Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

— Михаил Павлович, я побежал наверх. Прикажите ей, пожалуйста, не реветь. Ну, нельзя же так, в самом деле! — Он стремглав бросился по лестнице.

— Понимаете, — Ирина достала платок и попыталась вытереть слезы. — Ей, как обычно, сделали укол. Она заснула. А потом вдруг я чувствую, что у нее температура подскочила, и она прямо на глазах стала задыхаться, судороги начались. Я не выдержала, закричала. Врачи быстро, почти моментально пришли. Давид Карпович даже приехал, собрал всех, еще укол сделал, Тамарочка перестала синеть, но все равно она сейчас там, в реанимации. Я только Валентине Ивановне позвонила, предупредила, что Тамарочке стало плохо. Я не хотела, чтобы она беспокоила вас.

— Мне надо было звонить, мне, а не ей. Она сейчас там, наверное, нитроглицерин ищет.

В просторный вестибюль спустился Александр Александрович. Он был в белом халате, на лице — марлевая повязка.

— Ну, что там, как? — шагнул к нему Алексеев.

— Положение пока сложное, кризис еще не миновал. Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, я, если позволите, здесь останусь, а вы поезжайте домой. Там Валентина Ивановна беспокоится.

— Нет, Александр Александрович, никуда я не поеду. Сделаем так. Ирина пойдет к себе в палату. Вы позвоните, пожалуйста, мне домой, успокойте, вы врач, она вам быстрее поверит, скажите, что все позади. Про меня спросит — меня нет, я в городе, занят. А я здесь, в вестибюле, посижу. Или нет, в машине. Нет, не в машине. А вон там, на набережной. Договорились? У вас курить что-нибудь есть? А-а, впрочем, вы же не курите. Я у Кабанова попрошу. Ирина, ты иди к себе, тебе ведь тоже волноваться нельзя, тебе дочь кормить грудью. Давай, давай, — он ласково тронул ее худенькое плечо, повернулся и тяжело пошел к выходу.

В вечерней реке отражались огни корпусов большого завода, который с противоположной стороны подходил к самому берегу. От реки поднимался туман. «Бросишь тут курить с вами!» — со вздохом подумал Алексеев и вернулся к машине:

— Григорий Иванович, можно я стрельну у вас сигаретку?

— Нет, Михаил Павлович, вы сами мне приказали не давать, — Кабанов покачал лысой головой. — Потом будете ругаться.

— Может, и буду, но все-таки дайте, пожалуйста. Очень прошу, выручите последний раз.

— Эх, Михаил Павлович, я вот не бросал и нервы себе не мотаю. Берите, только у меня «Памир», с фронта привычка к крепкому табаку.

— Сейчас и «Памир» сгодится. Между прочим, самые лучшие в мире сигареты, никотин сразу, без помех, в легкие идет.

— А что в наше время не вредно? — улыбнулся Кабанов. — Врачей послушать, так выходит, что жить долго — тоже вредно.

— Ну, это вы слишком. Жизнь — штука красивая и очень даже нужная. И вам, и мне, и особенно Тамарочке. А рация молчит?

— Да, Михаил Павлович, пока молчат.

— Плохо, — Алексеев отошел от машины, — я снова к речке спущусь, если что — позовите.

Он пошел по темной и влажной от низкого тумана гальке. Почему Панкратов молчит? Серегина взяли — хорошо. А врача? Он же вот-вот должен миновать Матвеева. Впрочем, почему миновать? Капитан обязан его взять. Или там что-то не так? Кажется, предусмотрели все. А этот Савелий из Москвы, должно быть, любопытный экземпляр. Как он рискованно кинулся за золотом. Кто такой? Почему вышел на продавцов? Может, он связан с Вернером Штольцем? Вот так и идет: один узелок развяжем, а там — другой. Не в безвоздушном же пространстве этот Савелий находится. Ладно, посмотрим, как будет дальше. Первую часть поставленной задачи мы выполнили: группа расхитителей золота ликвидирована. Теперь предстоит более сложное — выявить каналы связи Зайцева и Белова внутри страны и за рубежом.

Но почему все-таки молчит Панкратов? И Самохин знает, что я жду результатов и волнуюсь.

Алексеев посмотрел на окна больницы. Нет, сюда, на реку, выходят только палаты, а реанимация, кажется, во двор. Как там сейчас Тамарочка? Александр Александрович должен был позвонить Вале. Молодой еще парень, а она ему верит в этом деле больше, чем мне. Ну, конечно, врач, хирург, да еще реаниматор. А хирург он, многие говорят, и в самом деле толковый. Но все равно, к врачам, какие бы они ни были распрекрасные специалисты, лучше не попадать, лучше не болеть. Черт, что-то сердце кольнуло. Странно, почему молчит Панкратов?

Алексеев посмотрел на машину. Кабанов стоял около нее и призывно махал рукой. Значит, есть новости.

Алексеев быстро одолел небольшой подъем;

— Кто? Дежурный? Давай трубку. Слушаю. Так, взяли стоматолога? Без шума? Хорошо. А почему так долго молчали? Некогда было? Ну ладно, будут новости, звоните сразу. Вот так, Григорий Иванович, уже легче дышать становится.

— Легче? — спросил Кабанов.

— Значительно, — Алексеев скупо улыбнулся. — Ежели двумя паразитами на свободе меньше стало, разве это плохо? Молодец Панкратов. И Матвеев молодец. По этому случаю давайте мне, Григорий Иванович, еще одну «памирину», я снова похожу у реки.

Алексеев спустился к берегу, присел на корточки. Интересно, есть тут рыба или нет? Директор завода утверждает, что есть, что не всю потравил. Эх, проверить бы, с удочкой посидеть. А когда?

Алексеев подумал о внучке, о том, что как-то неожиданно поставил ее здоровье в зависимость от ареста «старателей». «А все-таки двух уже взяли, и Тамарочке стало лучше», — сказал он в оправдание самому себе и улыбнулся. Но кризис еще не миновал. И покупателя с продавцами пока не взяли. Неужто здесь и в самом деле существует какая-то связь? Быть того не должно! Выдумал я эту глупость и никак не могу отвязаться. Интересно, который теперь час?

Он посмотрел на часы. Так много?

В это самое время Панкратову докладывал Пятый:

— Юрий Степанович, продавцы выехали на дорогу. К ним приближаются желтые «Жигули». Номер сходится. Павлов машет рукой и идет впереди покупателя. Тот за ним метрах в ста.

— Внимание всем! Приготовиться к встрече гостей. Все внимание на привокзальную площадь.

На площадь, где только что включились бледные фонари, медленно въехал Павлов, Следом за ним, метрах в тридцати, осторожно крались желтые «Жигули». Они остановились за углом универмага, и вскоре оттуда появился мужчина в джинсовом костюме. В руках у него ничего не было.

— Всем тихо! Все замерли, — сказал по рации Панкратов, до боли в глазах всматриваясь в покупателя. Роста среднего, походка упругая, мягкая, ноги сильные, плечи широкие, лицо чуть приплюснутое, как у боксера. Волосы или светлые или седые. Не разглядеть. Идет к «пирожку». Остановился. О чем-то настороженно спросил Кудрявцеву. Та кивнула. Покупатель повернулся к ней спиной и неторопливо пошел к своей машине.

Ну, все понятно. Он пошел за деньгами. Сейчас возьмет «дипломат» или кофр и вернется. Интересно, в чем у Кудрявцевой золото? В кульке? В свертке? Впрочем, это не столь важно. Важно, что эти минуты — финал. Важно, что усилия десятков людей не пропали даром. Важно, что беспокойные эти дни и ночи вот сейчас, через какие-нибудь секунды, суммируются в конкретный конечный результат, и ядовитый источник, который мог заразить каждого, кто к нему прикасался волею случая, прекратит свое существование.

И вдруг красный «Москвич» Павлова медленно, едва заметно тронулся с места.

Как же так? Почему он едет в другую сторону?

А покупатель?

А сделка?

Может, их что-то напугало, насторожило?

Неужели все срывается?

Неужели — тринадцатый, непредусмотренный вариант?

Алексеев предупреждал, чтобы золото было в руках у преступников, чтобы это было зафиксировано.

Что делать? Как быть?

Уходят, уходят продавцы.

Вот тебе и обстановочка, Панкратов! Если ты упустишь их сейчас, другого раза вообще может не быть, и тогда придется по крупицам собирать улики, чтобы у преступников не было возможности отказаться от них. Но на это уйдет время, недели, может быть, месяцы.

Нет, надо брать их только сейчас, только сейчас!

Панкратов приник к рации:

— Внимание всем! Мы берем продавцов. Я и Марков. Коля, не подведи. Твой водитель! — крикнул Панкратов и, уже приоткрыв дверцу, приготовился к прыжку.

Марков рванул машину с места, и через три секунды «Москвич» мягко врезался в левую заднюю дверь «уазика» так, как было рассчитано. В этот же миг Панкратов выкинул свое гибкое тело из машины и на лету, падая на землю, успел увидеть руку Елены Петровны с зажатым в пальцах свертком, перевернулся через спину, вскочил на ноги и с ослепительной улыбкой, которая сделала его бледное от нервного напряжения лицо прекрасным, сказал:

— Простите, пожалуйста, Елена Петровна, вы случайно не скажете, что у вас в правой руке?

— У меня? Где? Ах, это? Это патрончики, золотые, — пролепетала ока, с силой прижав к груди сверток и недоуменно хлопая короткими светлыми ресницами, потому что перед ее глазами что-то несколько раз подряд вспыхнуло и погасло.