Черное солнце Афганистана - Георгий Свиридов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Чубков с помощником стали деловито ощупывать винты на плите, закрывавшей топливные баки, Беляк недоуменно замер. Неужели и туда? Не может быть такого! Там одних крепежных винтов три сотни, да еще герметика…
— Не боись, лейтенант! — повторил Иван, доставая отвертку. — Будет полный порядок!
Эти три сотни винтов откручивались и закручивались одной примитивной отверткой, поскольку иного инструмента не имелось. Все было вскрыто, топливо откачено, бутылки уложены, плита возвращена в исходное положение, даже место соединения подкрашено.
А летчики-операторы мозговали над маршрутными картами. Они пересчитывали остатки топлива и места дозаправок на этапах полета.
— От Кандагара до Кабула не дотянем, — доложили они свои расчеты командиру группы. — Топлива не хватит.
— Что предлагаете?
— Взять площадку в Газни.
— Хорошо, — согласился Серебров. — Пишите перезаявку.
В штабе были удивлены изменением маршрута. Но Павел Серебров умел убеждать и настаивать на своем. Там и жаркая погода и воздух разрежен, а горы высокие, преодолевать их трудно, тем более что машины новые, тяжелые, и потому топлива заправляем меньше, чтоб облегчить общий вес. Он умел говорить веско и убедительно.
— Лететь предстоит нам, а мы те места хорошо знаем!
— Тебе виднее, капитан! — сказал главный начальник и дал «добро».
Первый этап — по Союзу, до города Мары.
Первый этап полета, как первый бросок, испытание на прочность и выносливость машин. На запросы командира звена ответы следовали однотипные:
— Нормально!
— Полный порядок!
— Без проблем!
Второй этап — от Мары до Шинданда.
При пересечении границы дали эшелон 3600 метров над уровнем моря. Но на высоте в три тысячи метров начались неприятности. К обычным маслянистым запахам от работающих двигателей, внезапно добавился запах водки.
Паршин запросил бортового техника.
— Что там у тебя?
— Стреляют, — ответил Чубков.
— Кто стреляет?
— Бутылки! Пробки стреляют.
Паршин по внешнему переговорному устройству обратился к Сереброву. И на других вертолетах происходило то же самое. Командир звена принял решение:
— Снижаемся до двух с половиной!
— Понял! — ответил Паршин.
Перед приземлением открыли двери и проветрили кабины, выгоняя водочный дух. Но он упорно держался, порождая мрачные мысли.
В Шинданде быстро подзаправились горючим, и — в путь. В Газни также постарались не задерживаться.
В ставший родным Джелалабад, на свою базу, прилетели без приключений. На аэродроме летчики и технари, встречавшие прибывшие вертолеты, с удивлением смотрели на угрюмых, чем-то озадаченных пилотов. Ничего не могли понять.
Серебров, взяв с собой Паршина и Беляка, поспешил в штаб, докладывать о результатах командировки. А бортовые техники принялись торопливо отвинчивать винты, вскрывать потаенные места. И подсчитывать потери и убытки. А они оказались немалыми — около каждой боевой машины выросла куча пустых бутылок.
К вечеру Серебров собрал группу. Подвел печальный итог. Пилоты угрюмо молчали.
— Улетали веселились, прилетели прослезились, — скаламбурил Друзьякин.
— Потери естественные и не по нашей вине, — сказал Одинцов и внес предложение. — Следовательно, убытки надо поделить на всех.
Каждому члену группы досталось лишь по шесть скромных поллитровок…
4
На следующий полет за новой партией вертолетов никто из членов группы, наученный горьким опытом, ни у кого денег не брал, никаких заказов не принимал.
Командировка прошла спокойно. Ровно, без нервотрепки и без разгульного кутежа. Сдали Юлдашу привезенный товар. Но уже не в таком количестве. Получили деньги, скромно отметили свое пребывание на родной земле. Закупили ящики водки. Тоже в меньшем количестве.
Получали новенькие вертолеты Ми-24, пригнанные с завода. С ними прилетели инженеры-доработчики из Конструкторского бюро. Они привезли прикрепленные к шлемам очки ночного видения. Были организованы ночные полеты, в ходе которых летчики выявили много недостатков новинки: габариты защитного шлема и его вес непомерно увеличены, в них неудобно работать, ручная коррекция отображения не совершенна и прочее, и прочее…
Многие пилоты не хотели быть «подопытными кроликами» и под разными предлогами стали отлынивать от ночных полетов, но Беляку захотелось освоить новую разработку. Ему было интересно: ночью все виделось, как и днем, но только в бледно-салатном цвете. На третьем заходе на посадку кто-то решил «помочь летчику» и включил огни посадочной полосы.
— Мать-перемать! Немедленно выключить огни! — заорал в переговорное устройство командир.
Но было поздно. Беляк уже поймал «зайца». Этих секунд оказалось вполне достаточно, чтобы произошло полное ослепление. Пришлось совершать дополнительный круг и заново заходить на посадку. На адаптацию, на восстановление зрения требовалось минут пять. И это отразили в отчете. А еще отметили, что в боевой обстановке, когда зрительное напряжение предельно, когда ведется стрельба неуправляемыми ракетами, возникают яркие вспышки, которые также могут ослепить летчика.
Каждую ночь Александр летал с инженерами конструкторского бюро, добросовестно выполнял их указания. Он оказался единственным летчиком из всей группы, который получил официальный допуск «по работе в очках ночного видения».
Глава двадцать третья
1
Заместитель командира полка по политической части подполковник Корниловский находился в радостно-приподнятом настроении, хотя внешне это ни в чем не проявлялось. Он по-прежнему старался бывать всюду и находиться в курсе всех дел. Все видеть, все замечать, фиксировать любые нарушения и главное — указывать на недостатки и упущения, особенно по линии партийной дисциплины и выполнения воинского долга.
Настроение ему поднял телефонный звонок из Кабула, из Политуправления армии. Корниловскому сообщили о том, что он включен в список кандидатов на поездку в Ташкент, на слет-совещание политработников Туркестанского военного округа.
— Планируется и ваше выступление. Но не больше пяти минут! Срочно подготовьте и вышлите текст. О дне выезда сообщим дополнительно.
Ну, как тут не радоваться!
Партийных работников, замполитов разного ранга и званий, как он знал, в войсках округа несколько тысяч, а в Ташкент на совещание поедут считанные единицы. Лучшие из лучших! Приятно осознавать себя в их числе.
Корниловский, как человек деловой и практичный, понимал, что обязан этим капитану Серегину. Мало ли в частях и полках округа настырных и честолюбивых политработников? Но публикации в окружной газете, подготовленные Серегиным, сделали свое дело. Их сотрудничество оказалось, как пишут в дипломатических отчетах, «выгодным обеим заинтересованным сторонам».
Неделю назад Серегин позвонил из редакции. Он уточнял отдельные положения статьи, которая выходит за подписью Корниловского. Но, как понимал сам замполит, то была лишь скрытая возможность проверить выполнение их договоренности. Корниловский в завуалированной форме доложил капитану, что дубленка для его жены уже приобретена, и он ищет способа переправить ее в Ташкент. Серегин дал понять, что впутывать посторонних нельзя ни в коем случае.
— В ближайшее время я буду в ваших краях, — сообщил журналист. — У нас планируется выпустить специальный номер газеты, полностью посвященный предстоящему слету передовиков политической работы, — и добавил, что статья Корниловского воспринята «на ура», что она произвела фурор в Политуправлении округа.
В тот же вечер Корниловский положил перед собой лист бумаги и стал записывать основные тезисы своего будущего выступления. Борьба с пьянкой в полку, естественно, занимала львиную долю. Но замполит понимал, что этого мало. Надо рассказать, как летчики и техники полка в короткие перерывы между боевыми вылетами занимаются изучением трудов классиков марксистско-ленинского учения, очередных решений партии и выступлений Генерального Секретаря, с обязательным конспектированием, а потом выступлением на семинарах.
О том, что большинство летчиков его требования манкируют и утвержденные планы политико-воспитательной работы не выполняют, он, конечно, распространятся не станет. Не рассказывать же о том, что между боевыми вылетами летчики предпочитают просто отдыхать, а то и выпивать, сбрасывая стресс и физические перегрузки, забросив под кровать толстые и нудные книги, недописанные конспекты и индивидуальные планы. Обо всем этом в штабах и политуправлениях знают и без него…
2
Телефонограмма из штаба армии была тревожной и краткой.
