Сцены из жизни Максима Грека - Мицос Александропулос

На соборе 1525 года Даниил ничего не мог говорить о той вине Максима, в которой было все дело, то есть об его полемике против вотчиновладения монастырей, ибо в этом году великий князь еще не хотел и не находил нужным наложить на полемику своего veto[176] и оставлял при себе ее представителем Вассиана. Но к 1531 году митрополит получил в свои руки и Вассиана с тем, чтобы судить его между прочим за полемику; следовательно, теперь настало время открытым речам и по отношению к Максиму…»

Е. Голубинский. История русской церкви.

Период второй. Том II, первая половина тома.

Москва, 1900, с. 711–721.

«Как-то содержание переписки Максима с турецкими пашами и султаном стало известным Московскому правительству. Можно думать, что он отправлял со Скиндером свои «лживые списки» и что они также попали в руки наших переписывальщиков? Как бы то ни было, «списки» и грамоты Максима очутились в руках его врагов, и они получили возможность уличить его на соборе…

Максима осудили на соборе, но иначе и не могло быть, так как в его лице судили и расправлялись со всеми греками, осуществлявшими большое политическое предприятие, — всю «греческую партию», осмелившуюся стать со своими национальными интересами на дороге к осуществлению Московским царством идеи союза с Турцией, за которую русские люди держались, как это мы видели, так судорожно крепко, считая ее для себя жизненно необходимой, и которую они готовы были осуществить даже ценою национального унижения.

Перед нами прошел ряд греческих патриотов, участников описанной нами героической борьбы; из них только преподобному Максиму, сам-друг с греком же Саввой выпала в этой борьбе особая доля запечатлеть свое служение общему национальному делу «подвигом страдания и мученичества», что окружает образ его в наших глазах особым ореолом, и он становится еще выше и светлее, — особенно в наше время, когда близится осуществление его заветов — пророчеств Русскому царству, когда начинают сбываться его политические чаяния и надежды, когда настают наконец долгожданные дни общего греко-славянского воскресения».

Б. Дунаев. Пр. Максим Грек и Греческая идея на Руси в XVI веке.

М., 1916, с. 31–32.

«Максим отличался смелостью мысли, бесстрашием в ее выражении. Под его началом трудилось много помощников, но в большинстве своем они были ограниченными и суеверными. Вскоре Максим был обвинен в ереси и осужден на ссылку в киевский монастырь Святой Троицы (1525). Он обличал образ жизни высшего клира и осуждал второй брак великого князя. Он просил, чтобы его отпустили на родину, однако ему ответили: «Ты человек умный, знаешь, что у нас хорошо и что плохо, и когда покинешь Россию, об этом узнает весь мир».

Никос Казандзакис. История русской литературы.

Афины, 1930, т. I, с. 73.

«Нет сомнения, что в Максиме было чрезвычайно сильно и ярко греческое сознание. Прибыв в Россию человеком окончательно сложившимся, уже ранее в Италии и на Афоне выработавшим и путем внутренней борьбы выстрадавшим свои убеждения, Максим, несмотря на долгие годы жизни на Руси и активное участие в идейном творчестве русской жизни, до конца дней своих остался истым греком… Устойчивый национальный облик Максима естественно мог приводить его в столкновение с отдельными чисто русскими тенденциями как в сфере церковных отношений, так и в области внешней политики…

Как горячий патриот, преданный Византии, Максим Грек в первые годы пребывания в Москве лелеял мечту об освобождении своей родины от владычества турок и об ее политическом возрождении. Он не думал, что Византийская царская держава восстановится такой, как и была прежде: подобная мысль казалась ему обольстительной и суетной, но он верил в политическое возрождение Византии под властью православного царя из династии московских государей…

Настроенный так, Максим Грек, конечно, не мог сочувствовать уступчивой политике московского правительства по отношению к Казани и Крыму и исканию союза с турецким султаном. В 1521 году по поводу нашествии крымского хана Магмет-Гирея он выступил с посланием, к великому князю Василию Ивановичу, в котором ободрял великого князя и советовал воспользоваться моментом для решительных военных действий против Казанского царства. Таков был открыто высказанный взгляд Максима Грека. Судебные же обвинения его в сношениях с турецкими пашами и султаном, с целью поднять султана на великого князя, следует считать клеветой. Сочувствие к борьбе Москвы с «агарянами»[177] высказывалось Максимом Греком и позднее, после судебного процесса. Так, в 1541 году в особом «благодарственном слове» он торжествует победу молодого Ивана над крымским ханом Саип-Гиреем. Мир с единоверными и неустанная борьба с неверными составляли смысл взглядов Максима на внешнюю политику…

Вообще за неимением реальных данных точка зрения Максима и его деятельность освещаются по аналогии с деятельностью Скиндера, и в глазах Б. И. Дунаева Максим рисуется таким же заговорщиком, каким был посол-турок. Отсюда чрезмерная доверчивость к обвинению Максима во враждебных России сношениях с султаном… Подобная роль Максима совершенно не согласна с его характером человека, действовавшего открыто, не скрывавшего своих убеждений…»

В. Ф. Ржига. Опыты по истории русской публицистики XVI века.

Максим Грек как публицист.

Труды отдела древнерусской литературы, I. Л., 1934, с. 87—110.

«…его церковная деятельность способствовала приобщению России к возрождению, содействовала укреплению в этой стране греческой традиции; ни один другой писатель той эпохи не пользовался в России таким авторитетом, как Максим; русские историки нового времени воздали должное «удивительному мудрецу Московской Руси, глашатаю подлинного христианства, обладателю истинной диалектики, греческому гуманисту, идеальному борцу, павшему жертвой своих убеждений».

Хрисостомос Пападопулос.

О начале вмешательства русских в дела Востока.

Цитируется по книге: Г. Папамихаил. Максим Грек, первый просветитель русских.

Афины, 1950, с. 463.

«Вопреки мнению ряда историков, считавших обвинения М. Грека в сношениях с Турцией клеветой, следует признать вполне вероятным, что такие сношения имели место…

Исследователя не может не поражать тот факт, что, появившись в марте 1518 года в столице Русского государства, Максим Грек сразу же оказался вовлеченным в происходившую там напряженную идеологическую и политическую борьбу.