Сила басурманская - Сергей Панарин

– Где Торгаши-Керим, земляки? – поинтересовался Старшой.

– У себя. – Самый младший вяло махнул в сторону дворца.

Дембель беспрепятственно попал внутрь, удивляясь, на кой тут болтаются три крепких стража. Купец сидел на коврах в светлой просторной комнате, чем-то напоминавшей злополучную залу с золотой клеткой. Правда, у Торгаши не водилось жар-птицы, да и вместо прозрачных пологов и колонн были нормальные стены. Не те в Эрэфии широты, чтобы устраивать открытые залы.

– О! Славный витязь! – обрадовался хмельной персиянец, поднимая золотой кубок. – Будь моим гостем. А где твой славный брат?

– Пришлось разделиться. – Иван плюхнулся напротив пухлого хозяина. – Я вот в Персиянию мотался. Тебе привет от визиря. От Хакима аль-Мутабора.

– Муталиба, – поправил благоговеющий от новости купец. – Что же ты молчишь? Рассказывай!

– Исмаила вашего тоже видел, – как бы походя продолжил Старшой. – Я его сына вылечил, а папаша, сволочь, маленькое перышко зажилил. Странный вы народец.

– Побойся небесного гнева, юноша! Великий шах, да не закончатся его дни на моем веку, самый щедрый человек вселенной! Поведай о молодом Бара-Аббасе!

Парень рассказал о своих успехах в Хусейнобаде, а когда жадное любопытство персиянца полностью удовлетворилось, задал свой вопрос:

– Давно пьешь?

– Сегодня с утра. А так третий день. Кажется. – Торгаши-Керим акцентированным движением руки завладел кувшином и налил браги себе и дембелю. – Выпьем за далекую родину.

Повод каждому пришелся по душе, выпили. Старшой закусил терпкую жидкость рахат-лукумом, выдержал паузу, раздумывая над тем, что и сильный духом персиянец в конце концов сломался, и продолжил расспросы:

– А где твой помощник?

– Злокозненные дэвы утащили, я думаю, – хмуро проговорил купец. – Ночью исчез, постель в крови осталась. Я отчаянно испугался, веришь, нет? Иногда неведомое вторгается в мирное течение обыденной жизни, словно клинок дамасской стали, пронзающий кусок свежего сыра.

«Черт разберет этих восточных хитрюг, – подумалось парню. – Намекает, что порешил учетчика, что ли? Типа проворовался или еще почему-то…»

– Я, дражайший мой заступник и брат величайшего богатыря, самый несчастный человек в мире! – переключился на свои проблемы Торгаши-Керим. – Впору осыпать главу пеплом и уйти безвестным бродягой, но не могу, не могу покинуть узилище обреченных…

Толстяк поворочался, устраиваясь удобнее, а дембель представил эту грузную фигуру безвестным бродягой и улыбнулся.

– Не смейся, юноша. Видит бескрайнее небо, я старался. Мне отчего-то пришло на ум, что стоит лишь остановить местные торги – и древнее колдовство разрушится, Крупное Оптовище перестанет держать купцов. И что?

– Действительно, и что? – Иван закинул в рот несколько орешков.

– Когда вы с братом отбыли, я решил стать самым богатым, вернее, единственным богатым человеком на этом базаре. Я знаю премудрость торговли. Как видишь, успех мне сопутствовал. Теперь здесь все мое. Совершенно все, разумеешь ли ты?

Емельянов-старший аж подавился. Прокашлявшись, он хрипло спросил:

– Как такое возможно?

– В подлунном мире нет ничего невозможного, витязь, – изрек персиянец грустную мудрость. – Покушай плова, не стесняйся. И вообще, давай выпьем.

Подняли тост за отсутствие невозможного. Дембель по-восточному, руками принялся за плов.

– Заключив множество удачных сделок, я стал нанимать толковых, но проторговавшихся людей. Он работали на меня. Кто-то не снискал удачи, таких я увольнял. Иные достигали прекрасных высот, но все скапливалось на моих складах. В то же время я стал отказываться от продаж тех товаров, которые имели большой спрос. Цены поднимались, тогда я получал большую прибыль. И вот я единственный торговец. Остальные потеряли свои богатства. Только проклятье не исчезло! Я не смог выйти за ворота.

Хлопнули за крушение надежд.

– Ты решил, что делать теперь? – Парню стало любопытно, как собирается поступить единственный богач Крупного Оптовища.

– Безусловно. Я умастил свои ноги елеем славы, добившись того, чего никто не смел достигнуть в этой деревне. Цель состояла в другом, но я не лишен тщеславия. Однако собратья по несчастью вверглись в темные настроения. Не для уязвления остальных я старался. Да и убьют еще… Нельзя допустить непотребства. Потому-то я объявил, что завтра утром каждый получит поровну. Я отдаю заработанные сокровища. Не отговаривай меня, все уже готово.

Поступок Торгаши-Керима заслуживал уважения. За то и выпили.

«А я неслабо накушался», – констатировал Иван и перешел к делу. Если на трезвую голову он испытывал сомнения относительно изобретенного недавно плана, то сейчас дембель был готов свернуть горы.

– В общем, я знаю, как тебя освободить.

Персиянец насторожился:

– Не терзай моего сердца пустыми посулами, витязь!

– Да ладно, расслабься. – Подгулявший воронежец усмехнулся. – Дело верное. Я тут живой водичкой разжился. Смекаешь?

– Нет.

– Ну, ты тормоз, хоть и купил тут всех. Мы тебя убиваем, выносим и оживляем!

Торгаши-Керим захлопал округлившимися глазами:

– Не верю, что твоими устами говорит злонамеренность, но ты меня пугаешь.

– Да я сам себя в последнее время пугаю. – Старшой нахмурился, покопался в мешке, извлек пузырек с живой водой. – Вот она… Только ты прав, конечно, глупость я сморозил. Добровольно себя укокошить никто не пожелает.

– Почему же? Тут каждый об этом хоть раз, да задумался, – тихо промолвил купец. – Давай-ка за чудодейственную силу жизни.

Бражка закончилась, и персиянец крикнул слуге, чтобы тот принес еще. Вскоре собутыльники продолжили.

– Будем беседовать о благословенных краях, откуда мы родом, – постановил Торгаши-Керим.

Разговор продолжился до поздней ночи, Ивана сморил сон, когда плачущий купец декламировал сто первую касыду о прелестях персиянок и доблести персиянцев.

Под утро дембель проснулся по вполне естественному зову организма: сколько ни пей, а расстаться с жидкостью придется. Сказав развалившемуся на спине купцу: «Я щаз», Старшой на заплетающихся ногах выбрел из дома.

Вернулся, посмотрел на хозяина мутным взором. Алые лампадки освещали одутловатое лицо. Что-то не понравилось парню в этом лице, и через мгновение стало ясно: синюшный цвет! Тут же бросилось в глаза отсутствие дыхания, ведь огромный арбуз живота вообще не двигался!

Мгновенно протрезвевший Иван таращился на мертвого Торгаши-Керима и слушал похмельный шум в голове. Рядом с телом валялись кубок и перстень с открытым тайничком – изумруд, отодвинутый в сторону, говорил о многом.

– Ах ты, в сопло тебя… – выдохнул Старшой. – Я ж сам пожалел о своем дебильном плане, а ты…

Накинув на плечо мешок, дембель подступил к грузному купцу. Предстояло поднять и дотащить до ворот деревни огромного толстого мужика. Первая же попытка спровоцировала дичайшую головную боль, будто парню шило в висок воткнули. Одолев тошноту, он снова подступился к трупу. Посадил, затем в три приема взвалил его на спину и, превозмогая боль, потащил Торгаши, как санитарка раненого.

Пошатывающийся и пыхтящий Иван не заметил ни спящих часовых, ни случайных ночных прохожих. Один из них узнал купца, похлопал парня по плечу:

– Ты его… того? Насмерть? Давно пора, братуха. Этот павлин всех унизил и разорил. Вот тебе деньжат, выпьешь.

В карман армейских штанов перекочевал небольшой кошель.

У ворот Старшой был готов лечь и умереть рядом с персиянцем: слишком тяжел, да к тому же мягкий, как мешок. Через несколько шагов Иван свалился в пыль, слегка смоченную росой, и забылся на несколько секунд. «На фиг так напиваться? – казнил он себя, очнувшись. – Еще чуть-чуть, и копыта откинул бы». Неистово колотилось сердце, дыхание прерывали судороги, голова буквально раскалывалась.

Постепенно дембель пришел в подобие нормы, перекатил мертвеца на спину. Достал флакончик. Прошептал:

– А вдруг не сработает?

Гадать было бессмысленно. Он раздвинул дрожащими пальцами черные губы персиянца, накапал в рот воды.

Тело купца дернулось, будто по нему пропустили разряд тока. Торгаши-Керим жадно вдохнул и – ожил.

– Фурычит! – Ликующий Старшой слизнул капельку с горлышка пузырька и почувствовал стремительное выздоровление. – Отличненько, и головка не бо-бо, и персиянец очухался, и еще полтора пузырька осталось.

– Где я? – жалобно простонал купец.

– На свободе с чистой совестью.

Парень помог Торгаши-Кериму встать.

– У, шайтанское село! – Персиянец погрозил пухлым кулаком Большому Оптовищу. – Но я же… Яд…

– Я же про живую воду не сочинял, – укоризненно произнес Иван.

Над деревней-ярмаркой начинались утренние сумерки. Зачирикали птички, где-то в Оптовище горланили петухи.