Владимир Высоцкий. По-над пропастью - Ю. Сушко

В конце августа лимит времени, отпущенный актерам Театра драмы и комедии на Таганке на отдых и съемки, иссяк. Учитывая «особые обстоятельства», на первом сборе труппы необходимо было быть вовремя, кровь из носу... А получилось с «перевыполнением»: день общего собрания на Таганке сдвинули. Не беда, зато удалось поспеть к прогону «Последнего парада» в Сатире. Все понравилось, кроме самой драматургии. Скоро премьера. Штейн обещает, что в сборнике его пьес «Парад» будет опубликован с текстами песен и указанием автора.

Домой совершенно не тянуло. Да и дома-то не было. Люся все- таки ушла. Убежала к себе, на Беговую. Такой вот каламбур. Надо будет Веньке «продать», он такие штуки обожает.

Людмила Абрамова задавала себе вопрос: боялась ли я, что он может уйти навсегда? Я этого начинала бояться, когда он возвращался. Вот тогда я боялась, что он сейчас скажет — «все». А потом, когда пришел конец всему, я сразу поняла, что надо уйти. Просто надо было с силами собраться и сориентироваться...

Кроме всех житейских претензий, в душе Людмилы Владимировны, наверное, тлел уголек обиды на мужа за ее несбывшуюся судьбу как актрисы Еще бы — такой блестящий старт. «Мисс ВГИК», она еще студенткой получает главную роль в кино, потом занимается пантомимой в модном театре, задумывается над научной карьерой. Но — одна беременность, следом вторая. Неустроенный быт, безденежье и косые взгляды родни: дескать, говорили мы тебе... В конце концов, неопределенный статус гражданской жены, затянувшийся аж на три с лишним года. Вот откуда возникла ею самой придуманная роль эмансипированной женщины, чье призвание — дети, семья, а не презренное лицедейство. Роль, которую она напрасно пыталась разыгрывать перед тонким польским интеллектуалом Лемом.

Вплоть до середины 60-х годов Владимир живо интересовался творческой карьерой Людмилы, следил за ее работой в экспериментальном театре пантомимы Александра Румнева, советовался с друзьями, куда бы ее еще пристроить, подыскивал подходящий киносценарий для нее... Последний раз Абрамова мелькнула на экране в 1969 году в совместном с немцами фильме «Мне не забыть тебя, Юсте». А потом со служением музам покончила раз и навсегда. Попыталась отрезать от себя все — и Высоцкого, и его песни, и кино, и Таганку, и большинство прежних друзей...

В 1980 году Вероника Долина написала о ней печальную песню «Его отбросило волной, ее прибило... А ей остались сыновья с его чертами...».

Едва закончилось первое после летних каникул собрание в театре, Высоцкий подошел к Алле Демидовой, помахивая августовским номером «Юности»:

— Читал, читал. Поздравляю. Значит, ты хочешь сыграть Гамлета?

— Да. Хочу и буду.

— Ты подала мне хорошую мысль, Алла.

И ушел независимой походкой, не оглядываясь. Вечером подсунул журнал Золотухину, дескать, почитай откровения нашей Аллы Сергеевны «Почему я хочу сыграть Гамлета»:

«В свое время я собиралась репетировать Гамлета с Охлопковым. И вот телеграмма из Ленинграда, из группы «Гамлет». Естественно, я решила, что меня будут пробовать на Гамлета. Бросила все, полетела в Ленинград. Оказалось, вызывали на Офелию... Гамлет актуален всегда. Ведь Гамлет (может быть, это моя сугубо личная трактовка) — это, прежде всего, талант. Человек, которому дано видеть больше, чем другим. А кому много дано, с того много и спросится. Разве это не имеет отношения к извечной проблеме о месте художника в жизни, об особой ответственности таланта за все, что его окружает? О невозможности играть в прятки со временем?.. Вот почему Гамлет не может бездействовать, хотя знает, что это приведет его к гибели. И он решает: быть — вступает в бой».

Рассуждения Демидовой пришлись по душе Белле Ахмадулиной. Она сказала ей: «Это идея поэтов. Гамлет — поэт. А вы актриса — и в какой-то степени поэт...» Зато Владимира остро царапнуло это противоестественное, чуть ли не кощунственное, по его мнению, желание Аллы Сергеевны.

Позже он признавался, что хотел так сыграть Гамлета, чтобы никогда ни одной актрисе даже не приходила в голову мысль претендовать на эту роль. Офелия, Гертруда — пожалуйста, сколько угодно. Но Гамлет?!

Владимир Семенович долго пытался разгадать истоки «трансвеститной», крамольной идеи Аллы. В интервью болгарскому литератору Любену Георгиеву он высказывал предположение: «У них (женщин. — Ю.С.) меньше интересных ролей... Ну, на таком уровне, может быть, леди Макбет в мировой литературе — и все!.. Гамлет не мог быть женщиной. Шекспир... написал мужчину!»

Своим Гамлетом Высоцкий Аллу Демидову убедил: он — лучше и лучший.

Во всяком случае, когда главный режиссер решил заменить Высоцкого на Золотухина, она «сочла за лучшее не участвовать в репетициях».

В Москве поклонники следовали за Мариной Влади по пятам. И какие! За ней увивались самые знаменитые, самые модные, самые именитые на ту пору кинорежиссеры, актеры, поэты, писатели, художники, успевшие привыкнуть к тому, что обычно именно к их ногам падали поклонницы, а не наоборот. В случае с Мариной им самим приходилось вспоминать подзабытые амурные хитрости юных лет, пыхтеть, пыжиться и напрягаться. Сергей Юткевич недоумевал: «Марина, здесь у ваших ног и лучшая проза, и лучшая поэзия, что вы еще хотите?»

Даже после того, как постоянным спутником Влади стал Высоцкий, преследования не прекращались. Но что толку? С появлением Владимира Марину внезапно окружила прозрачная, но абсолютно непрошибаемая стена.

Весьма популярный в те годы прозаик Анатолий Гладилин отнекивался: «У меня никакого романа с ней не было. Мне просто очень льстило, что Марина Влади со мной дружит, ну а ей, видимо, требовалось, чтобы около нее были какие-то люди, которые смотрят с обожанием, как-то ей помогают, развлекают... Когда мы с Мариной где-то появлялись, я же видел, какой ажиотаж вокруг начинался. Помню, когда я впервые привел ее в ресторан ЦДЛ... тут же пронеслось: «Посмотрите, в пестром зале сидит Гладилин в своем старом свитере, а рядом с ним Марина Влади!..»

Разумеется, Марина не только ходила по ресторанам. Анатолий Гладилин завлекал ее своими друзьями. Водил в гости к Григорию Горину (малоизвестному тогда сатирику), который угощал их настоящим грузинским ужином, потом к друзьям-физикам, затем в легендарное Переделкино на дачу Валентина Катаева. «Живой классик», «любимый ученик самого Бунина» суетился, долго разжигал костер, созывал народ. Вместе с народом появился и Евтушенко. Когда Гладилин предложил Марине возвращаться в Москву на его допотопном, конечно же, «Москвиче», Евгений Александрович встрепенулся: «Никогда не оставлю Марину Влади наедине с Гладилиным! Еду с вами!»