Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новое руководство Госиздата должно, — как мне кажется, — очень зорко следить за хитростями работников слова, часто опьяняемых словом. Вот и все.
Мой сердечный привет.
А. Пешков
16. VIII. 32.
1055
Э. Л. МИНДЛИНУ
19 августа 1932, Москва.
Э. Л. Миндлину.
Писать нужно, разумеется, историю города и начинать ее с Желябова. Вам известно, что его товарищ по организации взрыва пути оказался предателем и что, вероятно, это он порвал электропровод? За предательство его сделали «почетным гражданином», а в 26-м — кажется — году он судился в Москве. Отчет о процессе найдете в журнале «Суд идет». О М. Никифоровой найдете материал в изданной «О[бщество]м политкаторжан» книжке о побеге 12 женщин из московской Новинской тюрьмы. Обязательно ввести в книгу деда, с его пляской по поводу крушения моста, и Махно, и Щекотихину. Ваш молодой человек не должен занимать в книге много места, он слишком знакомая фигура и — надоел. В жизни для него места остается все меньше. Но, разумеется, возможно появление молодых людей хуже его. Очень важно сопоставить Коктебель с Волошиным и Гуляй-Поле с Махно; подумав, Вы найдете в этих «разностях» нечто общее. Стройте книгу на людях, а не на одном человеке, но каждый из людей должен быть характеризован отменно, точно и ярко. А молодого человека Вам нужно будет уничтожить, он — неизлечим и поэтому не нужен. Изничтожить его следует не трамваем. Введите его в круг вредителей, — он пассивен, его легко включить в организацию преступников. Затем, как уголовного, пошлите его на стройку Беломорско-Балтийского канала, и там энтузиазм строителей может «переродить» его или же окончательно свести к нулю.
Не пишите многословно. Не рассуждайте «от себя». Не описывайте, а изображайте.
Желаю успеха.
А. Пешков
19. VIII. 32.
1056
К. Э. ЦИОЛКОВСКОМУ
Между 8 и 10 сентября 1932, Москва.
Калуга. Циолковскому.
Срочно.
С чувством глубочайшего уважения поздравляю Вас, герой труда.
М. Горький
1057
А. Н. ТОЛСТОМУ
17 сентября 1932, Москва.
Дорогой Алексей Николаевич —
пьесу я прочитал, и в чтении она показалась мне очень тяжелой, недостаточно действенной. Когда Вы сами читали ее, Ваше уменье читать прикрыло это ее качество.
А теперь мне кажется, что первые два акта излишне растянуты, многословны, фигура Рудольфа недоделана или сделана излишне пассивной, слабовольной и что Вы неоправданно лишили ее той черты пафоса, той «сумасшедшинки», которая вообще свойственна крупным изобретателям и так хорошо всегда удается Вам. На всем протяжении четырех актов Рудольф мало изменяется в словах и почти совсем не изменяется в действиях. Процесс влияния на него рабочих обнаружен очень слабо, так же слабо показана и радость освобождения из лап Блеха. Блех — не оригинален, ему не хватает каких-то своеобразных черточек, какой-то «философии», которая выдвинула бы его из ряда обычных, литературно-трафаретных фигур этого ряда.
Для такой большой пьесы — мало двух женщин, будь их больше, они, конечно, оживили бы пьесу. Крайне странно, что современная драматургия вообще мало дает женщине места на сцене.
В пьесе очень чувствуется отсутствие «смешного», что тоже непонятно при наличии у Вас юмора. Я думаю, Алексей Николаевич, что Вам никогда не следует «сотрудников» брать, они Вас, на мой взгляд, стесняют.
Анни сделана не плохо, но после выстрела она ведет себя недостаточно драматично, хотя и проиграла крупную игру. Финал пьесы — смят, понижен, хочется чего-то другого. Лукин, Торопов, Михайлов тоже как бы недописаны, эскивны, последнему следовало бы дать сцену с Рудольфом, чтоб выявилось различие между коллективистом и индивидуалистом. В общем — пьеса не кажется мне удачной, и я, на Вашем месте, не ставил бы ее на сцену в данном виде. Крайне не хотелось бы, чтоб она прошла без «успеха».
Мне очень жаль, что я не могу ничего иного сказать Вам, и жаль, и тяжело. Хочется еще раз просить: не берите сотрудников!
Крепко жму руку.
А. Пешков
17. IX. 32.
1058
СОТРУДНИКАМ ЖУРНАЛОВ «НАШИ ДОСТИЖЕНИЯ», «СССР НА СТРОЙКЕ» и АКТИВУ ДОМА ПЕЧАТИ
27 сентября 1932, Москва.
Дорогие товарищи!
К сожалению, не могу придти на ваш вечер.
Хочется поговорить не о юбилее, а о той большой работе, которая ждет всех нас. Журналы «Наши достижения» и «СССР на стройке», работа актива Дома печати приобретают сейчас исключительное значение. Как никогда раньше, надо сейчас показывать рост социалистической культуры на фактах будничной, повседневной работы и борьбы, чтобы на этих фактах развивалось сознание глубокого смысла всей и всякой серьезной, честной работы, жизненно необходимой нашей стране.
Мы должны создавать мастеров культуры. Мы быстро выдвигаем свежие силы, но еще не выработали того чуткого отношения к молодежи, которое она заслуживает.
Надо уметь учиться и уметь учить.
Нужно, не боясь надоесть, как можно чаще говорить молодежи о расширении ее внимания к жизни, надобно возбуждать жажду впечатлений в областях всех трудовых процессов.
Сердечно приветствую вас всех.
М. Горький
1059
РОМЭНУ РОЛЛАНУ
Сентябрь 1932, Москва.
Дорогой друг —
сообщаю Вам о причинах, по силе которых русская делегация не могла принять участие в конгрессе. В Голландию нас не пустили, как Вы знаете, а правительство Франции разрешило въезд в Париж только мне и т. Шверник, отказав Елене Стасовой, Карлу Радек, академику Иоффе, известному физику, и Льву Федорову, одному из наиболее крупных сотрудников И. П. Павлова по Институту экспериментальной медицины. При этом условии я и Шверник не сочли возможным воспользоваться так странно ограниченной любезностью г. Эррио. К тому же я заболел, температура 38,8, это для меня — много, и профессор Краус, опасаясь воспаления легких, решительно высказался против моей поездки. Но, разумеется, я все же поехал бы в Париж, если б г. Эррио не лишил этого права моих товарищей по делегации.
Затем: в выборе места для конгресса произошла путаница, — не могу понять, по чьей вине. Вилли Мюнценберг утверждает, что
