Самый темный вечер в году - Дин Кунц

Он нашел многих Эми, которые любили собак, но только одна создала организацию по их спасению. Ее фотографии на сайте этой организации Харроу не нашел, но, читая отчеты о спасении собак, размещенные на сайте, узнавал голос женщины, на которой в свое время женился.

Частный детектив Верной Лесли сумел раздобыть ее фотографию, которая подтвердила, что именно эта Эми была матерью ребенка Майкла Когленда, ребенка Харроу.

Он не мог сразу напасть на нее, потому что не знал, ждет она от него удара или нет. Предпочел действовать осторожно. Принялся наводить справки.

Когда выяснил, что Эми встречается с Маккарти, заплатил Вернону Лесли, чтобы тот провел обыск в квартире архитектора. Вот так узнал о существовании Ванессы, прочитал электронные письма, которые она посылала Брайану, заинтересовался этой женщиной.

Нашел ее, используя свои связи в преступном мире, недоступные Маккарти, увидел, как Ванесса выглядит, встретился с нею лицом к лицу и понял, что жизнь его изменилась. Изучение тела, разума и сердца Лунной девушки стало для него главным занятием в жизни, и на какое-то время необходимость свести счеты с Эми отошла на второй план.

Но теперь этот день настал.

Глава 59

Эми не могла больше говорить, не могла и вести автомобиль, так что припарковала «Экспедишн» на обочине автострады.

Молча прошла на луг, заросший желтоватой, высыхающей травой, серыми сорняками. Земля полого уходила вниз, но у подножия склона не росли дубы, только все та же трава, а над головой висело пепельное небо.

Эми остановилась, пройдя двадцать футов, посмотрела на свои руки, ладони, тыльные стороны, снова на ладони.

Воспоминания хранились не только в мозгу, но и в руках. Кожа ладоней помнила, как в последний раз она прикасалась к своему живому ребенку, мягкость кожи девочки, шелковистость чистых волос, когда Эми убирала их с лица дочери, тепло воздуха, выходящего из маленьких ноздрей.

Эми могла ощутить все это снова и снова: подбородок Николь, гладкую щеку, нежную мочку. Ощущения эти были такими реальными и не могли измениться до конца ее дней. А когда они приходили, званые и незваные, она еще долго не могла прийти в себя.

Она двинулась дальше, без какой-то цели, так же, как прожила последние девять лет, ни к чему конкретному, ища только ответ на вопрос, как такое могло произойти, в душе, конечно же, зная, что такого ответа ей не найти, что ее потеря — уравнение, которое ей не решить в этой жизни.

Еще через двадцать шагов, или через сотню, Эми упала на колени, не устояла, уперлась в землю руками, словно ребенок, который собрался куда-то ползти, но сил ползти у нее не было, да и некуда ей было ползти.

За все эти годы, когда она перестала быть Эми Когленд и не смогла вновь стать Эми Харкинсон, будучи Эми Редуинг, она никому не рассказывала историю той ночи. Девять лет держала в себе, вспоминая разве что бессонными ночами, и вот теперь рассказ этот вымотал ее донельзя, эмоционально и физически.

Она стояла на коленях, упираясь в землю руками, опустив голову, которая казалась тяжелее камня, и звуки, срывавшиеся с губ, больше напоминали не рыдания, а попытки протолкнуть в легкие воздух через сдавленное горло. Она плакала, рассказывая о смерти Никки, талисмана «Misericordia». Но никакие слезы не могли адекватно отразить боль утраты, вызванную гибелью ее второй Никки. Возможно, у нее был только один достойный выход — умереть в ту же ночь.

Она сидела на пожелтевшей траве, скрестив ноги, чуть ли не в позе лотоса, разве что вцепившись в колени руками, с поникшей головой, медленно качаясь взад-вперед.

Однажды она прочитала, что медитация — путь к спокойствию, но никогда не медитировала. Знала, что всякий раз медитация будет приводить к размышлениям о той ночи, к тем же вопросам без ответа, одному «почему?» и тысяче «что, если?».

Медитации Эми предпочитала молитву, и молитва ее поддерживала. Она молилась о своей дочери, о Джеймсе и Эллен, Лисбет и Каролине. Молилась о собаках, всех собаках, об избавлении их от страданий.

Какое-то время спустя Эми подняла голову и увидела Брайана, который в растерянности стоял в футах сорока, с Никки на поводке. Он не знал, правильно ли поступает, не мешая ей прийти в себя, но, разумеется, принял оптимальное решение.

Она любила его за неловкость, колебания, сомнения, застенчивость.

Майкл Когленд являл собой образец решительности и уверенности в себе. А его обаяние и обходительность оказались лишь маской социопата, в котором никогда не было и грана человечности.

Вот тут Брайан спустил с поводка золотистого ретривера, и тоже поступил правильно. Собака побежала в ее объятья.

Уже без колебания, неуклюжий, как мальчишка, направился к ней и Брайан, сел рядом.

Заговорил после короткой паузы.

— Собачьи жизни короткие, слишком короткие, но ты знаешь, что происходит. Ты знаешь, что боль придет, тебе придется потерять собаку, и у тебя будет болеть сердце, поэтому ты стараешься полноценно использовать каждый момент общения с ней, разделить ее веселье, порадоваться ее невинности. И все потому, что ты не можешь жить с иллюзией, будто собака — твой спутник на всю жизнь. И в этом тяжелом признании есть что-то особенное, ты принимаешь и отдаешь любовь, прекрасно понимая, что за это придется платить невероятно высокую цену. Может, любовью к собакам мы расплачиваемся за все другие наши иллюзии и за ошибки, которые мы совершаем из-за этих иллюзий.

Господи! Вот в его словах она не слышала ничего неуклюжего. Они вобрали в себя восемь лет ее жизни, которые Эми посвятила спасению собак, и она таких слов найти бы не смогла.

Какое-то время они молчали, одаривая собаку, эту живую Никки, той любовью, которую испытывали друг к другу.

— Майкл покинул страну, — наконец заговорила Эми, считая, что должна закончить рассказ. — Его так и не нашли. В Аргентину он не вернулся, хотя обеспечил себе стопроцентное алиби в Буэнос-Айресе. Его тамошние друзья поклялись, что он был с ними в ту ночь. Разумеется, их слова во внимание никто не принял. Потому что я видела его и выжила. Что же это за люди, которые под присягой изрекают ложь, заведомо зная, что это ложь, даже когда их показания более не имеют ровно никакого значения?

Получив наследство на том основании, что он женился и стал отцом ребенка, Майкл более не нуждался в семье. По закону жена могла претендовать на часть его состояния, так же, как и дочь. Эми и Николь были не активами, а обязательствами, вот он и счел необходимым подправить баланс.

Мог бы нанять кого-нибудь для этой работы, но, должно быть, опасался, что наемный убийца может потом его шантажировать. Жестокость убийств показывала, что Майкл не просто решал бухгалтерскую проблему. Нет, убивать ему определенно нравилось.