Верный садовник - Джон Карре

На цыпочках он прошел мимо детей, вновь попытался очаровать учительницу улыбкой.

– В последний раз, – пообещал он ей.

Но в ответ улыбнулись только дети.

На улице два старика в черных плащах и шляпах все еще дожидались похорон. Две молодые женщины сидели в припаркованной у тротуара «Ауди» и изучали карту. Он вернулся в отель и вдруг спросил у портье, нет ли для него писем. Писем не было. Поднявшись в номер, вырвал из блокнота исписанный листок, затем нижний, на котором мог «пропечататься» текст. Сжег оба в раковине, включил вентилятор, чтобы разогнать дым. Лег на кровать и задумался над тем, как шпионы убивают время. Задремал и проснулся от телефонного звонка. Взял трубку, вовремя вспомнил, что надо сказать: «Аткинсон». Звонила горничная, по ее словам, «проверяла». Извинилась. Проверяла что? Но шпионы не задают таких вопросов вслух. Они стараются не вызывать подозрений. Шпионы лежат на белых простынях в серых городах и ждут.

Старый форт Билефельда расположился на вершине высокого холма, с заросшими зеленой травой склонами. Среди затянутых плющом крепостных валов хватало места автостоянкам, столам для пикников и муниципальному парку. В теплые месяцы форт был любимым местом отдыха горожан. Они прогуливались по тенистым аллеям, и ели ленчи, и пили пиво в ресторане «Охотник». Но в дождливое время форт напоминал заброшенную детскую площадку. Таким, во всяком случае, воспринял его Джастин, когда вышел из такси за двадцать минут до назначенного срока, в надежде провести разведку выбранного им места встречи. Асфальт пустых автостоянок блестел от дождя. На лужайках виднелись тронутые ржавчиной таблички, требующие не спускать собак с поводка. Со скамьи под крепостной стеной за ним наблюдали двое ветеранов в шарфах и пальто. «Те же два старика, которые утром, в черных хомбургах, дожидались похорон? Почему они так смотрят на меня? Я – еврей? Я – поляк? Сколько пройдет лет, прежде чем ваша Германия станет еще одной скучной ев ропейской страной?»

К форту вела одна дорога, и Джастин двинулся по ней, держась середины, подальше от сливных канав, чуть ли не доверху заполненных опавшими листьями. «Когда она приедет, я подожду, пока она выйдет из автомобиля, прежде чем заговорить с ней, – решил он. – Автомобили тоже имеют уши». Но автомобиль Бирджит ушей не имел. Потому что приехала она на велосипеде. Поначалу он принял ее за призрачную всадницу, понукающую своего жеребца подняться на холм. Пластиковый плащ развевался за спиной, флюоресцирующая упряжь напоминала крест на плаще рыцаря, выступившего в крестовый поход. Постепенно призрак обрел плоть, и он увидел, что перед ним не крылатый серафим и не гонец, спешащий сообщить об исходе битвы, а молодая мать в плаще, вращающая педали велосипеда. А над плащом виднелись не одна, а две головы: вторая принадлежала ее белокурому сыну, который пристроился на сиденье позади нее. Джастин навскидку определил, что ему года полтора, не больше.

Зрелище это так понравилось ему, что впервые со смерти Тессы он рассмеялся, радостно, от всей души.

– Где, по-вашему, я могла за столь короткое время найти сиделку? – воинственно воскликнула Бирджит, неправильно истолковав его веселость.

– И не надо было ее искать, и не надо было! Хорошо, что вы приехали с ним, просто замечательно. Как его зовут?

– Карл. А вас?

«Карл в полном восторге от огромного «мобайла», который ты ему прислала. Каждое утро он прибегает ко мне, чтобы сказать, что «мобайл» уже проснулся… Я очень надеюсь, что твой ребенок будет таким же красавчиком, как Карл». Он показал ей свой куэйловский паспорт. Она внимательно просмотрела его: имя, фамилия, возраст, фотография, по ходу бросая на него изучающие взгляды.

– Вы еще написали ей, что она – wagnalsig, – напомнил он, и тут же Бирджит перестала хмуриться, а на ее губах заиграла улыбка.

Она сняла плащ, свернула его, попросила Джастина подержать велосипед, чтобы она могла расстегнуть ремни, снять с сиденья Карла и поставить его на дорогу. Потом отстегнула сумку и повернулась к Джастину спиной, чтобы он переложил в рюкзак бутылочку Карла, пачку Knackerbrot, чистый памперс и два сэндвича с ветчиной, завернутые в вощеную бумагу.

– Вы ели сегодня, Джастин?

– Что-то перехватил.

– Понятно. Мы сможем поесть. И потом не будем такими нервными. Carlchen, du machst das bitte nicht. Мы можем пройтись. Карл обожает ходить пешком.

Нервными? Кто нервный? Сделав вид, что смотрит на тяжелые дождевые облака, Джастин медленно повернулся вокруг оси. Они никуда не делись, два старика, сидевшие у крепостной стены.

– Я даже не знаю, что именно и сколько пропало, – пожаловался Джастин, рассказав, что случилось с лаптопом Тессы. – У меня создалось впечатление, что ваша переписка была гораздо обширнее распечаток, которые сделала Тесса.

– Что вы прочитали об Эмрих?

– Она эмигрировала в Канаду. Но продолжает работать на «КВХ».

– Значит, вы не знаете, в каком она сейчас положении… какие у нее проблемы?

– Она пбссорилась с Ковач.

– Ковач – пустяки. Эмрих поссорилась с «КВХ».

– По какому поводу?

– Из-за «Дипраксы». Она уверена, что обнаружила крайне отрицательные побочные эффекты. «КВХ» считает, что это не так.

– И что они сделали? – спросил Джастин.

– На текущий момент погубили ее репутацию и карьеру.

– И все?

– И все.

Какое-то время они шли молча. Карл ковылял впереди, изредка подбирая конские каштаны, но в рот их не тащил. Вокруг окрестных, более низких холмов начал формироваться вечерний туман, превращая их в острова.

– И когда это произошло?

– Происходит и сейчас. Ее уволили из «КВХ», а потом уволили из университета Доуса в Саскачеване и медицинского центра университета Доуса. Она попыталась опубликовать в медицинском журнале статью, в которой излагала свои опасения в отношении «Дипраксы», но в ее контракте с «КВХ» имелся пункт, запрещавший разглашение информации, связанной с исследованиями, которые финансировались концерном, поэтому они подали на нее в суд, подали в суд на журнал, и весь тираж был уничтожен.

– И вы сообщали об этом Тессе? Она была бы в восторге.

– Разумеется, сообщала.

– Когда?

Бирджит пожала плечами.

– Недели три тому назад. Возможно, две. Наша переписка тоже исчезла.

– Вы хотите сказать, они заслали вирус и в ваш компьютер?

– Его украли. Когда ограбили фонд. Я не перебрасывала ее письма на дискету. И не распечатывала их. Вот так.

«Вот так», – повторил про себя Джастин.

– И кто, по-вашему, его взял?

– Никто. С корпорациями иначе не бывает. Большой босс вызывает маленького босса, маленький – своего заместителя, тот говорит с шефом службы безопасности корпорации, последний – со своим помощником, тот – с друзьями, они – со своими друзьями. И компьютер исчезает. Его крадет не босс, не маленький босс, не заместитель маленького босса, не шеф службы безопасности. Не корпорация. Вообще никто не крадет. Но компьютер исчезает. Без всяких расписок, чеков, контрактов. Никто ничего не знает. Никого здесь не было. Но задание выполняется.

– А как же полиция?

– О, наша полиция отличается завидным трудолюбием. Если вы остались без компьютера, обратитесь в страховую компанию и купите новый, чего беспокоить полицию? Вы встречались с Ванзой?

– Только в больнице. Она была совсем плоха. Тесса писала вам о Ванзе?

– Что ее отравили. Что Лорбир и Ковач приходили к ней в больницу, что ребенок Ванзы выжил, а она – нет. Что препарат убил ее. Возможно, сочетание препаратов. Возможно, она была слишком худой, жировой массы не хватило, чтобы преодолеть негативное действие препарата. Возможно, она бы выжила, если бы ей давали его в меньших дозах. Возможно, «КВХ» смогут подкорректировать количество активного вещества, прежде чем продавать препарат в Америке.

– Она так написала? Тесса?

– Конечно. «Ванза – еще один подопытный кролик. Я ее любила, они ее убили. Тесса».

Джастин уже протестовал. Ради бога, Бирджит, а как же Эмрих? Если Эмрих, учавствовавшая в создании препарата, заявила, что он небезопасен, тогда, само собой…

Бирджит обрывает его:

– Эмрих преувеличивает. Спросите Ковач. Спросите «КВХ». Участие Лары Эмрих в открытии молекулы «Дипраксы» не слишком отличается от нулевого. Ковач – гений, Эмрих была ее лаборанткой, Лорбир – менеджером. Поскольку Эмрих была еще и любовницей Лорбира, ее значимость в реализации проекта существенно раздута.

– Где сейчас Лорбир?

– Неизвестно. Эмрих не знает, «КВХ» не знает, там говорят, что не знают. За последние пять месяцев его никто и нигде не видел. Может, Лорбира тоже убили.

– Где Ковач?

– Путешествует. Постоянно кружит по свету, так что «КВХ» не может сообщить нам, где она нынче и куда поедет потом. На прошлой неделе была на Таити, три недели тому назад – в Буэнос-Айресе или Тимбукту. Но где объявится завтра или на следующей неделе – тайна. Ее домашний адрес – конфиденциальная информация, телефон – тоже.