В Иродовой Бездне. Книга 3 - Юрий Грачёв

В силу этого, под влиянием неопровержимых фактов, перевоспитывающие вскоре невольно изменили к нему отношение. Их отношение к Леве вскоре приобрело не враждебный, а дружеский характер. Оба «воспитателя» недавно поженились, она ждала ребенка, мечтала поступить в педагогический институт. Они советовались с Левой, как с врачом, по вопросам здоровья. То, что они были неверующие, а он — верующий, абсолютно не вносило в их отношения никакого разлада.

Убедившись, что в политическом смысле Лева вполне благонадежен и искренно не терпит «коричневую чуму» — фашизм, начальница КВЧ поручила ему выпустить в колонии стенную газету. Лева отказался, но его уговорили.

Никаких красок тогда в колонии не было, да и чернила доставали с перебоями. Временами Лева писал густым раствором колларгола. Тем не менее, для стенгазеты у Левы нашлись и краски: желтая — акрихин, синяя — метиленовая синь, зеленая — смесь этих двух веществ, красная — красный стрептоцид. Передовицу Лева составлял из газет, отражая в ней вопросы производства и быта. Пытался делать даже кое-что из рисунков.

… По-прежнему варили кислянку, луковицы саранки, а когда появились грибы, их стали заготовлять целыми мешками. «Грибы — растительное мясо», — вывесил Лева плакат. — Ешьте грибы!»

Однако изголодавшиеся лесорубы, собирая на делянках грибы, часто собирали и ядовитые, ели их и отравлялись. Леве пришлось приложить немалые усилия для спасения их жизней.

Когда пришла пора малины, а ее в лесах было очень много (на ней жировали медведи), была организована широкая заготовка малины впрок. Начальник КВЧ, начальник производства под свою ответственность брали Леву за малиной. Это были чудные прогулки, где совмещалось приятное с полезным: беседовали, наслаждались природой…

Это лето и осень Маруся писала с Брянского фронта. Как всегда ее письма были бодрыми, полными надежды, что Бог сохранит их обоих и после этой ужасной войны они снова встретятся. Лева заметил, что письма ее стали приходить реже; видимо, обстановка на фронте осложнялась.

… Однажды после приема к Леве пришел молодой парень — лесоруб. Он не прошел вперед, а сел у порога.

— Доктор, никого нет?

— Никого.

— Так я хочу с вами потолковать, душу отвести. Я православным считаюсь, и в церкви бывал. А вот Бога мы совсем забыли…

— А вы почему со мной о Боге заговорили? — осторожно спросил Лева.

— Да все говорят, что вы — верующий человек.

Лева стал беседовать с ним и вскоре убедился, что он ничего не знает, кроме некоторых обрядов. Но видно было, что душа этого парня начинает просыпаться среди этого мрака и холода и искать правды. Само собой понятно, что Лева не нашел в собеседнике братского понимания, но сердце его все же встрепенулось радостью, что люди, видимо, начинают пробуждаться, задумываться… Сначала это были робкие, одиночные пробуждения, но кто знает? Может быть, из искры возгорится пламя…

— О, Боже! — молился Лева. — Пробуди, пробуди народ, и в этом бушующем горе, море зла, страданий и греха дай видеть лучи Твоего спасения!

Но кругом было еще темно, и даже очень темно.

Иногда его вызывало начальство и дружески беседовало с ним:

— Нас просто удивляет, как вы можете оставаться верующим? У вас для этого нет никаких данных. Верующие вас не посещают и не поддерживают вас ни письмами, ни материально. Да и вообще мы должны вам сказать, что верующих на свободе почти совсем не осталось. Ну, может быть, остались только такие, как ваша мать. Священных книг вы никаких не имеете. Просто непонятно, на чем держится ваша вера?

— Есть положение, — отвечал Лева, — что бытие определяет сознание. И есть то Бытие, Которое определяет мое сознание.

— Что же это за бытие? Наше общественное бытие, в котором вы теперь живете, должно бы сделать вас безбожником.

— Это верно, — сказал Лева. — Но я соприкасаюсь с другим бытием, бытием Бога, творца любви. Он и есть тот самый Свет, что просвещает любую тьму.

— И это действительно?

— Факт. Поэтому я и верующий среди неверия.

— Интересно! Расскажите, как вы соприкасаетесь с бытием Бога. Все обнесено проволокой, стоят часовые. Как же он приходит к вам? В виде провидения, что ли?

— Есть то, что называется молитвой. Это очень глубокая тайна внутри каждого человека. Я обращаюсь к Нему в молитве, живо общаюсь с Ним, и Он отвечает, действует на душу и сердце. Передать это словами невозможно, но тем не менее это реально.

— Непонятно, какая-то мистика или внушение. А мы посоветовали бы вам по-доброму: ну, верьте вы в Бога, но напишите, что берете оружие. Вас, конечно, пошлют на фронт, но фельдшером. Скорее всего, вам и стрелять-то не придется. Зато вы сразу станете полноправным гражданином, свободным. Чего вам мучиться в заключении?

Но для Левы эти вопросы были давно ясны, и он не проявлял никакого колебания.

Наступила осень 1943 года. Из дома Лева получил неутешительное известие: его отца и некоторых верующих братьев взяли под стражу и осудили. С точки зрения имеющих власть это были «враги народа». Точка же зрения самих верующих, осужденных, была иная: «Только бы не пострадал никто из нас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое. А как если христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь».

Эти аресты, эти суды ясно показывали, что погода была все та же.

Когда же будет рассвет? И будет ли? Когда утихнет и эта страшная война, и эта страшная буря?..

Работа Левы была организована четко, и когда у него выдавалась свободная минута, он читал книги. Читал Л.Н.Толстого, Лескова. По-прежнему читал и перечитывал Некрасова.

Кроме того, он сам стал понемногу писать, пытаясь изображать отдельные картины природы. Некоторые из них имели глубокий аллегорический смысл и отражали переживания, чаяния и надежды Левы. Так, например, была написана маленькая вещь — «Елочка» после посещения им горелого леса. Также написал Лева санитарно-просветительскую брошюрку на тему борьбы с желудочно-кишечными заболеваниями. Написал Лева и рассказ «Поля, жена защитника Родины». Поводом к нему послужили переживания и труд жен охранников колонии, мужей которых отправили на фронт. Леча их, он близко знал все горести и радости, трудности и беды.

Написанное он показал начальнице КВЧ. Она со своим мужем с интересом читали, делали свои замечания и говорили:

— Кто знает, может быть, Лева, взгляды которого схожи со взглядами Льва Толстого, напишет нечто вроде «Войны и мира», где глубоко и широко изобразит Отечественную войну*.

… От недоедания и неполноценного питания среди заключенных появилась цинга. Лева яростно боролся за противоцинготные пайки. На этот раз и начальство превратилось в его союзника. В амбулатории во время приема больных на столе стоял большой мешок сушеной малины, которую он раздавал заболевшим авитаминозникам.

Однажды, когда Лева уже заканчивал прием, один худой, среднего роста больной задержался:

— Доктор, помогите мне, поддержите меня.

— Я и так, по мере возможности, поддерживаю вас, — возразил Лева.

— Согрешил я, священник я. Когда стали церкви закрывать, разгонять прихожан, я отрекся, снял сан. А вот теперь, слыхать, с войной церкви вновь открылись, я и обещал Богу, что если жив выйду из заключения, то буду служить священником. Поддержите меня…

Лева сказал, что надо уповать на Бога, и попытался заговорить о духовных вопросах. Но, к сожалению, священника это мало интересовало, и они не нашли взаимопонимания.

Поддерживать его, так же как и любого другого больного и слабого, Лева всегда был готов. Но, к сожалению, его возможности в этом отношении были весьма ограничены.

В октябре 1943 года неожиданно пришло предписание: — Отправить фельдшера Смирнского в колонию на станции Запрудовка.

Они не поняли, что впереди Леву ждал путь тернистый и исполненный лишений. Для творчества были отрезаны все возможности.

— Почему, как, зачем? — недоумевал Лева.

Когда он приехал туда под конвоем, все выяснилось.

Оказывается, прораб, который, будучи заключенным, долгое время работал вместе с Левой в Куязах, освободившись, устроился уже по вольному найму в колонии на ст. Запрудовка. Высоко ценя Леву как работника, он выхлопотал его к себе, в Запрудовку.

Вскоре было созвано совещание бригадиров и хозобслуги с руководством колонии, на котором прораб представил нового фельдшера и заверил, что он в состоянии навести порядок и ликвидировать антисанитарию, вшивость и прочее.

Колония была большая, половина мужчин, половина женщин. Работы бригад были тяжелые: погрузка и разгрузка вагонов на станции Запрудовка. Большинство заключенных были истощены.

Когда туда приехал Лева, зима уже вступила в свои права, а надо ли говорить, что зима — самый тяжелый период в жизни лишенных свободы?