Нянечка для соседей - Лили Голд

Я чуть не поперхнулся.

— Что?

Она хмурится.

— Я не могу надеть их, я не хочу получить чертову дрожжевую инфекцию. И я женщина, у меня нет карманов. — Поскольку я не двигаюсь, она просто хмыкает, сворачивает их и засовывает в карман брюк. — Если ты не собираешься снимать с меня трусики, прежде чем лапать меня пальцами, то хотя бы постирай их, — бормочет она. — Они стоили сорок фунтов, я не собираюсь их просто выбрасывать…

Я обхватываю ее шею и притягиваю ее к себе еще одним поцелуем. Она вздыхает, прижимаясь ко мне. Я жду, пока она расслабится, затем просовываю руку в ее пучок и снимаю резинку. Ее волосы рассыпаются пушистым рыжим облаком.

— Себ!

Я снова целую ее, а затем направляюсь к двери, чтобы забрать свою дочь. Я чувствую себя легче, чем за последние несколько недель. ГЛАВА 47

БЕТ

К тому времени, когда мы возвращаемся домой, уже наступает вечер, и все устали. Мы с Себом укладываем Ками спать, затем завариваем чай и перебираемся на диван. Я сворачиваюсь калачиком под его рукой, положив голову ему на грудь.

По телевизору Мэри Берри[37] обсуждает консистенцию теста, а я смотрю, как свет с экрана мерцает на строгом лице Себастьяна. Его слова эхом отдаются в моей голове. «Я думаю, что ты должна быть с нами. Со всеми нами.» Страх разрастается внутри меня, и я яростно подавляю его.

Не помню, когда в последний раз я действительно принадлежала кому-то. И даже не знаю, принадлежала ли вообще. Я не могу поверить в то, что он действительно сказал это. Возможно, он просто был на эмоциях после полового акта.

Он смотрит на меня сверху вниз.

— Что такое?

— Ничего. — Я смотрю на телевизор и вздыхаю. — Этот пирог с мокрым дном навеял на меня грусть.

Он прижимает меня ближе.

— Бет, — рокочет он, и я вздрагиваю, когда низкий гул вибрирует во мне.

Я протягиваю руку и беру его за руку, перебирая его пальцы.

— Не могу поверить, что они так с тобой обошлись, — тихо говорю я. — Мне не верится, что они заставили тебя так ужасно себя чувствовать.

Забавно, но все свое детство я так завидовала другим детям, у которых были родители, дома, братья и сестры. Это все, чего я хотела. Тогда мне даже в голову не приходило, что у кого-то может быть семья, которая причиняет боль.

Он поднимает мою руку и целует костяшки пальцев.

— Не расстраивайся. Это была лучшая поездка к родителям, которая у меня когда-либо была.

— Но…

— Перестань волноваться, — бормочет он. Я открываю рот, чтобы возразить, но он останавливает меня поцелуем. Весьма эффективная тактика. Я впиваюсь в его губы, когда он по-хозяйски прижимается к моим губам, проводя по ним языком.

Входная дверь внезапно распахивается, и мы оба вскакиваем. Сайрус вбегает в квартиру, его волосы торчат вверх, а лицо напоминает гром. На его руках все еще блестят следы детского масла, как будто он не успел помыться. Я хмурюсь и смотрю на часы. Его смена едва началась.

— Сайрус?

Он молчит, снимает ботинки и с шумом бросает ключи на стойку.

— У нас есть выпивка покрепче чертового Карлсберга? — спрашивает он.

Мы с Себастьяном обмениваемся взглядами.

— Я положила бутылку белого вина в холодильник, — медленно говорю я.

Он кивает и бросается к холодильнику, распахивает дверцу и достает вино. Мы с Себом наблюдаем, как он выливает треть бутылки в бокал, выпивает ее и снова наполняет бокал. Он глотает еще одну порцию, потом замирает и смотрит на меня.

— Я ведь могу его выпить?

Я сползаю с дивана и подхожу к нему, кладу руку на его плечо. Он напряжен, все его мышцы вибрируют от энергии.

— Сай, — мягко говорю я. — Что не так? Что-нибудь случилось?

Он отстраняется от меня и делает еще один глубокий глоток вина.

— Эта… эта чертова девчонка… — Он разводит руками в отчаянии. — Слушай. Я привык к тому, что девушки на сцене распускают руки. Им нельзя, мне это не нравится, но я пихаю им в лицо свои сиськи. Поэтому я и ношу носок[38], на случай, если какая-нибудь озабоченная фанатка решит, что это вполне нормально — стянуть с меня трусы. — Я хмурюсь. Мне не нравится, куда это все ведет. — Это одно, — продолжает он, — но эта девчонка зашла за кулисы, последовала за мной в туалет и буквально вошла в мою душевую кабинку, когда я был с голым задом.

У меня открывается рот.

— Боже мой. Ты в порядке?!

— Я не огорчен. Я просто в бешенстве. — Он ударяет ногой по ножке стола, его челюсть стиснута.

— Она тебя трогала?

— Нет. Я закричал, и охрана быстро подоспела.

Я тянусь к нему.

— Сай, это ужасно.

Он внезапно поворачивается ко мне. Его темные глаза пылают от напряжения.

— Знаешь, почему это меня так разозлило? — требует он.

— … Потому что тебя домогались?

— Нет. Потому что это заставило меня думать о тебе.

Я дуюсь.

— Я думала, тебе нравится, когда я прихожу к тебе в душ.

— Не в этом смысле. — Он вздыхает, проводя рукой по лицу. Он выглядит измученным. — Тебя это беспокоит? То, чем я занимаюсь?

— Боже, мы опять затеяли этот разговор? Нет, меня не волнует, что ты снимаешь свою одежду на сцене.

— Я говорю не о танцах, — настаивает он. — Я говорю о женщинах. Я трогаю женщин. Беру их на руки и подбрасываю. Нахожусь в дюйме от их лиц. Позволяю им натирать мою грудь детским маслом. — Он вытирает рот рукой. — Ты мне нравишься, Бет. И это очень несправедливо — спать с тобой каждую ночь, но при этом позволять другим женщинам лапать меня за член.

— Да, но это всего лишь представление, верно? Хореография. На самом деле там ты не Сайрус, а Рэнди Ромео. Девушки — это просто часть твоей программы. Если бы ты был актером, я бы не злилась на тебя за то, что ты целуешь свою коллегу по сцене. — Он ничего не говорит. Я поднимаю руку и касаюсь его лица, проводя пальцами по линии его гладкой челюсти. — Я ценю, что ты интересуешься моими чувствами. Я понимаю, почему это может беспокоить некоторых людей, но тебе не нужно беспокоиться обо мне. Мне нравится, что у тебя есть работа, которую ты любишь. Мне нравится, что ты веселишь людей. И мне нравится, что ты приходишь домой ко мне. — Я беру его руку и кладу ее на свое бедро. — И я получаю истинное наслаждение. Я бы никогда не хотела, чтобы