Empire V. Бэтман Аполло - Виктор Олегович Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже понял, что сколько будет халдеев, столько будет самых важных должностей.
Щепкин-Куперник с достоинством наклонил маску.
— Скажите, Рама, - благозвучным голосом произнес он, - может быть, хотя бы вас мне удастся излечить от черной болезни? Вы ведь еще такой молодой.
Вдруг есть шанс?
Вокруг засмеялись. Засмеялся даже Энлиль Маратович.
Меня охватила паника. Только что я на ровном месте опростоволосился с дискурсом, который, по общему мнению, знал очень неплохо. А с гламуром у меня всегда были проблемы. Сейчас, подумал я, окончательно опозорюсь - что такое "черная болезнь", я тоже не помнил. Надо было идти напролом.
— Кому черная болезнь, - сказал я строго, - а кому и черная смерть…
Смех стих.
— Да, - ответил Щепкин-Куперник, - это понятно, кто бы спорил. Но отчего же вы, вампиры, даже самые юные и свежие, сразу одеваетесь в эти угольно-черные робы? Отчего так трудно заставить вас добавить к этому пиру тотальной черноты хоть маленький элемент другого цвета и фактуры? Вы знаете, каких усилий стоила мне красная бабочка вашего друга Митры?
Я понял наконец, о чем он говорит.
— У вас такой замечательный, глубокий курс гламурА, - продолжал Щепкин-Куперник жалобно. - И все же на моей памяти со всеми вампирами происходит одно и то же. Первое время они одеваются безупречно, как учит теория. А потом начинается. Месяц, максимум год - и все понемногу соскальзывают в эту безнадежную черную пропасть…
Как только он произнес эти слова, вокруг мгновенно сгустилось ледяное напряжение, которое было ощутимо почти физически.
— Ой, - прошептал он испуганно, - простите, если сказал что-то не то…
Я понял, что это шанс проявить себя с лучшей стороны.
— Ничего-ничего, - сказал я любезно, - вы очень остроумный собеседник, и неплохо осведомлены. Но если говорить серьезно… У нас, сосателей, действительно есть определенная тенденция к нуару. Во-первых, как вы, наверно, знаете, это наш национальный цвет. Во-вторых… Неужели вы не понимаете, почему это с нами происходит?
— Клянусь красной жидкостью, нет, - ответил Щепкин-Куперник.
Похоже, он испытал большое облегчение, так удачно миновав опасный поворот.
— Подумайте еще раз, - сказал я. - Что делают вампиры?
— Управляют ходом истории? - подобострастно спросил Щепкин-Куперник.
— Не только, - ответил я. - Еще вампиры видят ваши темные души.
Сначала, когда вампир еще учится, он сохраняет унаследованный от Великой Мыши заряд божественной чистоты, который заставляет его верить в людей несмотря на все то, что он узнает про них изо дня в день. В это время вампир часто одевается легкомысленно. Но с какого-то момента ему становится ясно, что просвета во тьме нет и не будет. И тогда вампир надевает вечный траур по людям, и становится черен, как те сердца, которые ежедневно плывут перед его мысленным взором…
— Браво, - рявкнул рядом Мардук Семенович. - Энлиль, я бы занес это в дискурс.
Щепкин-Куперник сделал что-то вроде книксена, который должен был выразить его многообразные чувства, и отступил с нашего пути вместе со своей свитой.
Следующая группа, к которой меня подвел Энлиль Маратович, состояла всего из двух халдеев, похожих друг на друга. Оба были пожилые, не особо опрятные, жирные и бородатые, только у одного из-под маски торчала рыжая борода, а у другого - серо-седая. Седобородый, как мне показалось, пребывал в какой-то полудреме.
— Вот это очень интересная профессия, - сказал мне Энлиль Маратович, указывая на рыжебородого. - Пожалуй, важнейшая на сегодняшний день. Прямо как в итальянской драме. Господин Самарцев - наш главный провокатор.
— Главный провокатор? - спросил я с удивлением. - А что именно вы делаете?
— Вообще-то это абсолютно издевательское название, - пробасил Самарцев. - Но ведь вы, вампиры, любите издеваться над беззащитными людьми.
Как ты только что всем напомнил в предельно наглой форме…
Я опешил от этих слов. Самарцев выждал несколько секунд, а потом ткнул меня пальцем в живот и сказал:
— Это я показываю, что именно я делаю. Провоцирую. Получается?
И все вокруг весело заржали. Я тоже засмеялся. Как и положено провокатору, Самарцев был обаятелен.
— На самом деле я менеджер будущего, - сказал он. - Так сказать, дизайнер завтрашнего дня. А должность так называется потому, что провокация в наше время перестала быть методом учета и стала главным принципом организации.
— Не понимаю. Как это провокация может быть методом учета?
— Запросто, - ответил Самарцев. - Это когда у самовара сидят пять эсеров и поют "вихри враждебные веют над нами". А среди них - один внедренный провокатор, который пишет на остальных подробные досье.
— Ага. Понял. А как провокация может быть методом организации?
— Когда провокатор начинает петь "вихри враждебные" первым, - ответил Самарцев. - Чтобы регистрация всех, кто будет подпевать, велась с самого начала. В идеале, даже текст революционной песни сочиняют наши креативщики, чтобы не было никакого самотека.
— Понятно, - сказал я.
Самарцев снова попытался ткнуть меня пальцем в живот, но в этот раз я подставил ладонь.
— Это, естественно, относится не только к революционным песням, - продолжал он, - а ко всем новым тенденциям вообще. Ждать, пока ростки нового сами пробьются сквозь асфальт, сегодня никто не будет.
— Почему? - спросил я.
— Потому что по этому асфальту ездят серьезные люди. Ростки на спецтрассе никому не нужны. Свободолюбивые побеги, которые взломают все на своем пути, в наше время принято сажать в специально отведенных для этого местах. Менеджер этого процесса естественным образом становится провокатором, а провокация - менеджментом…
— А товарищ ваш чем занимается? - спросил я.
— Молодежная субкультура, - сказал седой, зевнув.
— Вот
