Первый шпион Америки - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как тебе эти голубки? — загораясь, спросил Рейли.
— Ты хочешь завершить вечер в объятиях проститутки? — удивился Ксенофон.
— Очень хочу. Я устал от любви, обещаний и буйной страсти. Я хочу покупать себе наслаждения и радоваться равнодушно-чувственному взору в ответ.
Посмотри, какие пышные формы, какой телесный пир можно закатить, когда эта Венера, обнажившись, предстанет пред тобой! Надо уметь устраивать себе праздник, Кен. Что ты 'на меня так смотришь? Ты опять скажешь, что тебя ждет жена. Она плохо себя чувствует. У нее мигрень, частое сердцебиение. Ты обязан быть дома. Сидеть рядом с ней и держать ее руку в своей. Что за глупый институт брака мы себе придумали! Он как оковы на руках и ногах.
— Я так понял тебя, что ты хотел бы поговорить о чем-то серьезном, о нашем общем деле, поэтому и не хотел меня отпускать, — напомнил ему Каламатиано.
— Сколько можно говорить о деле?! Ты неправильно меня понял. Я имел в виду вот этих совершенно дивных красавиц, чьи зады я бы выставил в самых лучших музеях — Лувре, Третьяковке, Уффици, Прадо — как величайшее творение природы. И поверь мне, очередь посмотреть их была бы нескончаемой. Ты представляешь, сколько можно было бы заработать на этом денег?! За месяц показа мы бы заработали столько, что смогли бы перекупить всех большевиков. Фантастика!
— Перестань! Я не хочу забивать себе голову этой чепухой, — рассердился Ксенофон. — Сколько тебе нужно денег?
— Думаю, миллионов пять. Этого хватит, чтобы перекупить полк латышей. Остальные обещал найти Локкарт.
Разговор о деле мгновенно переключил Рейли.
— А где наш богатенький друг Трестар?
— Он здесь, в Москве, заведует у большевиков крупной военной автобазой.
— У него наверняка можно будет одолжить пару миллионов, а то и больше! — загорелся Рейли.
— Просто так он деньги не отдаст, — улыбнулся Каламатиано. — Ты же его хорошо знаешь.
— Я ему выпишу векселя под гарантии Лондонского и Нью-Йоркского банков. Бланки с печатями у меня есть. А кроме того пообещаю должность министра в будущем русском правительстве. Это хорошая мысль! Кое-что подкинет и Пул. Пока тебя не было, я обрисовал ему кое-какие перспективы, и он согласился, если Френсис не будет возражать. Я думаю, Локкарт, съездив в Вологду, сумеет уговорить его и Нуланса. Тут он мастак? Ты забыл еще одного нашего знакомца — Кржижановского. Он где сейчас?
— Чиновник Главснаба.
— Прекрасно! Смотри, какая замечательная подбирается компания!
— Я думаю, на твои фальшивые векселя никто не клюнет, — заметил Ксенофон.
— Обижаешь, мой друг. Печати там не фальшивые.
— Все равно. Трсстар слишком хорошо тебя знает, чтобы поверить твоим бумажкам. Речь идет о больших деньгах.
— Ты в чем-то прав, — подумав, согласился Рейли. — Но есть еще одна идея! Здесь в Москве сидит британский банкир Уильям Комбер-Хиггс, у него свой офис, и большевики относятся к нему вполне лояльно. У меня есть к нему рекомендательное письмо с просьбой оказывать мне всяческое содействие. Я думаю, что смогу уговорить его подписать несколько таких долговых обязательств. Уж Хиггсу Трестар поверит!
Они заказали кофе, коньяк и сыры. В кафе было, как всегда, немноголюдно. Пока Рейли и Каламатиано обсуждали денежные проблемы, две рубенсовские дивы все же дождались своего часа и двинулись к выходу. На прощание, увидев вытянутое от огорчения лицо Рейли, они кокетливо перемигнулись и дружно рассмеялись. Прыщавый гимназист бросил на Каламатиано презрительный взгляд и важно удалился следом за девицами. Как определил Ксенофон, он скорее всего доводился братом одной из див и являлся их сутенером. Тот самый «сопливый щенок» официант, который так решительно не понравился в прошлый раз Ефиму Львовичу, был гимназическим приятелем прыщавого братца. Каламатиано видел, как «щенок» принес гимназисту записку и тот, что-то написав, передал ее снова официанту. Значит, решал все он, он же и расплачивался с «сопливым щенком», выдав ему сразу же и комиссионные за содействие.
Вскоре Ксенофон увидел и счастливых обладателей на этот вечер двух русских Венер. Из глубины зала поднялись двое военных из французской миссии и пошли следом за девицами. Одного из них Каламатиано знал, это был капитан Паскаль, и они кивнули друг другу.
— Ты видишь, что получилось?! — возмутился Рейли — он было поднялся, чтобы перехватить Венер, но, увидев французов, все понял и тяжело опустился на стул. — Я проворонил свое счастье! — сокрушенно проговорил он.
— Они бывают здесь почти каждый вечер, — усмехнулся Каламатиано, — и успели осчастливить, думаю, уже французскую и английскую миссии. И не только их. Так что твое счастье впереди. Да впрочем… — Ксенофон подозвал мальчишку-официанта. — Скажи, эти дамы часто здесь бывают? Мой друг очень заинтересовался ими.
— Мадемуазель Полин и ее сестра мадемуазель Катрин Левины бывают здесь каждый вечер, кроме понедельника, — сообщил гарсон.
— А в понедельник…
— В понедельник мы не работаем, мсье.
— Я вижу, они пользуются успехом, — не без иронии заметил Рейли.
Официант вспыхнул, но тотчас уже без всякого стеснения произнес:
— Сейчас уже меньше, мсье, а год назад на них даже записывались за две недели вперед.
— Год назад! — невольно вырвалось у Сида.
— И сколько они просят за вечер? — поинтересовался Ксенофон.
— Сейчас они согласны за двадцать — двадцать пять рублей плюс мороженое и бутылка шампанского, что они выпивают за столиком. А раньше платили сто и двести. Они берут и фунтами, и марками, и долларами, соответственно в пересчете. Вадим, их брат, как всегда, просит больше, поэтому с ним надо торговаться.
— А сегодня они сколько стоили? — загорелся Рейли.
— Сегодня капитан Паскаль не стал торговаться и заплатил пятьдесят.
— Спасибо, — поблагодарил словоохотливого гарсона Каламатиано.
— Если хотите, я могу договориться на завтра? — предложил официант.
Ксенофон посмотрел на Рейли.
— Гран мерси, — кивнул Сид. — Если мы надумаем, то сообщим вам.
Официант отошел. Несколько секунд Рейли молчал, хмуро поглядывая по сторонам, но ни одна из девушек, что еще дожидались своего часа за другими столиками, ему не приглянулась.
— Как тяжело разочаровываться в своей мечте, — с грустью вздохнул Сид. — А я уже видел райские кущи и животворный родник Венеры. А ты взял и все опошлил, заставив гарсона рассказать про эти шесть дней в неделю, кроме понедельника. Зачем?
— Извини, я не знал, что ты такой чувствительный, — улыбнулся Каламатиано.
