Реванш (ЛП) - Харт Калли

— Именно там он напал на нее в первый раз. В здании никого нет. Вполне логично, что он мог бы отвезти ее туда, где его никто не побеспокоит.

— Правильно. Точно... — бедный парень в оцепенении.

— Отдайте мне пистолет, Кэм.

В его глазах вспыхивает огонь.

— Нет. Ни за что. В тот момент, когда я увижу этот кусок дерьма, он будет чертовски мертв, — рычит он.

Именно так я и думаю. Сейчас у него нет никакой надежды обуздать свой гнев. Я тоже очень зол. Злее, чем когда-либо в своей жизни. Но мы с гневом хорошо знакомы. Мы самые лучшие друзья. Я знаю, как все это обуздать. Дышать через него. Гнев может прожигать меня насквозь, пожирать заживо, но я все еще могу действовать, не позволяя слепой ярости взять надо мной верх.

Кэмерон — отец Сильвер. Он имеет полное право защищать ее. Больше права, чем я. Хотя я эгоистичный сукин сын. Пусть Вселенная и все католические святые моей матери помилуют меня, потому что я ни за что на свете не позволю ему рисковать ее жизнью в своем безумии.

— Пистолет, Кэм, — требую я, протягивая руку.

Он выглядит так, как будто хочет застрелить меня из него, когда обиженно хлопает оружием по моей ладони.

— Ладно. Если я найду его, то просто убью на хрен голыми руками.

Мы оба спускаемся по лестнице и спешим к двери, когда Зандер появляется из тени, держа в руках маленький сверток в окровавленном полотенце. Его обычная развязность исчезла. Его глаза серьезны, когда он смотрит вниз на сверток в своих руках.

— Э-э. Нам нужно заехать к ветеринару, ребята. Прямо сейчас. Боюсь, что уже может быть слишком поздно…

Глава 27.

Сильвер

Кап.

Кап.

Кап.

Кап.

У меня голова раскалывается.

Так холодно.

Чем-то пахнет... неприятно.

Застонав, я пытаюсь приоткрыть глаза, но в голове проносится волна боли, пугающая и ужасная настолько, что я начинаю хныкать. Я снова опускаюсь на ледяной пол подо мной.

Черт, где я?

Что... что, черт возьми, случилось?

Все возвращается вспышками — жестокие кадры, такие жестокие, что я сворачиваюсь в клубок, съеживаясь от нахлынувших воспоминаний. Джейк, в спальне моего отца, стоит надо мной, когда я съежилась в шкафу. На лице Джейка появляется злобная довольная ухмылка. Его руки на мне, вытаскивают меня из моего укрытия.

Боль.

Страх.

Крик.

Мольба.

Смех.

Гнев.

Ненависть.

Ненависть-ненависть-ненависть...

В моей голове Джейк поднимает меня и швыряет в зеркало, висящее на стене в спальне моего отца. Я отшатываюсь от эха, которое сотрясает мои кости. Я чуть не прокусила себе губу, когда мое плечо ударилось о стекло. Я все еще чувствую вкус крови.

— Похоже, ты и этот урод Моретти — настоящие друзья, а? — От этого голоса у меня по спине пробегает дрожь ужаса. Он здесь, со мной, хотя я не знаю где, и ещё хуже того. Он близко. Звук его неглубокого, ровного дыхания пронзает мои бурлящие мысли, напоминая о слишком реальной, очень реальной опасности, которая совсем рядом.

Я не хочу, это больно, но мне нужно открыть глаза. Я должна посмотреть…

Взрывы цвета кружатся и танцуют перед моим взором, когда я всматриваюсь в темноту. Мой пульс бьется в ушах, как бешеный военный барабан. И вот он сидит на скамейке перед стеной шкафчиков, его лицо отбрасывает голубые блики и тени, когда он смотрит вниз на экран телефона.

— Я думал, что знаю все, что нужно знать об Алессандро Моретти, но, похоже, ошибся. Оказывается, парень весь в этих чернилах и устраивает хорошее шоу, когда ему это нужно, но под бравадой и каменным фасадом, — Джейк опускает телефон, глядя мне прямо в глаза, — он просто гребаная киска.

Я ничего не отвечаю. Мне кажется, что моя челюсть разлетится вдребезги, если я попытаюсь открыть рот. Джейк тихонько напевает, возвращая свое внимание к телефону в руках. Моему сотовому телефону.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты — самое важное, что когда-либо случалось со мной. Я был пустой оболочкой до того, как встретил тебя. Я не могу представить свою жизнь без тебя, Argento. Я мог бы потерять все и все еще чувствовать себя самым счастливым ублюдком на свете, если бы у меня все еще была... — он замолкает, закатывая глаза. — Я имею в виду, что этот парень-гребаный панк без члена. Что за неудачник говорит такие вещи? Я изо всех сил пытаюсь понять, какого черта ты в нем нашла. Он уже трахнул тебя. Это же очевидно. Так какого хрена он несет всю эту дурацкую чушь?

Я сглатываю, морщась от резкой боли, которая обжигает мое горло. Я кричала до хрипоты в доме; такое чувство, что я проглотила стекло.

— Моретти еще многому предстоит научиться. Девушки никогда не уважают парня, если носят их кровоточащие сердца в кармане.

Он медленно поднимается на ноги, кряхтя. Я заставляю себя двигаться, отталкиваясь от него, хотя каждая косточка и мускул в моем теле протестуют против этого усилия. В любом случае, все это напрасно. Моя спина упирается в стену позади меня. Мне больше некуда идти. Джейк злобно улыбается и делает шаг ко мне. Присев на корточки, он мурлычет себе под нос, убирая с моего лица липкую прядь волос.

— Ты... Ты ведь не большинство девушек, правда, Сильвер? Ты испорченный товар. Ты будешь цепляться даже за самого слабого человека, если думаешь, что он удержит тебя на плаву. Боже, — говорит он, качая головой. — Видела бы ты себя. Выглядишь хреново. Лицо все разбито. Повсюду кровь. Мне неприятно говорить тебе это, но сомневаюсь, что даже такой отчаянный парень, как Алекс Моретти, заинтересуется тобой к тому времени, когда я закончу с тобой. Надеюсь, ты немного отдохнула, Сильвер. Сегодня будет долгая ночь.

Шепот, который я выдавливаю из своих губ, звучит жалко.

— Ты можешь... причинять мне боль и... оставлять синяки сколько угодно, Джейк. Но ты... ты не сломаешь меня.

Ухмылка Джейка скисает. Он убирает руку с моего лица.

— Я уже сломал тебя. Сломал в той ванной, когда засунул в тебя свой член. Ты пыталась бороться с этим, но ты знала, что это была проигранная битва, не так ли? Я видел тебя в том подвале в баре. Наблюдал за тобой. Я видел, как тебе было больно, когда он трахал тебя. У вас был такой вид, будто вы пытаетесь разорвать друг друга на части. Правда в том, что, когда он внутри тебя, ты видишь, как я склоняюсь над тобой. Тебе нужна эта боль. Ты жаждешь унижения. Ты хочешь, чтобы тебя унижали, били, пинали и плевали на тебя. Это все, что ты теперь знаешь. Это разъедает тебя изнутри, как чума.

Я съеживаюсь от этих слов. Это неправда. По крайней мере, не все из этого. Когда я с Алексом, он — все, что я вижу. Но насилие, которое я пыталась спровоцировать, когда мы должны были источать только нежные прикосновения...

— Псих, — я не знаю, кого имею в виду — его или себя.

Его глаза ярко блестят в темноте, переполненные весельем.

— Возможно. Но ведь это не значит, что я ошибаюсь, да?

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь.

— Конечно, знаю. В той ванной я показал тебе единственную настоящую любовь, которую ты когда-либо знала.

— Это была не любовь. Это была ненависть.

Джейк невозмутимо садится на пятки и пожимает плечами.

— Ненависть. Любовь. Они сводятся к одному и тому же. Они ведь построены на одном фундаменте, не так ли? И то и другое — семена, посеянные в наших сердцах. Ты можешь попытаться накормить только одного из них, но это не имеет никакого значения. Одно будет процветать рядом с другим. Не имеет значения, что ты приносишь к свету, а что прячешь в темноте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты ошибаешься, — хриплю я. — Никто никогда не любил тебя. Как... они могли это сделать? Невозможно любить что-то настолько извращенное и... отвратительное. Даже твоя собственная мать не могла заставить себя не игнорировать тебя.