверях замызганное страшилище с залитыми кровью головой и рубахой, входившее тяжелой поступью смерти. Женщина его узнала. Принесла одеяло, в которое он завернулся, пока сохла одежда на печи, согрела воду, чтобы промыть рану, которая оказалась рваной царапиной, и протянула ему чистую детскую пеленку перевязать голову. Потом подала кружку кофе без сахара, что, как она слышала, было любимым питьем всех Буэндия, и придвинула мокрую одежду ближе к огню.

Хосе Аркадио Буэндия ничего не говорил, пока не допил кофе.

— Наверное, тысячи три, не меньше, — пробормотал он.

— Чего?

— Убитых, — сказал он. — Наверное, все, кто был у вокзала.

Женщина оглядела его с жалостью. «Тут не было никаких убитых, — сказала она. — Со времен твоего дяди, полковника, в Макондо ничего не случалось». В трех кухнях, куда заходил Хосе Аркадио Буэндия, пока добрался до дома, ему говорили одно и то же: «Убитых не было». Он забрел на привокзальную площадь и увидел гору столов для фританги, но никаких следов кровавой бойни. Улицы были пустынны под нудным дождем, дома заперты — без всяких признаков жизни. Единственным живым звуком стал первый удар колокола, звавший к мессе. Хосе Аркадио Второй постучал в дом полковника Гавилана. Женщина на сносях, которую он видел много раз, захлопнула дверь у него перед носом. «Его нет, — испуганно шепнула она. — Он вернулся на родину». Главный вход в зарешеченный курятник охранялся, как всегда, двумя местными полицейскими, которые каменными столбами торчали под дождем в плащах и клеенчатых шлемах. На своей глухой улочке антильские негры тянули субботние псалмы. Хосе Аркадио Второй перелез через изгородь в патио и вошел в дом через кухню. Санта София де ла Пьедад выдохнула едва слышно: «Чтобы Фернанда тебя не увидела, — сказала она. — Ей уже вставать пора». Словно по тайному взаимному соглашению она отвела сына в «горшковую кладовую», застелила полусгнившую койку Мелькиадеса и в два часа дня, когда Фернанда предавалась отдыху в час сьесты, сунула ему в окно тарелку с едой.

Аурелиано Второй ночевал дома, где его застал дождь, и до трех часов дня все еще ждал, когда разгуляется погода. Санта София де ла Пьедад сообщила ему по секрету о брате, и он тут же пошел в комнату Мелькиадеса. Ему тоже не поверилось ни в россказни о бойне, ни в кошмарный сон о составе, груженном трупами и направляющемся к морю. Накануне вечером было оглашено чрезвычайное правительственное сообщение о том, что рабочие подчинились приказу очистить вокзал и мирными колоннами разошлись по домам. В сообщении также говорилось, что профсоюзные лидеры, движимые высоким патриотическим сознанием, довольствовались выполнением двух пунктов петиции: проведением реформы медицинского обслуживания и устройством уборных в каждом доме. Позже стало известно, что, как только военные власти получили согласие рабочих, об этом было сообщено сеньору Брауну и он не только принял новые условия, но и предложил оплатить трехдневное народное гулянье в честь благоприятного исхода конфликта. Однако когда власти спросили его, на какой день назначить подписание соглашения и праздник, он, взглянув в окно на небо, рассекаемое молниями, развел руками в полнейшей растерянности.

— Вот установится погода… — сказал он. — А пока идет дождь, мы вообще ничего не будем делать.

Дождей не было около трех месяцев, и стояла засуха. Но едва сеньор Браун вынес свое решение, как вся банановая зона оказалась под проливным дождем, который накрыл Хосе Аркадио Второго на обратном пути в Макондо. Ливень не прекращался целую неделю. Официальная версия, тысячу раз повторенная и навязанная стране всеми подвластными правительству средствами массовой информации, взяла верх: убитых не было, довольные рабочие разошлись по домам, а Банановая компания приостанавливает работы до окончания дождей. Осадное положение сохранялось в целях принятия чрезвычайных мер для помощи населению, если затяжные дожди вызовут стихийное бедствие, но войска были отведены в казармы. Днем солдаты шлепали, засучив штаны до колен, по уличным потокам и, забавляясь, спасали игравших в кораблекрушение детей. Ночью, после наступления комендантского часа, они вышибали прикладами двери, поднимали подозреваемых с постелей и отправляли в безвозвратное путешествие. Все еще продолжались розыски и ликвидация злоумышленников, преступников, поджигателей и нарушителей Декрета Номер Четыре, но военные власти врали в лицо родным своих жертв, осаждавшим комендатуру в поисках пропавших без вести. «Да вам просто приснилось, — твердили офицеры. — В Макондо ничего не происходило, не происходит и никогда не произойдет. Это счастливый город». Так покончили с профсоюзными вожаками.

Уцелел один лишь Хосе Аркадио Второй. Однажды ночью в феврале дверь загромыхала от привычных ударов прикладами. Аурелиано Второй, который все еще ждал прояснения неба и не выходил из дому, впустил шестерых солдат и офицера. Насквозь промокшие, не проронившие ни слова, они обыскали весь дом — комнату за комнатой, шкаф за шкафом, начиная с гостиных, кончая кладовками. Урсула проснулась, когда зажгли свет в спальне, и не дышала, пока шел обыск, но скрестила два пальца и тыкала ими вслед солдатам. Санта София де ла Пьедад успела предупредить Хосе Аркадио Второго, спавшего в комнате Мелькиадеса, но он понял, что пытаться бежать уже поздно. И Санта София де ла Пьедад снова заперла дверь, а он надел рубашку и башмаки и сел на койку в ожидании гостей. А в эту минуту солдаты обыскивали ювелирную мастерскую. Офицер велел снять висячий замок и острым лучом фонарика чиркнул по рабочему столу, стеклянному шкафу с кислотами в флакончиках и по инструментам, лежавшим там, куда их положил хозяин, и, кажется, понял, что в этой комнате никто не живет. Однако не преминул спросить Аурелиано Второго, не золотых ли он дел мастер, но тот ему объяснил, что это рабочая комната полковника Аурелиано Буэндии. «Угу», — произнес офицер, зажег свет и приказал тут все столь тщательно обыскать, что от солдат не укрылись и семнадцать золотых рыбок, так и не расплавленных и оставшихся лежать в жестяной банке за рядами флаконов. Офицер внимательно рассматривал рыбок — одну за другой — на рабочем столе и совсем размяк, до человечности. «Мне бы очень хотелось взять одну, если вы позволите, — сказал он. — Когда-то эта вещица вселяла мятежный дух, но теперь она просто реликвия». Офицер был молод, почти подросток, отнюдь не робкого десятка и довольно славный малый, чего в нем до сего момента не замечалось. Аурелиано Второй подарил ему рыбку. Офицер спрятал ее в карман форменной куртки, по-детски радостно блеснув глазами, а остальных положил в банку и поставил на место.

— Это неоценимый подарок, — сказал он. — Полковник Аурелиано Буэндия был одним из наших самых великих людей.

Тем не менее приступ человечности не повлиял на его профессиональную выучку. Перед комнатой Мелькиадеса, снова запертой на замок, Санта София де ла Пьедад сделала последнюю попытку. «Уже почти целый век никто не живет в этом помещении», — сказала она. Офицер попросил открыть комнату, хлестнул по ней тонким бичом света, и Аурелиано Второй и Санта София де ла Пьедад увидели жгучие глаза Хосе Аркадио Второго, когда его лицо на миг было выхвачено из тьмы, и поняли — наступил конец одному волнению и началось другое, которому нет иного конца, кроме покорности судьбе. Но офицер продолжал шарить по комнате лучом фонарика и ни к чему не проявлял видимого интереса, пока не наткнулся на семьдесят два горшка, стоявших столбиками в шкафу. Тогда он зажег в комнате свет. Хосе Аркадио Второй сидел на краю койки, готовый к выходу, торжественный и отрешенный от всех и вся. В глубине комнаты громоздились полки с потрепанными книгами, рулонами пергаментов и стоял рабочий стол, чистый и прибранный, с еще не высохшими чернилами в чернильницах. Воздух светился той же чистотой, той же прозрачностью, той же неподвластностью пыли и тлену, как это виделось в детстве Аурелиано Второму, но не дано было видеть полковнику Аурелиано Буэндии. И офицера интересовали только горшки.

— Сколько человек живет в этом доме? — спросил он.

— Пять.

Офицер был явно озадачен. Он задержал взгляд на том месте, где Аурелиано Второй и Санта София де ла Пьедад видели Хосе Аркадио Второго, который понял, что офицер смотрит на него, но не видит. Затем офицер погасил свет и закрыл за собой дверь. Когда он обратился к солдатам, до Аурелиано Второго дошло, что юный вояка смотрел на содержимое комнаты Мелькиадеса глазами полковника Аурелиано Буэндии.