Прозрение - Урсула Ле Гуин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И не только я один это чувствовал. Барна был истинным сердцем созданного им города. Его видение любой проблемы, любое его решение всегда воспринимались с уважением и восхищением; его несокрушимая воля служила людям точкой опоры. Он управлял другими, не запугивая и не смущая их, а всего лишь постоянно — причем часто невольно — демонстрируя превосходство своей силы и своего ума, ну и, разумеется, благодаря своей невероятной природной щедрости. Барна всегда оказывался в нужном месте раньше других и сразу видел, что именно нужно сделать и как это сделать, вовлекая в эту деятельность и всех окружающих, заражая их своей страстностью и активной Доброжелательностью. Он любил людей, любил быть среди них, в самой их гуще, и всем сердцем верил в людское братство.
Теперь я уже знал, каковы его мечты, ибо он сам поведал их мне во время наших бесконечных прогулок по городу, когда он направлял и воодушевлял других, порой принимая самое непосредственное участие в их работе, а я следовал за ним, точно послушная, вечно внемлющая ему тень. Я не всегда мог разделить его любовь к обитателям Сердца Леса и не всегда понимал, как он умудряется сохранять терпение, общаясь с некоторыми из них. Жилье, пища и все необходимое для жизни старались здесь делить по возможности справедливо, но, на мой взгляд, справедливость эта была довольно приблизительной, что, впрочем, вполне естественно. Так что одна комната всегда оказывалась больше другой, в одном куске пирога было больше изюма, чем у соседа, и так далее. И первой реакцией большинства людей на любую допущенную по отношению к ним несправедливость был гнев; они начинали обвинять друг друга в свинстве и пытались отбить свою «законную долю», пуская в ход кулаки, а то и ножи. Многие из них были когда-то рабами на фермах или привлекались к тяжелым работам в гражданской армии; с ними с раннего детства жестоко обращались, они привыкли даже самую малость для себя добывать с боем, стараясь во что бы то ни стало удержать завоеванное. Барна тоже прожил нелегкую жизнь и хорошо понимал этих людей. Он установил в своем городе очень простые правила и законы, но требовал строгого их соблюдения, и в этом ему помогали его «борцы за справедливость», действовавшие порой совершенно безжалостно. Тем не менее время от времени случались и убийства, и шумные ссоры, и драки почти каждую ночь. Немногочисленные целители, костоправы и зубодеры, работали не покладая рук. Пиво по приказу Барны варили не слишком крепкое, но ведь и легким пивом можно напиться допьяна, если ты не привычен к спиртному или пьешь всю ночь напролет. А если людям не давали напиться или подраться, они начинали жаловаться на несправедливости, на то, что с ними нечестно обошлись, на то, что именно им все время приходится выполнять самую тяжелую работу; одним хотелось, чтобы работы было меньше, другим — делать не это, а нечто совсем другое, или же работать не с теми, а с другими людьми, и так до бесконечности. Все эти жалобы в итоге разбирал сам Барна.
— Людям придется еще учиться быть свободными, — говорил он мне. — Быть рабом легко. А чтобы стать действительно свободным человеком, нужно уметь и головой работать, и понимать, кому отдать, а у кого взять, да и самому надо научиться себя в руках держать, себе самому приказывать. Ничего, они научатся, Гэв, научатся! — Но порой даже его невероятной природной доброты не хватало; она истощалась под теми бесконечными требованиями, которые эти люди на него обрушивали, требуя разрешить всякие глупые и мелочные проблемы, вызванные ревностью и завистью. Порой Барну могли страшно разозлить клевета и соперничество тех, кто был ему ближе других, — тех, кого он называл «борцами за справедливость», а также тех, кто жил у него в доме. На самом деле эти люди по сути дела являлись правительством лесного города, хотя, разумеется, никаких титулов не имели.
У него и у самого титула не было, он был просто Барна.
Барна выбирал себе помощников, а они выбирали помощников себе — правда, всегда с его одобрения. Возможность выборов на основе всеобщего голосования представлялась ему пока довольно туманно; он с подобными идеями был знаком весьма слабо. Я, конечно, мог рассказать ему, что некоторые из городов-государств в то или иное время представляли собой республики или даже демократии, хотя и там, конечно, право голоса имели только свободные и знатные люди. Я вспомнил все, что когда-то читал об Ансуле, городе, находившемся далеко на юге; правительство Ансула состояло из людей, избранных всенародно, и там не знали, что такое рабство, пока сам Ансул не был захвачен воинственными кочевниками, пришедшими из восточных пустынь. В Ансуле мужчины и женщины считались равноправными гражданами, и каждый из них имел право голоса; правящий совет там выбирали на два года, а сенаторов — на шесть лет. Я, как умел, рассказывал Барне об этих формах политического управления. Он слушал меня с большим интересом, незамедлительно добавляя кое-что из только узнанного в свои планы построения некоего идеального Свободного Лесного Государства.
Эти планы служили основной темой наших бесед, особенно когда Барна пребывал в хорошем настроении. Когда же его начинали доканывать бесконечные драки, ссоры, наветы и прочие мелкие проблемы, почему-то требовавшие его личного вмешательства, когда он уставал от решения вопросов, за которые тоже брал на себя полную ответственность — например, об обеспечении города провизией, или о том, где следует выставить новые сторожевые посты, или где построить новые дома и склады, — он начинал рассказывать мне о Великом Восстании.
— В Азионе на каждого свободного человека приходится три или четыре раба. В Бендайле все, кто работает на фермах, — это рабы. Ах, если б только они понимали, КТО они, что без них НИЧЕГО не может быть сделано! Если б догадывались, как их на самом деле много! Если б могли осознать свою силу и держаться вместе! Тот мятеж с захватом оружейных складов, что случился в Азионе двадцать лет назад, был просто взрывом отчаяния. Никакого плана действий у его вожаков не было, да и сами вожаки людьми руководить не умели. Оружие у них имелось, это да, а вот ни плана, ни конкретной цели не было. Им некуда было идти. Они не сумели удержаться вместе. То, что мечтаю осуществить я, будет происходить совершенно по-другому. Мое Восстание должно опираться на два основных момента. Во-первых, это оружие; запасы оружия мы уже делаем. Нас встретят насилием, и мы должны быть готовы ответить на это насилие превосходящей силой. А во-вторых, это прочный союз, объединение всех рабов. Мы должны действовать, как один человек. Восстание должно начаться одновременно повсюду — в городах, в деревнях, на фермах. Для этого необходима некая сеть тайных агентов, тесно связанных друг с другом, хорошо подготовленных и обладающих необходимыми сведениями и доступом к оружию, а самое главное, точно знающих, когда и как действовать, чтобы, когда вспыхнет первый факел, вся страна мгновенно загорелась ярким огнем. Огнем свободы! Как там поется в твоей песне? «Будь нашим огнем, Свобода…»!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});