Беловодье - Марианна Алферова

Он ускорил шаги. Почти побежал. И вдруг налетел на человека, что выворачивал из-за угла. Едва не сбил того с ног. В последний момент успел схватить за руку и удержать. Тонкая, но сильная рука в кожаной перчатке. В свете фонаря он различил блестевший от влаги плащ и из-под капюшона русую прядь волос. Женщина, кажется, молодая, высокого роста, стройная. Талия, перетянутая пояском, просто осиная.

— Извините… Я задумался… извините…

Женщина откинула капюшон с лица. Курносый носик, обсыпанный веснушками, полные улыбающиеся губы. Глаза в пол-лица. Волосы густой волной. Ну просто с картинки. Да и фигура, и походка… За такой мужики толпой должны валить.

— Простите, — повторил Роман.

Женщина засмеялась. Что тут смешного? А впрочем, вид у него был наверняка глупый, когда он уставился на незнакомку.

— Роман! — воскликнула женщина. — О Господи, Роман!

Он не понимал ее удивления. Прежде эту красавицу никогда не видел. Или… видел? Лицо вроде как знакомое… но нет, нет, он бы запомнил.

— Я думала, ты погиб! — Она вдруг обняла его и поцеловала в губы. — А ты живой. Какое счастье!

— Погиб? — переспросил он растерянно. — Когда?

— Что с тобой? Не узнаешь? Меня?! — Она схватила его за плечи и повернула так, чтобы свет фонаря лучше осветил ей лицо. — Глянь только! Это же я! Я!

Он наконец узнал, не лицо — голос.

— Как… — только и выдохнул он. — Глаша?..

Смотрел и не верил глазам. Стоял, завороженный, не в силах что-то сказать. Ну да, конечно, перед ним была Глаша. Только не уродина-утопленница, а живая красавица.

— Роман, да что с тобой? Замерз, что ли?

Ну разумеется, что-то от прежней Глаши в ней было. Особенно улыбка. И веснушки. И еще задорный смех.

— Как такое случилось? — выдавил он наконец.

— Как случилось? Да что за дурацкий вопрос? Ведь это ты меня…

— Нет, ничего не говори! — опомнился он и зажал ей рот рукой.

Она протестующе замычала.

— Только не говори! — Он отпустил ее.

— Да ладно. Могу не говорить. Мне-то что! — Она, кажется, немного обиделась. — У тебя-то все в порядке?

— В порядке… — то ли ответил он, то ли повторил ее последние слова. — Где ты живешь?

— А вот и не угадаешь. Ни за что! Роман, я так счастлива, ты не представляешь! — Она вновь расцеловала его. — Ну ладно, мне пора.

Глаша засмеялась, помахала ручкой и побежала по улице. Очень громко цокали её каблучки, остро впиваясь в расколотый асфальт обочины.

— Глаша!

Он хотел догнать ее и вдруг остановился. Потому что увидел, куда она бежит. Она спешила к особняку Медоноса. И ворота уже медленно открывались ей навстречу, и там, за металлическими створками, как и прежде, было ничего не разглядеть — только слепящий оранжевый блеск, и Глаша вошла туда.

Стой, предательница!

Он кинулся за ней, позабыв, что сам должен вспомнить все. Не мог он отпустить ее к Медоносу. Но Глаша была уже внутри, и ворота за ней закрывались. Роман поднял тучу брызг, выплеснул всю воду из луж и канав и, собирая за собой этот мутный смерч, с ветками, камнями, пустыми бутылками и пакетами, метнулся в металлические ворота. Они загудели, посыпалась ржавая труха, одна створка отломилась и стала крениться. Еще один удар, и ворота бы опрокинулись. Но он не сделал этого. Отступил. Глаша выбрала Медоноса — ее выбор. Он, Роман, ей указывать не имеет права. Противно, когда друзья предают. Да только здесь разве речь о дружбе?

Он повернулся и зашагал по улице. И вдруг остановился. Если Глаша жива, значит, и Надя — тоже! Быть такого не может, чтобы он Глашу оживил, а Надю не смог. Надя жива! Надежда его окрылила. Все остальное теперь неважно. Главное, Надя жива… Немедленно домой, сейчас же!

— Нет! — выкрикнул он сам себе, как приказ.

Надя жива — и хорошо. И ладненько. И прелестно. Перетерпи, подожди, хотя любое ожидание — пытка. Вспомнишь ещё, узнаешь, где она. Но прежде — Чудак. Вернее, Аглая Всевидящая. К ней скорее. И только потом — домой.

Аглая в тот вечер была дома. Узнав, что речь идет о предстоящем Синклите, согласилась на встречу немедленно. Ассистентка (приживалка?) провела Романа в приемную, где стояли огромные, будто страдающие ожирением, кресла и между ними, зажатый, прорастал грибом рахитичный столик. Аглая в красном шелковом халате раскинулась в одном из кресел, выставив на обозрение шею и очень даже соблазнительные полуобнаженные груди.

Роман не стал развивать перед нею свою гипотезу о четырех стихиях, лишь сказал, что обеспокоен судьбой Чудодея, намерен предотвратить беду, и просил поведать, что открылось Аглае в ее видениях. С мельчайшими подробностями, потому что от этого зависит жизнь Михаила Евгеньевича.

Та сосредоточенно разглядывала холеные пальчики, потом приняла задумчивый вид и сообщила, не отрывая взгляда от фиолетовых ноготков:

— Пять тысяч.

В первый момент Роман не понял, Потом сообразил, и волна ярости захлестнула его. Хорошо, что в тот миг он Аглаи не касался. А то бы превратил в мумию. Мгновенно.

— Речь идет о жизни Чудодея!

— Милый мой, задарма никто больше не вкалывает. Прошли те идиотские времена. Труд чужой надо ценить. Я лично свой ценю. Так вот, если хочешь узнать, что я видела, — плати.

Роман затряс головой.

— Ценишь? Да такой таксы нет — пять тысяч за предсказание.

— За предсказание, от которого зависит жизнь Михаила Евгеньевича, — уточнила она. Имя главы Синклита Аглая произнесла очень уважительно. — Или жаль для Чудодея этих денег?

А что, если облить этой твари голову водой да заставить в колдовском сеансе все выболтать? Фляга с водой у Романа была при себе. Из Синклита господина Вернона за такой фокус могут выставить. А хоть и выгонят, что с того?

— Дело в том, что наличными у меня таких денег нет. Вы же знаете: целый год отсутствовал. — Роман почти натурально вздохнул и сел так, чтобы Аглая не могла видеть, как он достает флягу из кармана джинсов. — Я бы мог заплатить тысячу, а на остальное дать расписку. — Фляга была уже зажата в кулаке. — Через месяц все оплачу.

— У меня принцип — расписок не брать. Только наличные. Всегда.

— Может быть, сделаете исключение для меня? — Роман улыбнулся самой обворожительной улыбкой. — Все-таки коллеги…

Он привстал и сделал вид, что хочет поцеловать ей руку. То есть галантно ее за ручку взял, а свободной рукой из фляги воду на макушку плеснул. Всевидящая замерла. Глаза остекленели и смотрели прямо перед собой, не мигая.

— Ну, а теперь говори, Аглаюшка, — приказал водный колдун, глядя Всевидящей в глаза, — говори, любезная, что ты в своих прозрениях видала? Какая судьба Чудодея ждет?