Всемирная история искусств - Гнедич Петр Петрович

Главнейшим образом центром моды, откуда она радиусами расползается во все стороны, надо считать Париж, где блестящий французский двор, молодые короли, окруженные красавицами фаворитками, могли отдаться всей душой всем мелочам и погремушкам скоротечных мод. Необыкновенная роскошь придворных праздников, удивительная обстановка охот, в которых иные короли (Франциск I) принимали участие с лихорадочным увлечением, убеждение в том, что двор без женщины все равно что сад без цветов или даже «двор без двора», — все это сделало то, что королевский замок стал сборным пунктом дамской аристократии и представил собой высшую школу мотовства и разврата Франции. Расточительность и долги всегда идут рука об руку друг с другом. Где женщина царит по преимуществу и неослабно поддерживается желание нравиться, там блеск костюма стоит на первом плане. Екатерина Медичи, быть может, из политических видов, поощряя распущенность двора, во время своих путешествий была окружена свитой в несколько сот дам и девиц самых аристократических фамилий и требовала, чтобы придворные могли свободно во всякое время входить к ней самой и в комнаты фрейлин. Понятно, почему кавалеры звали дворец земным раем, а дам — его богинями. К этому времени нужно отнести французскую поговорку, что дворянин носит на своих плечах весь свой доход.

В царствование Генриха III вся эта роскошь и распущенность повели к развитию самых необузданных и сластолюбивых инстинктов, превративших всякое придворное пиршество в оргию. Любимейшим занятием короля было завивать и себе и королеве волосы; он сам гладил и гофрировал воротнички, предаваясь этому занятию с таким увлечением, что даже в день своей коронации пропустил, в силу этого обстоятельства, час, назначенный для коронования, и заторопившееся духовенство позабыло пропеть «Те Deum».

Странные наклонности и извращенные понятия заставляли его одеваться в костюм амазонки, с открытой грудью и шеей, на которых сверкали драгоценные каменья, и это не был исключительно торжественный костюм праздника, он и в домашнем быту ходил разряженный как кокетливая женщина, — и ему всеми силами старались подражать его любимцы фавориты. Дамы, напротив того, одевались по-мужски. Пиры-вакханалии снова начинают напоминать век Нерона. Пажи и лакеи, одетые в бархат, прошитый золотом и серебром, нередко голодали, так как у короля не хватало денег на их прокорм.

Только на того из придворных обращали внимание, кто имел двадцать или тридцать костюмов, менявшихся ежедневно. На голове мужчины носили женский ток, румянились, надевали серьги и имели небольшие усики, спереди камзола делали вырезной мыс, стягивали, насколько возможно, талию; руки и ноги должны были быть по возможности маленькие. Мелко сплетенные воротники были до того огромны и так плотно охватывали шеи, что головы казались лежащими на блюде. Герцог Сюлли рассказывает, что, войдя один раз в кабинет короля, он, в числе оригинальных подробностей туалета, заметил висевшую у него на широкой ленте через шею корзиночку, в которой копошились щенки. В одном остроумном памфлете, относящемся к царствованию Генриха III, заглавие которого по неприличию мы привести не решаемся, говорится между прочим: «Каждый обыватель может одеваться, как ему будет угодно, только бы одевался роскошно и не соображался ни со своим положением, ни со своими средствами. Как бы ни была драгоценна материя, ее все-таки следует отделать драгоценными камнями и золотом, иначе владельца ее нельзя признать порядочным человеком. Как бы хорош костюм ни был, но носить его долее месяца невозможно: это могут делать только скряги или люди без вкуса».

Мы имеем описание двух франтов: «На одном камзол совершенно обтяжной, словно к нему приклеен, коротенький, с узенькими рукавами; шляпа с высокой заостренной тульей и крохотными полями. Плащ далеко волочится по земле. Длинные панталоны во вкусе Марини, по провансальской моде. На другом камзол широчайший, весь в рубцах, подбитый и круглый, сзади похожий на спину лошади. Шляпа плоская, как блюдо, имеет поля в полтора фута ширины; на ногах небольшой валик с сборками; на шее брыжи, похожие на жернов».

Безобразное поведение Генриха III и его двора оказывало самое губительное влияние на общество и тянулось целых пятнадцать лет. Хотя сравнительно небольшое меньшинство следовало привычкам и внешности короля, но все-таки это меньшинство существовало. Королем возмущались, на него писали памфлеты, называли его «женин гладильщик и волосочес». Смелые проповедники из духовенства открыто с кафедры называли двор беспутным, говорили, что это шутовское глумление над бедностью народа.

Генрих IV хотя несколько, но положил предел придворному распутству. Он был чрезвычайно богат, мужествен, добр, честен, человечен и справедлив. Но зато страсть к фавориткам достигла у него таких размеров, что дворцовые расходы только увеличивались, а не уменьшались. Король любил, чтобы близкие ему дамы были одеты роскошно, — прочий двор им подражал. Блеск платьев дошел до того, что маршал де Бассон Пьер заказал к крестинам дофина платье из шелковой парчи, вышитой золотом и жемчугом; жемчуга пошло 50 фунтов. Впрочем, сам король одевался сравнительно скромно, уступая желаниям своих дам. К числу новых изобретений дамского туалета нужно отнести полукруглый складной веер, появившийся впервые в XVI столетии, носили его, как носят и теперь, на цепях у пояса, где носили круглое зеркальце в богатой оправе и часы (они имели яйцеобразную форму).

Королева Маргарита оказывала большое влияние на моду, и об умении ее одеваться к лицу говорили с восторгом. «Что бы ни надела наша прекрасная королева, — пишет ее современник, — чепчик или вуаль, — она одинаково прекрасна. У нее всегда какое-нибудь нововведение, но когда другие дамы начинают ей подражать, у них это выходит не то. Мне нередко приходилось ее видеть в атласном белом платье с золотой вышивкой, в креповой или газовой вуали, небрежно вьющейся вокруг ее головки, — и прекраснее этого я ничего не знаю. Пусть восторгаются красою древних богинь; перед красой нашей королевы они были просто горничными. Каков бы ни был фасон ее платья, грудь и шея ее были всегда открыты, ее прелестная голова носила столько жемчуга и драгоценных камней, как будто хотела поспорить с блеском звезд неба, золотая материя, полученная в подарок от султана, делала ее стан еще стройнее; каждый локоть такой материи стоил 100 ливров, и надо было иметь большую физическую силу, чтобы выдерживать его на себе, а между тем королева ходила в нем целыми днями». Далее автор говорит, что на религиозных процессиях она держалась с таким достоинством и грацией, что от этого никто не мог молиться.

Царствование Генриха IV только увеличило спрос на разнообразие в модах, и некоторые части туалета дошли до утрировки. Вырез лифа довели почти до пояса, подшивая снизу нагрудник из тонкой, расшитой прорезью материи. Эта мода привилась очень скоро, и обнажение плеч вскоре приняло такие размеры, что в 1591 году папа Иннокентий IX буллой предписал всем дамам прикрыться непрозрачной материей под страхом отлучения от церкви. Юбка становилась все шире и уродливее; вокруг талии устраивали целое колесо фижм, окружность которого достигала 12 футов. Колесо это сверху прикрывалось звездообразной оборкой из той же самой материи, из которой сделано было платье, а от него книзу прямой тумбой шла юбка. Воротники самых разнообразных фасонов, сплошь кружевные, прошитые золотыми и серебряными нитями, поднимались иногда выше головы. Среднее сословие, одевавшееся более скромно, называло аристократических барынь — dames aux gorges nue, а знатные дамы в свой черед называли их по той обуви серого цвета, которую они носили, — grisettes. Траур тоже подчинялся моде, и Генрих IV заменил прежний траурный цвет французских королей, фиолетовый и красный, на черный. Он носил, оплакивая своих фавориток, черный костюм, вышитый серебряными слезами, черепами и потухшими факелами.

Женщинам дозволялось носить, кроме черного, белый и коричневый цвета, и только с Генриха IV черный цвет стал всеобщим.