Два месяца и три дня - Алиса Клевер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, она хотела любви.
– Хорошая машина, – пробормотала Арина через некоторое время, пытаясь примириться с раздраженным мужчиной рядом с собой. В конце концов, любой бы взбесился, если бы его женщина вышла в свет в таком виде.
Она – не его женщина. Она – его секс-игрушка.
– Нравится? – хмыкнул Максим. – У меня в жизни есть все, о чем я не просил. В том числе эта тачка.
– Куда мы едем? – спросила Арина, глядя, как машина уносится вдаль от центра Лондона. Максим покосился на нее и ухмыльнулся.
– На вечеринку.
– Что? Нет! Я очень устала, я хочу домой. Я не спала почти двое суток! – взмолилась Арина, но Максим притворно посочувствовал ей, покачал головой и положил руку ей на колено.
– Ох, это очень прискорбно, моя дорогая, потому что у меня с самого начала были большие планы на этот вечер. И я не собираюсь их отменять лишь потому, что ты устала, таскаясь с Ричардом по ковровым дорожкам.
– Но могу я сначала хотя бы переодеться? – спросила Арина. Максим отрицательно покачал головой. На губах его змеилась улыбка.
– Не стоит. Платье тебе идет…
– Прекрати!
– Что такое? – как бы удивился он. – Это платье – куда больше, чем просто наряд. И сегодня ты увидишь, откуда эта тема с обнаженными боками. Я только сейчас понял, насколько соответственно ты одета для нашей маленькой эскапады. Среди этих надутых индюков-киношников ты смотрелась глупо и вызывающе, но там, куда мы едем, ты станешь настоящей королевой вечера. Как ты и хотела, да?
– Ничего такого я не хотела? Куда мы едем? – Арина выпрямилась и напряглась каждой мышцей.
– Все люди жаждут любви, верно. Ты, Ричард. Любовь, моя дорогая, – это боль и наслаждение. Ты почувствовала это на себе? Сегодня увидишь это на других.
– Любовь – это счастье! – возразила Арина.
– И ты туда же? Ты думаешь, какое-то счастье может быть сильнее того, что я даю тебе? Думаешь, ты сможешь быть счастлива, живя с каким-нибудь фермером, год за годом, десятилетие за десятилетием? Будешь варить какую-нибудь бурду, слушать его умные речи, стареть под бубнеж телевизора, пока все не кончится?
– Не у всех же так! – возмутилась Арина, стараясь не думать о том, что Максим нарисовал почти идеальную картину жизни ее родителей. И почти всех ее знакомых.
– У всех! Но всем им легче, они не знают ничего другого, а тебе, моя Белоснежка, придется притворяться «белой и пушистой», зная, что в мире есть и другая любовь. Любовь, которая сильна, как наркотик. Острое наслаждение, от которого твое тело сходит с ума. Наслаждение, ради которого можно бросить все. Что ты и сделала, между нами говоря. Разве нет?
– Я хотела другого.
– Ты думаешь, что хотела другого, но это не так. Ты хотела того, что я могу тебе дать. Что я заставляю тебя пережить. Такую любовь. И, знаешь, все может быть еще круче и острее. Ты так многого не знаешь. Я хочу кое-что поснимать сегодня ночью.
– Не хочу я больше сниматься! – взбунтовалась Арина.
– О, ты и не будешь. На сегодня с тебя достаточно съемок, не правда ли? Ты и так завтра попадешь во все бульварные газеты. Нет, сегодня ты будешь просто смотреть.
– Смотреть на что?
– На что способны люди ради любви, – пожал плечами Максим и свернул прочь от Лондона.
29
Они ехали долго, почти не разговаривая. Городской пейзаж сменился тихими пригородными районами, но затем кончились и они – остались только ухоженные поля, темнеющие вдали леса и домики с горящими огоньками – шли деревни. Красный «Астон Мартин» пролетал мимо этой пасторальной тишины, оставаясь незамеченным для живущих тут людей. Комета, пролетевшая мимо сонной планеты и ее обитателей. Они ехали долго, и Арина уснула под монотонный равномерный гул мотора. Она не знала точно, сколько времени прошло, пока она спала, но, когда проснулась, вокруг не было ничего, кроме деревьев. Дорога ничем не освещалась и стала достаточно узкой. Много поворотов – кажется, они ехали вверх. У нее затекла шея, она продрогла в своем злополучном платье. К тому же хотела пить.
– Где мы? – спросила она и с опаской покосилась на серьезное, без признаков улыбки, словно застывшее лицо Максима.
– Уже почти приехали.
– Я замерзла.
– Скоро согреешься, – отрезал он и вошел в поворот резче, чем это требовалось. Колеса взвизгнули, и Арина рефлекторно вцепилась в ручку двери. Он все еще злится, в этом нет никакого сомнения.
Он не соврал, они были почти на месте. За очередным поворотом на холме возник темный контур то ли большого дома, то ли небольшого замка. Арина сжалась всем телом, вспомнив каменный пол и шелкоголовых людей, нависающих над ее клеткой. Максим снизил скорость и повернул голову.
– Страшно? – спросил он, и воинственный огонь прорвался сквозь притворную тишину его молчания.
– А мне есть чего пугаться? – Она сделала огромное усилие над собой, чтобы не отвести взгляда. – Ты же сказал, я буду только смотреть.
– Ну… и на тебя тоже будут смотреть. В этом платье видно достаточно много… м-м-м… тебя, моя Белоснежка.
С именем Арина было явно покончено. Они снова вернулись к Белоснежке.
– Как твои дела? Прошли успешно? Дядя Аркадий доволен? – она перевела тему, чтобы только перестать обсуждать это злополучное платье. Но номер не прошел.
– Знаешь, когда рабыню выставляют на продажу, ее раздевают донага, затем надевают на нее шелковую полоску ткани с широким вырезом для головы, а подпоясывают грубой веревкой. Таким образом, ее бедра, бока и ягодицы остаются видны потенциальным покупателям.
– Что значит – выставляют на продажу? – вытаращилась на него Арина, и сердце ее забилось от нехорошего предчувствия. Рот Максима скривился в усмешке, но он ничего не ответил. Он остановился у двустворчатых кованых ворот, которые тихо раскрылись перед ними. Колеса «Астон Мартина» прошуршали по гравийной дороге, машина подъехала ближе к замку на холме, который, хоть и выглядел издалека темным и нежилым, оказался очень даже обитаем. У массивных деревянных дверей – неяркие, мерцающие в темноте огни от двух настоящих факелов. Около входа – двое странно одетых мужчин. Кожаные брюки, тяжелые ботинки, широкие рубахи из мешковины. На лицах – что-то вроде боевой раскраски, похожей на ту, что делают индейцы. Один из них спокойно и неторопливо приблизился к их машине, обошел ее и открыл дверь перед Максимом.
– Good evening, – бросил ему тот. «Кожаный» признал в Максиме своего, несмотря на явное несоответствие в одежде. Смокинг смотрелся нелепо и неуместно в этих псевдосредневековых декорациях. Максим церемонно открыл дверь и подал ей руку, хотя у нее при виде «кожаных» желание выходить из машины пропало вовсе.
– Прошу, моя леди, – ерничал Максим. – Нас уже ждут.
