Мемуары - Ш Талейран

Когда Австрия выступила против Франции и Лейпцигское сражение положило предел удачам Наполеона, Мюрат поспешно вернулся в Неаполь(4); с этого момента он все пустил в ход для того, чтобы его отступничество помогло ему сохранить корону и войти в большую европейскую коалицию, открывшую ему широкие возможности. Желание союзных держав совершенно изолировать Наполеона и отказ Евгения Богарнэ вступить в эту коалицию делали отступничество Мюрата весьма полезным для союзников.

Наполеон, осведомленный обо всем происходящем, не был в создавшихся тогда условиях наставлен на правильный путь ни своим гением, ни советниками. Ему следовало в собственных интересах отозвать Евгения Богарнэ со всеми оставшимися у него французскими войсками в Лион и предоставить Италию честолюбивым мечтаниям Мюрата. Это был единственный способ воспрепятствовать его соединению с коалицией держав и возбудить в Италии национальное движение, которое было бы чрезвычайно важно для Наполеона во время указанной кампании. Но его взор был околдован, а измена завершилась в то самое время, когда он считал еще полезным говорить о верности того, кто уже за несколько месяцев перед тем подписал договор с Австрией. Интриги, к которым Мюрат прибегал для получения власти над всей Италией, тем не менее продолжались; их можно было достаточно точно проследить, и на Венском конгрессе они послужили причиной разрыва с ним всех держав, следствием чего была его гибель.

Я хотел показать здесь, что в могуществе Наполеона на той высоте, которой он достиг, и в его политических творениях был коренной порок, который должен был, с моей точки зрения, препятствовать его укреплению и подготовить его падение. Наполеон находил удовольствие в том, чтобы тревожить, оскорблять, мучить тех, которых он возвысил; постоянно испытывая подозрения и пребывая в состоянии раздражения, они со своей стороны тайно подрывали создавшую их власть, которую привыкли уже считать своим главным врагом.

Те же самые разрушительные начала, которые я подробно охарактеризовал применительно к Неаполю, обнаружились в той или иной форме во всех созданных Наполеоном государствах.

В Голландии он начал с того, что передал президенту власть, находившуюся в руках директории, которая не была бессменной. Он убедил Шиммельпеннинка согласиться на принятие верховной власти с титулом великого пенсионария. Шиммельпеннинк был слишком умен, чтобы не понимать, что предназначенная ему роль имеет временный характер. Но притязания французских агентов и вытекавшее из них расточение казны, естественно, раздражали общественное мнение Голландии. Шиммельпеннинк надеялся использовать в интересах своей страны кратковременное влияние, которое должно было послужить ему наградой за его услужливость в отношении Наполеона. Он хотел добиться лучших условий для Голландии, но его иллюзии на этот счет должны были оказаться непрочными. Император, всегда стремившийся придать видимость национального движения кризисам, создаваемым им с целью уничтожения независимости побежденных стран, начал со времени принятия власти Шиммельпеннинком тайно возбуждать недовольство старых привилегированных корпораций, городской магистратуры и дворянства Голландии против лица, вышедшего из класса буржуазии; одновременно он пытался оживить в народе революционное настроение, чтобы побудить его восстать против власти, переданной новым порядком в руки одного человека. Но умеренность и мудрость великого пенсионария, глубокий здравый смысл голландцев и убеждение, что всякая попытка выступить немедленно вызовет решительное вмешательство Франции, побудили страну спокойно подчиниться своему новому правительству.

Когда император увидал, что его происки не приводят к поставленной им цели и что он не оказывает никакого влияния па страну, он усвоил другой образ действий. Через посредство адмирала Верюелля он дал знать самому Шиммельпеннинку и нескольким видным в стране лицам, что такое положение не может длиться, что Голландии необходимо заключить более тесный союз с Францией, испросив себе в государи французского принца. Некоторые полученные им сведения с очевидностью показали Наполеону, что страна больше всего боялась присоединения к Франции, и он ловко воспользовался этим настроением, способствовав призванию одного из своих братьев. Он не только обещал сохранить целость территории, но присоединил к ней Восточную Фризландию и возбудил в именитых родах всевозможные надежды. Шиммельпеннинк испытывал самые мучительные колебания; он не решался ни запросить мнение страны, ни согласиться на то, что от него требовали. Самым осторожным и мудрым ему казалось отправление депутации в Париж, чтобы судить там на месте о допустимых пределах сопротивления. Эту депутацию он составил из Гольдберга, Гогела, Сикса и ван Стирума. Данные им и адмиралу Верюеллю инструкции предписывали ни под каким видом не соглашаться на присоединение и возражать против всякого предложения, клонящегося к учреждению монархии, ссылаясь на то, что эта форма противоречит нравам и обычаям страны.

Императору все это было так же хорошо известно, как и голландским депутатам; но его воля была столь тверда, тщеславие его было так задето, что никакие соображения какого бы то ни было характера не могли помешать ему принудить этих несчастных уполномоченных формально просить согласия Людовика Бонапарта на принятие голландской короны. Людовик, со своей стороны, был вынужден принять ее, и Голландия превратилась таким образом в королевство. Из такого положения для Наполеона могли проистечь только осложнения. Они и в самом деле скоро обнаружились, и притом во множестве.

По прибытии в Гаагу принц Людовик был встречен очень холодно. Он пробыл там сначала очень недолго; призванный вследствие объявления войны Пруссии стать во главе голландской армии в Вестфалии, он начал осаду Гамельна, когда на эту крепость распространилась капитуляция Магдебурга; его кампания этим закончилась. Вернувшись в Амстердам, он направил все усилия на обеспечение независимости Голландии, откуда проистекли бесконечные споры между обоими братьями. Результатом их был очень тяжелый для Голландии договор. Император составил его таким образом, чтобы оскорбить своего брата и побудить его к отречению. Однако раздражение толкнуло Людовика Бонапарта на крайности совершенно другого рода. По внешнему виду он покорился, но немедленно начал переговоры с петербургским и лондонским дворами. Его хлопоты у этих двух дворов не увенчались успехом. Приняв однажды решение не выполнять договора, заключенного им с братом, он подготовился к открытому сопротивлению, воодушевил всю Голландию на войну, возвел укрепления против Франции и не хотел уступить даже силе, которую Наполеон был вынужден применить против него.

Когда его королевство было занято армией, находившейся под командованием маршала Удино, он тайно покинул страну и удалился куда-то в Германию, завещав Голландии всю свою ненависть к брату(5).

Присоединение ее к Франции было следствием его удаления. Благодаря этому император расширил свою империю, но ослабил свои силы, потому что ему приходилось держать наготове армейский корпус для обеспечения верности своих новых подданных. Опасение суровых рекрутских наборов и призывов в караулы перевешивало у них чувство удовлетворения от того, что форт Гельдер сделался одним из морских оплотов французской империи, а Зюдерзее превратился в большую школу мореплавания, в которой должен был обучаться экипаж флота, строившегося Францией в Антверпене. Несколько правительств, смененных Наполеоном в Голландии, бесследно уничтожили там доверие к нему народа и заставили ненавидеть самое имя француза; но наиболее серьезные затруднения, испытанные им в этой стране, выросли там, как мы видели,-и как это было и в других созданных им государствах,-из его собственной семьи.

Объединение двадцати мелких государств и превращение их декретом Наполеона в Вестфальское королевство, созданное для его брата Жерома Бонапарта, породило новые препятствия для его честолюбивых стремлений. В королевство это, имевшее приблизительно два миллиона жителей, целиком вошли владения курфюрста Гессен-Кассельского. Надо вспомнить, что в этом Гессенском государстве воля государя почти полностью заменяла все учреждения и что народ, не обремененный налогами, еще не стремился к другому роду правления.

Вскоре после своего назначения (это то выражение, которое император хотел ввести в употребление) Жером отправился в столицу своих владений, Кассель. Брат назначил ему род регентства, составленного из Беньо, человека большого ума, Симеона и Жоливе, указаниям коих он должен был следовать. Их портфели были полны всевозможными декретами учредительного характера. Прежде всего они привезли с собой из Парижа конституцию; затем они должны были приспособить к ней судебную, военную и финансовую систему. Первым их мероприятием было новое разделение территории, мгновенно нарушившее без помощи революции все традиции, обычаи и связи, созданные временем. Затем были учреждены префектуры, округа и повсюду назначены мэры. Таким образом в Германию был перенесен из Франции весь механизм управления, причем утверждалось, что это ускорило ее развитие. Когда возложенное на них поручение было исполнено, Беньо и Жоливе вернулись во Францию; Жером Бонапарт поспешил облегчить им возвращение туда. Он оставил Симеона в качестве министра юстиции и царствовал затем один, то есть имел двор и бюджет, или, вернее, женщин и деньги.