Мир уршада - Виталий Сертаков

Мне нисколько не хотелось увидеть ящеров над деревнями народа раджпура. Я послала големов за помощью, но вовсе не желала гибели своим родичам…

Естественно, мне пришлось выкопать из-под корней ларец с Камнем и предъявить находку обоим военачальникам. Уже тогда мне показалось странным, что диадах не отнял Камень сразу, а разрешил забрать центавру. Сопротивляться превосходящей силе было просто смешно. Диадарх Аристан поглядел издалека, равнодушно, не слезая с коня, и даже не кивнул. Алый Камень занимал его не больше, чем нелепая драгоценная безделушка, которыми были набиты его походные сундуки. Ему приказал император, и этого было достаточно. Зато, стоило возничему тронуть коней, гиппарх Поликрит подскакал вплотную и навис надо мной тысячей фунтов своих яростных мышц.

— Открой, — холодно приказал он.

Будь мы один на один, за один такой тон я, не колеблясь, убила бы его.

— Открой, — повторил центавр и отстегнул шлем. Он повесил его на боку, зацепив при этом кифару. Инструмент издал мелодичный приятный звук, так не вяжущийся с топотом десятков копыт. Это удивительно, но у Поликрита оказалось почти приятное лицо. Вполне осмысленное выражение, и даже угадывалась некая печать благородства. Впрочем, я насмотрелась на благородных вельмож, привычных к самой низменной лжи, и не сильно обрадовалась.

Начиная от червеобразного кадыка, скрытого гибкими пластинами брони, шея гиппарха была почти полностью свободна от короткой, переливчатой шерсти и имела цвет молодой дубовой коры. Гриву Поликриту заплетали, как и положено начальнику его ранга, в сорок восемь косиц, каждую украшали перевязью с сердоликом и утяжеляли свинцовым грузилом. Обросшая пушком нижняя челюсть заметно выдавалась вперед, на нижней губе красовались две татуировки — изображения солдатского бога Митры и весельчака Диониса. Если не поднимать взгляд выше, то…

Одним словом, его рот отличался дерзкой, опасной красотой, насколько я понимаю толк в мужских ртах. Его громадную голову почти не портили раскосые выпуклые глаза, расположенные по бокам черепа, почти как у настоящей лошади. В остро торчавшем левом ухе при каждом шаге позвякивали серебряные кольца.

Поликрит скомандовал подчиненным, и нас оставили одних. Впереди жестко, упруго вздымались крупы, украшенные цепочками с бахромой, позади тоже пылили, голова к голове, но вокруг колесницы образовался просвет. Кеа помалкивала в корзине, Тонг-Тонг трясся, как студень, и пахло от него все хуже. Мой всадник походил на ящерицу, собравшуюся отбросить хвост.

— Покажи мне это, — гиппарх указал на ларец пальцем; его указательный палец был толщиной с мою кисть.

Что мне нравится в фессалийцах, в отличие от их карликовых родственников гандхарва, сыны Диониса всегда идут иноходью. Со стороны это торжественное и весьма яркое зрелище — наблюдать, как в клубах пыли, в сверкании кольчужных попон разворачивается боевая фаланга центавров. В такт постукивают о землю шишаки палиц, рявкают горнисты, обозначая остановку для каждого следующего ряда, напевно подают голос младшие командиры, выравнивая строй. В такт, синхронно, как будто умноженные сотней зеркал, поднимаются левые передние копыта, и на песчинку становятся видны железные подковы, усиленные изогнутыми шипами. Затем так же неторопливо и синхронно поднимаются правые копыта…

— Ты слушаешь меня, Женщина-гроза? — оказывается, гиппарх уже некоторое время пытался привлечь мое внимание и делал это с предельной для него вежливостью.

Я вторично отперла ларец, внутри он совсем не промок. Однако Камень был влажный и как-то сразу мне не понравился. Я потянула ногтем за створку. Камень послушно раскрылся, но… не запел.

— Он умер, — внятно произнесла в своем плетеном домике Кеа.

— Прикажи своему нюхачу, чтобы говорил на цивилизованном языке, а не лаял, как лисица, — загремел гиппарх.

Я отважно потрогала хрустальные выступы и впадинки. Хрустальный глаз потух, он не пел больше песен и не подмигивал мне.

— Он умер, — сказала я и сама не узнала свой голос. — Он наглотался воды. Он стал бесполезной ракушкой.

Я солгала. Влага не коснулась подарка. Он просто устал, как устают даже самые крепкие горы.

— Ты пытаешься меня обмануть, женщина? Ведь есть способы оживить забаву, разве не так? — Центавр протянул громадную ладонь. Сундучок уместился на ней целиком, как на столике.

— Он хитрит, Женщина-гроза. Но не только с тобой… — шепнула Кеа.

И тут до бестолковой Марты Ивачич начало что-то доходить. До меня вдруг дошло, что гиппарх говорит слишком тихо, словно не желает, чтобы нашу беседу подслушали подчиненные. Центавры рысят совсем рядом, плечом к плечу, вдоль обеих обочин, закрывая мне обзор. Они страшно грохочут подкованными копытами по камням, а Поликриту, похоже, это даже нравится. Нашей квадригой правит один из всадников диадарха, он отвернулся и тоже ничего не слышит. Еще до меня доходит, что мы свернули. Мы уже не едем в сторону Соленых гор, в долину, где разлегся Шелковый путь, мы свернули налево. Здесь новая, отличная дорога, шириной примерно в сорок локтей, она облицована черепаховым мрамором, по обочинам вырублен лес и сожжены мелкие кусты. Я слишком долго не появлялась на берегах Леопардовой реки, я позабыла скорость, с которой наместники Искандера возводят каменные чудеса.

— Куда нас везут? — спросила я.

— В новый дворец наместника. В крепость Молг, хотя ее еще недостроили, — охотно отозвался центавр. — И не надейся на своих глиняных кукол, женщина. Я отдал приказ, их перехватили с другого берега реки. Мы перегородили реку сетью, ха-ха-ха!

Я не все разбирала в его растянутом чавкающем македонийском языке, но насмешка одинакова всюду и не требует перевода. В этот миг я готова была плюнуть в него иглой с кураре. Меня остановило то, что у Тонг-Тонга из носа начала хлестать кровь, и пришлось им заняться.

— В крепости мы окажем твоему чернокожему помощь, — добавил гиппарх. — Но не пытайся призывать своих безумных подружек, если не хочешь, чтобы я вызвал летучих ящеров. Они сожгут ваши вшивые деревни, выкорчуют лес и польют почву тьмой, чтобы веками ничего не росло. Низовья Леопардовой реки превратятся в лежбища скорпионов. Ты этого хочешь, женщина? Я перехватил твоих глиняных кукол, не сомневайся…

Я закусила губу. Он словно читал мои мысли, и он был прав. Судя по всему, мне следовало отблагодарить гиппарха за спасение нескольких сотен жизней. Я несла Камень только Матерям волчицам, а пострадали бы невинные малютки.

— Почему же диадарх Аристан не забрал у меня подарок уршада? — осмелела я, видя, что гиппарх не склонен нас покинуть. Он скакал рядом, грозно сжимая набалдашник палицы, которую я не оторвала бы от земли и двумя руками. При каждом шаге его роскошная грива колыхалась, и ослепительный свет Короны дробился в ней на мелкие нити. Высоко в изнывающем от зноя небе кружили два стервятника, и мне это совсем не нравилось.