Цыганка - Дина Ильинична Рубина

Игуменья глянула на мое растерянное лицо, кивнула и еле слышно проговорила:

— Да-да… Соседи наши… – И, вздохнув, повторила: — Со-се-е-ди…

И сгорбилась, и пригорюнилась, как деревенская старуха, поправляя белый апостольник на голове.

Потом для нас долго вызывали такси, и когда прощались, я уже не задумывалась о ритуале. Просто расцеловалась с Матушкой, как с родной.

— А сняться?! – вспомнила вдруг Кира. – Я аппарат взяла!

Фотографировала Александра. Волновалась, долго всматриваясь в видоискатель фотоаппарата и смешно щурилась. Все боялась кнопкой ошибиться.

— Это вам не иконы малевать, – сказала Кира.

…Время от времени я люблю взглянуть на эту летнюю карточку: уселись мы втроем на продавленном диване — я и Кира с боков, Матушка посередке: сидит, дородная, чуть улыбаясь, круглые стекла очков поблескивают. И руки на колени уронила, беззащитно белые руки на черной рясе. «Матушка-молоток»…

А позади нас — чудесной работы гобелен с кистями: весь монастырь как на ладони, с храмом и церковью, с красавицей колокольней. Понизу искусно вышито золотой нитью:

…

ВОЗНЕСЕНСКИЙ ЖЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ НА СВЯТОМ ЕЛЕОНL.

3

— Я повезу вас дорогой Спасителя, – сказала Марина. – И для начала гляньте-ка вон туда. Видите?

На обочине круто несущейся вниз по склону дороги, неподалеку от огромного мусорного бака стоял белый осел. Фигура в наших палестинах самая обиходная. Но уздечка, сплетенная из цветастых тряпочек, красный хурджун, свисающий двумя тощими сумами по бокам и, главное, густые белые ресницы глубоких покорных глаз сообщали его кроткому облику домашнюю задушевность. Рядом с ним на каменном бордюре сидел старый араб в длинной галабие и белой куфие на голове, перетянутой витым черным шнуром.

— Ну, осел, – отметила я. – И что?

— Как это — что! Он Спасителя ждет!

— Когда?! – хором воскликнули мои американские друзья, Аня и Алик.

— Всегда! – весело ответила Марина, включая зажигание; и с самой вершины Масличной горы мы покатили вниз замысловатой дорогой, мимо осла, араба, гостиницы, что волнится на вершине семью крутыми арками и отовсюду видна, – к древнему еврейскому кладбищу, рассыпанному по склонам.

— Нет, серьезно, – уточнил Алик. – Он правда здесь всегда стоит?

И Марина почти всерьез ответила:

— А как же. Ведь точно никто не знает, когда явится Спаситель. Известно лишь — какой дорогой пройдет. Вот ослик-то и дежурит, чтоб в любой момент — под рукою. – Улыбнулась и добавила: — Заодно какой-нибудь турист сфотографируется, и для хозяина приработок.

Она показывала нам заветные, не затоптанные места Иерусалима в охотку — так показывают город только симпатичным тебе людям. Поэтому и очутились мы на вершине Масличной горы, где в последние годы появляться стало небезопасно. Впрочем, профессия гида вырабатывает привычку к будничным передвижениям по самым опасным местам. Так я совсем не боялась, когда жила в одном из поселений в Самарии и трижды в неделю ездила на работу в Тель-Авив по дороге, рассекающей несколько больших арабских сел.

Оставив у гостиницы машину, мы вышли и асфальтовой дорожкой стали спускаться по склону, между старых, забытых и частью раскрошившихся памятников, затем свернули влево, до старых щербатых ступеней, спустились еще ниже, наконец уперлись в железные ворота с фанерной дощечкой над ними, от руки расписанной: «Гробница малых пророков».

За распахнутыми воротами выстроились сторожами в ряд пыльные высокие туи, с отдельными как бы выпавшими из общего монолитного тела ветвями, – так локон выбивается из гладкой прически. Зеленоватые кожистые шишечки придавали деревьям встрепанный вид.

Мы оказались в большом дворе, чем-то напоминающем коммунальные дворы моего Ташкента: несколько халуп с разномастно застекленными террасами, обшарпанные сараюшки, белье, развешанное на веревках, подпертых рогатинами. На крыше одного из домов приземлилась бочком огромная телевизионная тарелка.

В дальнем углу двора в будке, вывалив наружу грязные белые лапы и лохматую башку, валялась собака, с ленивым равнодушием посматривая на незнакомцев. И целая колония кошек населяла двор и жила своей невозмутимой вольной жизнью. Все это было предоставлено холодному яркому свету, который всю томительно солнечную зиму катал и катал оранжевые шары по изнанке уставших век.

Посреди двора, за железной, запертой на замок оградой виднелась… Я не знаю как это описать. Глубокая яма? Широкая нора? Вход в подземелье? Словом, за железной калиткой круто вглубь, в утробу черной земли вели стертые каменные ступени и пропадали во тьме.

Мы принялись звонить, стучать, звать… никто не выходил. В сонной тишине на пустынном небе оцепенела черным распятием какая-то крупная птица.

Марина стала рассказывать, что этот участок Масличной горы с древним склепом еще до революции приобрел для Духовной Русской миссии архимандрит Антонин Капустин. Но большая арабская семья, невесть откуда явившись, понастроила на ней своих мазанок, сразу все обжила, как только они могут, немедля приспособив все окружающее пространство под свои нужды… А во время боев в Шестидневную войну, когда израильтяне освобождали Старый город, вся семья отсиживалась в этом вот самом склепе — нынешние хозяева были тогда детьми, они-то Марине и рассказали. Когда стихла канонада, отец выбрался наверх и вскоре вернулся от солдат с конфетами и молоком для детей. Так они поняли, что с евреями жить можно. А несколько недель спустя во двор явился министр по делам религий Исраэль Липель. Он сошел в гробницу, долго задумчиво трогал рукой неровные каменные своды… Выбрался наконец и сказал, почесывая небритую щеку:

— Ну что ж, вижу, вы тут живете уважительно, аккуратно. Оставайтесь пока… Продолжайте смотреть за нашей святыней.

Какое-то время им даже платили за это, потом перестали — видно, разузнали, что арабы и так принимают «пожертвования» от всех желающих.

Они и вправду живут тут мирно, получая с забредающих туристов и паломников небольшой доход, – семьи двух братьев, когда-то укрывшихся от канонады в гробнице Малых пророков. Один из них стал христианином, другой остался мусульманином. Их дети, оберегаемые разными молитвами, бегают и ползают по двору, присмотренные то одной, то другой женой. А есть еще старая мать, да незамужняя сестра, да две золовки, да еще две-три какие-то старухи…

Недавно являлись официальные хозяева участка из Русской миссии, всё бумагами трясли, напоминали, кому принадлежит святая гробница. Впрочем, тоже пока оставили незваных жильцов в покое — живите, однако помните…

Пока Марина рассказывала все это, время от времени нажимая кнопку звонка на той или другой двери, повторяя в сердцах: «Да куда ж они все подевались, бездельники, а?» — я боком присела на низкую каменную ограду двора, за которой круто вниз уходил склон горы и открывался грандиозный обзор всей небезызвестной окрестности. Я вспомнила бунинское: По жестким склонам каменные плиты Стоят раскрытой Книгой Бытия . Вокруг и вниз, насколько мог охватить взгляд, разбросаны были каменные надгробия самого древнего