В окопах времени - Борис Орлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А бойцы Отряда со всей пролетарской ненавистью гасили зажравшуюся чистенькую беломазую сволочь. С классовых, так сказать, позиций… понятно, на чьей стороне была победа!
…На площади к капитану Лехе, который, отбив горлышко, заливал себе в луженую глотку «Вана Таллин», осторожненько покашливая, приблизился невысокий мужчинка в черной кепеле…
«Ой, я таки извиняюсь… это ви будете командир? Да? И я вам должен верить? Ну ладно, ладно… но скажите, я не знаю, о чем вы думаете — но. Погромы таки будут?!»
Капитан Леха задумался, а потом, рыгнув, авторитетно предположил: «Будут!»
…Человек с пейсами печально посмотрел на Леху взглядом спаниеля, забытого хозяевами на опустевшей осенней даче…
«Ви таки знаете, я почему-то сразу решил, что погромы будут… ведь это же фашисты! Вы посмотрите, что они в своих газетках пишут — что во всех их бедах виноваты опять же исключительно мы. Советскую власть провозгласили мы, советские войска пригласили мы, колхозы организовывали снова мы. Даже воду в унитазе — им известно, кто ее выпил… и я таки говорю: надо. Надо ехать…»
В этот патетический разговор вмешался Исфандиярыч, который немилосердно, пинками гнал из мэрии уже привычно желейно дрожащего щеками главу и отца города…
Дорогие шведские брюки главы и отца были разорваны сзади и мокры спереди.
Глава и отец идти не хотел, и Исфандиярычу приходилось поддавать ему ускорение через каждые пару шагов. Причем делал это сын степей с видимым огромным удовольствием.
Увидев главу и отца, капитан Леха очень оживился, а ребе деликатно отошел в стороночку — мало ли что.
«А-а-а, привет, ворюга! — радостно осклабился капитан. — Как там бассейн на твоей даче поживает?»
«Какккой бассеееейн?» — осведомился глава города.
«А у тебя их что — два? Тогда тот, который под крышей, с подогревом — который мы из материалов для реакторного барботера тебе построили… и как там твой подельник, Кривохижин? Все пьет? И пьет, и пьет… всю Россию пропил, гад толстопузый… ничего, и до него доберемся…
А знаешь что? Раз ты, свинота, так купаться любишь… мы ведь тебе рядом с твоим кабинетом в твоей мэрии-херии сауну оборудовали, чтобы ты со своей секретуткой там парился… так? Вот и попарься… А ну, ребята, тащи его назад в мэрию! Сейчас на нем мы будем ставить научный экскремент!»
…Щелкнул выключатель — и уютную сауну, вход в которую находился буквально за спинкой роскошного, по тогдашним понятиям, производства скандинавской компании «IKEA» кресла и был задрапирован эстонским флагом, озарил теплый свет шведской лампы…
На оббитом вагонкой полке лежало могучее тело, заботливо прикрытое байковым халатом… тело принадлежало старшему матросу Небийбабе!
«Ты как сюда попал?!» — с изумлением спросил я его…
«Да, когда мы мэрию взяли — я вот с Эллой познакомился…» — застенчиво произнес Небийбаба. Результаты знакомства были налицо — вся шея, грудь и живот старшего матроса были покрыты чернеющими следами укусов и пылких лобзаний, и спину и ее нижнее выпуклое продолжение покрывали уже чуть подсохшие следы от когтей. Картину довершало имя ELLA, выкусанное у Небийбабы на волосатой груди.
«А потом она меня спасла…»
Сама спасительница стояла в дверях, и ее глаза светились голодным маниакальным блеском…
«Пойдем отсюда, сынок… да на что она тебе нужна, блядь старая!»
«Каккая же я стааааррая?» — возмутилась секретарша.
«Аааа, возмутился мэр, — так вотт ты кудааа все время пропадаааалллааа? Пряммо у меняяя за спинноооой… измееена!»
«Не измена, а советский патриотизм! А ты, гражданин начальник, о себе подумай!»
Мэра усадили на полок, покрепче привязали и включили регулятор температуры на 100 градусов. Пущай пропотеет!
…Когда мы вышли на улицу, то мелкий дождик, моросивший с утра, сменился нежарким уже солнышком, пробивавшимся сквозь свинцовые тучи. Свежий ветер с Балтики полоскал вывешенные на балконах белые простыни — отчего Балтийск стал напоминать Берлин сорок пятого…
Гордые эстонцы дисциплинированно складывали у ног бронзового Ильича оружие… а самые дисциплинированные собственными языками отмывали с памятника красную краску, которой его вымазали…
От мэрии донесся протяжный вой. На этот раз Исфандиярыч тащил уродливую, похожую на карамору барышню, с черной анархистской повязкой на грязных, давно не мытых, жиденьких волосишках…
«Вот, паньмаешь, в падвал сыдел, в меня сытыры-лять хотел — но по бабьей своей дурости нэ знала как!»
«Ты кто будешь, красавица? Местная?»
«Я из Киеву… хай живэ вильна Украина!»
«Та нихай соби жеве… ты как здесь-то оказалась?»
«Я сторонница учения батьки Махно, специально приехала на помощь эстонским борцам с русопятской тиранией! Я буду убивать, убивать, уби…»
Бац.
Барышню быстро расклинило, и она жалобно заныла… я ведь женщин не бью, вы же знаете. Только вот разве это существо — женщина? Урод какой-то.
«Да, суду все ясно… наказать бы ее, а, Исфандиярыч?»
«Хоп майли, начальника! Сейчас мал-мало накажем…»
«И тебе… не противно?»
«Вах, зачэм так говоришь? Я маладой бил, в пэсках барашка мал-мал лубил… канэшна, маладой барашка куда как приятней, чем этот вонючий каза… но патер-плю! Пашли, сладкий мой… Цоб-цобе!»
…А на площади уже дисциплинированно выстроилась очередь из евреев, желающих покинуть гостеприимную эстонскую землю… как в старые проклятые времена.
Надо было что-то решать…
— … «Так, девушка, дайте-ка мне Тель-Авив… Алло, это Тель-Авив?
— Вай, Телави, да… гамарджобар, генацвали, тибе кито нужэн?
— Ты, овца бландинистая, дай мне Израиль, срочно… как нет связи? А с кем есть? С Хельсинки? Давай Хельсинки…
— Hallo, it is help? Connect me to state Israel embassy, urgently… Hallo, this embassy? With whom I speak?
— Im the military attache Roman Pole… а по-русски Вы говорить не можете, а?
— Слушайте сюда, Рома… тут у меня на руках полторы сотни аидов, которых нужно быстро-быстро…
— Шо ви мине голову морочите… Ви где?
— В Палтиски….
— Ой, ну я вже понял, шо не в Эйлате… где именно в Палтиски?
— На переговорном пункте, это…
— Спокойно, ми знаем, где это. Как вы выглядите?
— В форме, старший лейтенант…
— Ждите, товарищ старший лейтенант. Сейчас к вам подойдут… И, это? Какая, к примеру, у вас там погода?»
…«Шолом, это вы звонили в известное вам место, в Хельсинки?» — и лейтенант Коля сделал хищное лицо…
«Ой, вот только не надо! Не надо. Что вы на меня так смотрите, словно, извините, антисемит какой?»
Лейтенант Коля внимательно прищурил глаз…
«Ну хорошо — уже ухожу, ухожу. И вообще, я дипломат. Почетный консул. По нечетным — цивилизованный кооператор… человек тихий! Мы только своих заберем, и все…»
«Интересно, как это вы их заберете, в карман, что ли?»
«Зачем в карман? Для этого Хейл Авир есть…»
«Хх-ехх, это же Палтиски! Прикрыт с воздуха непробиваемым стальным щитом!»
«Ой, та на что нам его пробивать? Мы тихонечко, по стеночке… так, будьте любезны, помогите доставить беженцев вот в этот квадратик…»
…Когда последний еврей — им оказался пейсатый ребе — поднимался по рампе С-5А и уже приветственно помахал нам рукой, агент мирового сионизма ласково взял меня за рукав и проговорил интимным голосом: «Вы знаете, есть такая сказка… приходит к одесситу одна такая маланская мамаша и говорит — это вы спасли моего сына Моню, когда он тонул на Ланжеронском пляже? Большое вам спасибо, конечно… но где его панамка?
В Москве эпопея с ГКЧП благополучно гавкнулась. Что вас ждет? Трибунал? Если вы так думаете, то глубоко заблуждаетесь… и вас, и ваших людей продадут эстонским фашистам. И умирать вы будете дольше, чем мэр…
Слушайте, вы спасли наших — и зачем вам помирать? Грузите ваших людей…»
«Про ГКЧП… это верно?»
«Держите Общую Газету, передана по фототелеграфу из Москвы…»
«Да… доигрались, сволочи. А куда же я людей погружу?»
«Так на этот случай еще два борта уже летят… собирайте людей к посадочному пункту».
Да. Все прекрасное — недолговечно. Мы победили.
Но эти тупые ублюдки украли у нас нашу победу. И впереди нас ждала позорная смерть…
В последний раз гордо проехав по улицам освобожденного города, провожаемые восхищенными взглядами из-за проволочного забора Пентагона, мы сосредоточились на поле возле Киилга-Яхт.
И самолеты прилетели.
И — непобежденные — мои дорогие бойцы взошли на борт, и закрылись рампы — и самолеты поднялись в воздух.
А мы — остались… остался я, остался лейтенант Коля… Остался Левицкий и Володя-Росписной, Исфандиярыч и Небийбаба, остался русский патриот Фима Хайлис…
Это наша земля. И нам некуда с нее уходить…
