Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася

— А девочка знает?

— Нет. Точно нет. Даже не подозревает об их существовании.

— Тогда, где они?

Гордеев развёл руками:

— Только Гончаровой известно, но она уже никогда никому не расскажет.

— Допустим. И так, ты не мог завалить дело Коломойца, но и девочку отдать Бероеву тоже не мог. И пришлось импровизировать. Так?

— Да. И, похоже, Бероев понял это по-своему — что я, возможно, тоже пытаюсь найти камни. Однако он явно не уверен в этом на все сто, он же не знает, что это я грохнул Гончарова. Поэтому осторожничает, прощупывает. И денег хочет, и не рискует заиметь врага в моём лице. Скорее наоборот — сообщника. Так что не удивлюсь, если ещё и с выгодным предложением пожалует. Если, конечно, и ему башню от жадности не сорвёт.

Дед встал, в глубокой задумчивости прошёлся по кабинету.

— Но ты же понимаешь, что Утешев далеко не простачок, чтобы клюнуть на такую зыбкую наживку, как какие-то камни из прошлого.

Гордеев усмехнулся:

— А ты знаешь сколько их там было? — Встретились взглядами. Дед, конечно же, не знал. Гордеев многозначительно кивнул: — С полуторалитровую банку, Ген! Всклянь! От перловки до крупной фасоли. Часть уже огранённые, но в основном сырец. Может, и не самого высокого качества, я не разбираюсь, но если толкать с умом, не алмазами, а готовыми бриллиантами — это в любом случае бешеные бабки. Просто сажаешь парочку рабов-огранщиков под дуло, и они корпят сутки напролёт, а ты только налаживаешь сбыт и бабки считаешь. С Утешевскими связями это не проблема.

Дед двинул стул, по-простому оседлал его рядом с Гордеевым. В его прозрачно-голубых глазах окончательно разгорелся глубокий сосредоточенный интерес.

— Как я понимаю, это всё касается жадности. Но ты ещё говорил о страхе и самоуверенности?

— Именно. Сам посуди, Утешев кто? Ну, если не брать в расчёт видимую часть его махины? Холуй. Просто шестёрка, как был, так и остался. А хозяева кто? Я имею в виду не местных авторитетов, а настоящих? Правильно, пиндосы. Те же самые, из девяностых. И несмотря на то, что Утешев непосредственно связан с лабораторией, он всё равно не хозяин ей. Ему там ничего не принадлежит. Однако секира болтается именно над его шеей, ведь в случае чего, пиндосские хозяева просто ликвидируют его, лишь бы не отдать нам. Думаешь, это не страшно?

— Может и так, но он понимает, что к нему не подобраться. Самый закрытый персонаж из современных.

— Да потому и закрытый, что живёт на вечной измене, каждую минуту опасаясь, что его хлопнут! А сделать ничего не может — все его счета и движения по ним под пристальным контролем хозяев. Да он бабу лишний раз снять не может, чтобы «начальство» не прознало, не то, что там слиться! И дай ему только малейшую возможность сбежать, тайком, да с такими деньгами — сбежит, уж я тебя уверяю. А приплюсуй сюда уверенность, что о нашедшихся камнях больше никто не знает, да добавь нервозности, каких-нибудь фейков об обнаруженных в парочке-тройке стран лабораторий и о намерении ФСБ провести серьёзные проверки у нас, — и Утешев даже тени своей начнёт бояться.

— Ну да. Или, наоборот, хозяева усилят меры безопасности, и тогда ты его вообще хрен подцепишь.

— А это смотря, что вбрасывать! Нужно что-нибудь нарочито тупое, чтобы одновременно и смешно, и страшно. Чтобы не имело отношения к реальным разведданным, но мгновенно расползалось по сети: сбежавшие из секретной лаборатории зомби, неведомые порошки, распыляемые с самолётов и всякие наночипы, вживляемые через комариный укус. Шакал — это, ведь, психотип, а не результат воспитания, Ген. И Утешев — именно шакал. У него хвост всё время поджат и обосран. Но в то же время он, как и любой шакал, мнит себя важной шишкой, считает окружающих тупыми и любит, когда его боятся. Вот и надо дать ему это ощущение всеобщей тупости и, в то же время, заронить сомнение «а вдруг ФСБ и правда что-то знает» Страх, самомнение и жадность — и он точно клюнет, уверяю.

Дед грыз губу и периодически усмехался — ритмично, словно икал, или его замкнуло, как испорченную пластинку. Наконец устало рассмеялся, взъерошил снежно-белые волосы.

— Твои полубредни в жёлтой прессе печатать надо — хрен кто поймёт, правда или нет, но на всякий случай все поверят.

Гордеев тоже потянулся, с наслаждением хрустнул шеей.

— Ну а что нам остаётся-то, если не ва-банк, Ген? Сам же говоришь — у Китайцев уже прецеденты, значит, и нам недолго осталось. Жагровские уже точно не в тему, тут и думать нечего. А закинуть удочку на более крупную рыбу не помешает. Клюнет — хорошо. Нет — значит нет. Тогда будем думать дальше. Но он клюнет, точно тебе говорю.

— Самое интересное, что я опять тебе верю, хотя и не могу пока связать всё в один узел. А вот был бы на твоём месте кто-нибудь другой — Дока бы ему вызвал, точно.

— Подозреваю, что Док и сам бы с удовольствием мне кого-нибудь вызвал.

— Меня только одно беспокоит, — посерьёзнел Дед. — Девочка. Вернее, ты… в контексте девочки. Я пока не вижу, каким боком ты её сюда приплетёшь, но не сомневаюсь, что сделаешь это виртуозно. Однако потом придётся отлеплять, Гордей. От себя. — Взгляд глаза в глаза. — Вернее, отдирать. С мясом. И я не сомневаюсь в твоей расчётливости и хладнокровии в глубоком тылу врага или под огнём на поле боя, но здесь… Это ведь совсем другое. Потянешь, ли?

Глава 35

Дом действительно оказался уютным, несмотря на два этажа и немалую площадь. Дизайнерский интерьер, порядок, прикольные штучки, вроде фарфоровых статуэток на полках.

— Это из Парижа, — заметив, что я разглядываю фигурку женщины с корзиной цветов и легкомысленным шарфиком на шее прокомментировал Роман.

— Ты бывал в Париже?

— Да, конечно. Одно из моих первых путешествий. Наверное, все начинают с классики — Париж, Рим, Венеция. Ты бывала?

— Нет.

— Непорядок. Надо исправить.

«Зато я бывала в глухой тайге и слышала, как сопит под окном настоящий медведь…» Нахмурилась, отгоняя непрошенные образы.

— А на Карибах бывал?

— Да. Но такое себе, ничего особенного, если честно. А может, просто компания неподходящая подобралась. Смотри, это Зубная фея из Барселоны, — чуть подавшись вперёд и будто бы невзначай опуская руку на мою талию, взял он с верхней полки фигурку. — Она антикварная, но ты можешь потрогать. Зубную фею, кстати, придумал испанский писатель Луис Колома. Знала?

— Нет, — вежливо потеребив статуэтку, я вернула её на место и выскользнула из зоны контакта. Остановилась у окна, за которым открывался вид на одетый в осеннее золото сад.

— Ландшафтники постарались, сам бы я такое никогда не придумал. — Роман снова оказался за моей спиной, я машинально полуобернулась, встретилась с ним взглядом, и тут же, вспыхнув, снова уставилась в окно. — Нравится?

Его ладони аккуратно накрыли мои плечи, я напряжённо замерла, но всё же выдавила улыбку:

— Зимой, наверное, тоже красиво?

— Ещё как! Правда, я никогда не вешаю новогоднюю иллюминацию, мне одному это как-то без надобности, но… в этом году, думаю, украсим?

Конечно, я уловила это ненавязчиво подчёркнутое множественное число. Стало как-то непонятно тревожно но, в то же время, приятно. Он говорил о нас. В его планах на будущее была я.

— А вон там, смотри, — склонившись вдруг, Роман приобнял меня чуть смелее и указал куда-то вбок: — Видишь две берёзы, а за ними альпийская горка? Её можно убрать, и получится отличное место для детского городка. Рядом поставить беседку с электричеством и москитными сетками — и можно летом хоть весь день проводить на воздухе. И тебе хорошо, и… — микроскопическая пауза, и его ладони всё-таки осторожно скользнули на мой живот, — и малышу полезно.

Сердце сбилось с ритма — значит, в его планах не только я! И это его МЫ — это про нас втроём. И вообще всё это очень похоже на сказку. На красивый финал непростой истории. Финал с большим уютным домом в новогодних фонариках, запахом свежеиспечённого кекса и мандаринов. Но главное — с заботливым мужчиной и улыбчивым карапузом на руках счастливой, умиротворённой простым семейным счастьем женщины. Это ли не мечта?