Охотники за каучуком - Манфред Кюнне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гопкинс извиняется:
— Никак не могли добраться быстрее! Дорога через Маави завалена двумя огромными деревьями — в них ударила молния! Братьев Даллье это, наверно, тоже задержало.
— А, черт! — вырывается вдруг у Брауна, заметившего, что через столик от них сидит китаец, внимательно наблюдающий за ними.
Браун сначала колеблется, но потом все же кивает ему. Китаец все так же безучастно улыбается, Браун в ярости отворачивается.
— Что ему тут…
За окном снова слышится шум подъезжающего экипажа. Через минуту в зал входит Паркер, окидывает ищущим взглядом столы и направляется прямо к четырем плантаторам.
— Вот как будто и все в сборе, — говорит он. — А впрочем… Неужели Даллье еще не приехали?
Не успевает он заказать официанту-малайцу свой портер, как перед отелем останавливается третья коляска.
Появляются братья Даллье. С ними бледный горбатый старик, цепкий взгляд которого за минуту успевает ощупать лица всех присутствующих.
Джордж представляет им Джонатана Грина, главу лучшей адвокатской конторы Сингапура.
Затем он, ко всеобщему изумлению, подходит к сидящему в углу китайцу, обменивается с ним рукопожатием и громко говорит:
— Позвольте пригласить вас за наш стол!
И обращается к остальным:
— Это мой компаньон, господин Тао Чжай-юань. Я просил его тоже принять участие в нашей беседе. Познакомьтесь, пожалуйста!
Официант подает заказанные напитки. После его ухода Джордж обращается к плантаторам, еще не пришедшим в себя от удивления.
— Господин Тао Чжай-юань приехал сюда, потому что согласен с нашими предложениями. Мы с братом были у губернатора. Сэр Ирвин Хервест полностью разделяет наши взгляды по этому вопросу, не так ли?
Роберт кивает.
— Следовательно, все теперь зависит от нас самих, — продолжает Джордж, обводя взглядом всех собравшихся.
— Извини, — говорит Браун. — Как прикажешь тебя понимать?
Вмешивается Гопкинс.
— О чем здесь, собственно, идет речь?
— Речь идет о том, что господин Тао Чжай-юань хочет участвовать в деле, — отвечает Джордж.
— То есть как?
— В деле, в каком деле? — недоумевает Паркер.
Джордж говорит медленно, с расстановкой:
— В нашем совместном предприятии. В акционерном обществе, господа, которое мы намерены основать сейчас, на этом самом месте, под предварительным, вероятно, наименованием «Малай раббер эстейтс». Мистер Грин поможет нам сформулировать конкретные условия договора. Предусмотрено, по крайней мере с моей стороны, что в создаваемом обществе будет участвовать господин Тао Чжай-юань. А также господин ван Ромелаар и вы, мистер Робертс. Я не предвижу возражений… — И продолжает с усмешкой: — Кстати, как смотрит мистер Эмери Шаутер на то, что вы собираетесь примкнуть к нам?
— Он еще не знает об этом, — говорит ван Ромелаар.
На лице у Джорджа удивление.
— Да ведь не у нас одних так оно сложилось, — говорит Роберте, словно оправдываясь.
В 1895 году — через десять месяцев после опустошительного нашествия жуков — в Британской Малайе неожиданно вспыхнула эпидемия грибкового заболевания, быстро распространившаяся по всей колонии и уничтожившая почти все кофейные деревья в стране.
В начале сухого сезона на некоторых плантациях появились на нижней поверхности листьев кофейного дерева споры и мелкие веерообразные трубчатые мицелии ржавчинного гриба Hemileia vastatrix, имеющего вид оранжевого пятнышка величиной с булавочную головку. Через несколько дней такие же пятна были обнаружены и на других участках.
Вскоре во всей Британской Малайе не осталось ни одной кофейной плантации, на которой бы не было этих зловещих признаков.
Пятна разрастались. Их становилось все больше, из оранжевых они превращались в ржаво-бурые и придавали посадкам вид европейского леса осенью. Начинали опадать листья, цветы, побеги.
Одновременно бразильские конкуренты выбросили на рынок огромное количество кофе сорта «сантос».
Немногие уцелевшие плантации колонии не находили сбыта своим сортам «робуста» и «либерия».
Английские владельцы кофейных плантаций оказались перед катастрофой.
26
В Сингапурский ботанический сад поступают новые заявки — владельцы кофейных плантаций Селангора и Негри-Сембилана хотят разводить каучуконосы на своих опустошенных землях; администрация Перака просит прислать десять тысяч семян гевеи; в Джохоре двадцать два владельца плантаций пряностей намерены последовать примеру Робертса и ван Ромелаара; то же самое собираются сделать хозяева чайных плантаций в Сунгей-Уджонге и в Паханге.
А плантаторы в провинции Уэллсли?
В один прекрасный день в столицу заявляется Эмери Шаутер. Рикша везет его к белокаменному дворцу, возвышающемуся на холме посреди северо-восточного квартала. Шаутер входит в прохладный, выложенный каменными плитами вестибюль и просит доложить о себе сэру Ирвину Хервесту.
В полном смятении, расстроенный и злой, он поднимается через несколько минут на второй этаж и входит в кабинет губернатора.
— Крышка мне! Сдаюсь! — заявляет он без всякого вступления ошеломленному губернатору и прибавляет:
— Эх вы, фантазеры! Если бы не грибок, ничего бы у вас не вышло!
Ирвин Хервест поднимается со своего кресла. Годы слегка согнули его статную фигуру. Экономические и политические трения между Германией, Соединенными Штатами Америки, Францией и Великобританией становятся все сильнее, их отзвуки достигают колоний и приносят ему множество забот и неприятностей.
Он внимательно оглядывает Шаутера.
— Если я вас правильно понял… вы хотите…
Шаутер почти кричит:
— Я хочу получить саженцы гевеи! Да, да!
Ирвин Хервест улыбается.
— Времена меняются, и с ними меняются люди! Кажется, это сказал Лонгфелло?
Шаутер угрюмо отказывается от предложенной сигары. Достает из кармана толстую обгорелую трубку, которую всегда носит с собой. За долгие годы он обгрыз и изуродовал ее своими длинными желтыми клыками.
Выдыхает облако густого вонючего дыма и ворчит:
— Паршивые времена!
— Времена великих свершений, — возражает губернатор. — Братья Даллье основали компанию «Малай раббер эстейтс».
— А Робертс и ван Ромелаар уже спелись с ними! — не скрывает злости Шаутер.
— Робертс?
— Тот самый, о котором я вам как-то рассказывал! Вместе с которым я был у вас в семьдесят первом году! Жуки его доконали. Я и не обижаюсь на него за то, что он занялся каучуком. Теперь мне и самому придется сделать то же!
Гнев еще клокочет в нем.
— Надо же им было снюхаться именно с этим фантазером!
— Правительство Великобритании весьма заинтересовано в предприятиях подобного рода.
Шаутер обескуражен.
— А ведь одно время вся эта затея с каучуком была правительству глубоко безразлична!
— В настоящее время оно принимает самое живое участие во всем, что связано с каучуком. Особенно здесь у нас — и прежде всего в акционерных обществах! Не думаю, чтобы в этом вопросе могло что-нибудь измениться. Быть может, для вас тоже было бы наиболее удачным решением примкнуть к такому обществу.
Голос Шаутера звучит глухо.
— Этого все равно не миновать! Это-то мне ясно. На моей плантации дела идут из рук вон плохо. Все участки надо засаживать заново. Сэр! Я не в очень-то хороших отношениях с директором ботанического сада. Если бы вы… если бы вы взяли на себя труд попросить его… ведь я из-за этого и приехал…
— Да с удовольствием!
Видно, что у Шаутера гора с плеч свалилась.
— Как видите, дело идет на лад, — продолжает губернатор. — Осуществляется и мой план! В Пераке, в Пуло-Пинанге, здесь, в Сингапуре… Короче говоря, я приказал, чтобы туземцы сажали гевею на своих полях!
— На полях туземцев?
— Да! Когда-нибудь эти поля станут главным богатством Англии!
Шаутер только качает головой от удивления. Но вдруг у него вырывается:
— Постойте! А ведь тут что-то есть!
Он ударяет кулаком по столу.
— Блестящая идея, сэр!
Губернатор кивает, медленно, словно видит перед собой осязаемые черты будущего.
Уже через несколько лет все каучуковое хозяйство Британской Малайи складывалось из двух принципиально различных отраслей. Английская статистика различала «крупные плантации», относя к последним европейские и китайские посадки площадью свыше ста акров, и «мелкие плантации» — небольшие, принадлежащие туземцам клочки земли, часто занимавшие не более двух-трех акров.
«Крупные плантации» представляли собой мощные, построенные на капиталистической основе предприятия. Все они, за исключением китайских плантаций, являлись собственностью акционерных обществ, и работали на них наемные рабочие. «Мелкие плантации», напротив, были личной собственностью, и хозяйство на них велось самим владельцем и его семьей.
