Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

Раздался треск, доски разлетелись в щепы, остальное влетело вовнутрь.

Барон вскрикнул весело:

– Вы даже не постучали, сэр Ричард!

– Теряем хорошие манеры, – согласился я. – Хорошо!

– А что хорошего?

– Уважать будут, – пояснил я зло. – Не интеллигенты идут, мужчины!

Дверь внесло в зал на три шага вовнутрь, страж стонет, распластавшись, как тюлень на суше, и даже не пытается подняться.

Я крикнул:

– Сэр Альфред, никого не впускать!

– Хорошо, ваша светлость, – бодро ответил барон. – Господи, хоть у вас тут как интересно…

Я быстрыми шагами пошел в комнату, в окна светит луна и заглядывают звезды, в глубине комнаты ко мне медленно и важно повернулся Кемпбелл.

Все еще в прежнем камзоле, широких коричневых штанах и просторных сапогах с высокими голенищами, но что-то в фигуре нехорошо и тревожно изменилось.

Я ощутил, как холод во мне стал сильнее.

– Кемпбелл, – сказал я и зябко передернул плечами, – ты кто?

Он смотрел на меня неотрывно, я видел, как еще колеблется: прикинуться ли прежним, или же сразу карты на стол, все зависит от того, каким дураком меня сочтет – простым или круглым.

– Тот, – ответил он наконец холодно и с равнодушием рептилии, – кем станете вы, ваша светлость.

Я сказал быстро:

– Кемпбелл… подумай. Может быть, еще не поздно вернуться? Может быть, еще можно как-то помочь?

Он смотрел на меня неотрывно, рот стал шире, чем раньше, а морда вроде бы чуть вытянулась вперед.

– Ваша светлость, вы еще не поняли…

– Чего? – спросил я быстро. – Скажи! Я человек широких взглядов. Вполне возможно, смогу принять иные ценности. Я вообще-то мыслю прогрессивно и толерантно… Кого мы только не признали за людей…

– Вы и были на границе света и тьмы, – произнес он нечеловечески ровным голосом, – а сейчас вот даже не замечаете, как перешли ее спокойно и незаметно… И зашли намного дальше, чем мы.

– Я не перешел! – возразил я. – Я здесь!

– Но уже и там, – ответил он.

– Ну и что? Посмотрел и вернулся!

– Все так говорят, – объяснил он. – И долго еще не верят, что это дорога в один конец. Прекрасная, широкая дорога. Признайте это, ваша светлость. И станьте одним из тех, кому править этим миром. И я снова поклонюсь вам.

– Править этим миром? – переспросил я.

– Да.

– А тем? Темным?

Он нахмурился, сказал резко:

– Тем уже правят. Но нужны те, кому доверят править этим. Все изменилось, ваша светлость.

– Не все, – ответил я.

– Все же подумайте, – произнес он, – перед кем хранить верность.

Я подумал, присматриваясь к нему, прячет ли где оружие, сказал медленно, стараясь, чтобы голос не дрожал:

– Злое дело рано или поздно губит того, кто его начал. Попробуй вернуться, Кемпбелл, как бы ты далеко ни зашел…

Он прервал скрипуче:

– Вы зашли дальше. Вам уже уготовано почетное место в Темном Мире. Среди владык.

– У меня нет тормозов, – признался я. – В слишком благополучном мире вырос. Но я верю, что мы очистим этот мир… а потом придем и туда! И там все очистим и выжжем светом веры…

Он дернулся, весь перекосился, я застыл, глядя, как страшно раздувается лицо, превращаясь в морду, от ушей в стороны пошли растопыренные перепонки, образовав нечто похожее на рыбьи плавники, а рыло вытянулось, как у крокодила.

Голос его стал звериным, но я разобрал слова:

– Ты сам… себя… убил…

– Мечтай, – ответил я зло, – мечтай, ящерица…

Он повысил голос, я едва расслышал в страшном реве:

– Чужак! Все кончено!

Я запнулся с ответом, у меня на эту классику ответов слишком много, чтобы вот так сразу, за словом в карман не лезут только те, у кого этих слов не больше десятка, а я вообще-то эрудит, так что, опоздав, выбирая самое хлесткое и образное, лишь сверкнул глазами, молчание – золото, а достойное молчание – лучший ответ лорда.

Мой меч блеснул сурово и грозно. Кемпбелл неуклюже отступил, одежда на нем с треском лопнула, сползла на пол, передо мной оказался двуногий ящер с толстым хвостом, в передних лапах бывшего управителя, совсем не крохотных, оказался меч – изогнутый, с диковинными глубокими зазубринами, как у пилы, но с обеих сторон, и нелепой рукоятью, где слишком много декоративной отделки.

Его меч вовремя встретил мой, зазвенела сталь. Я старался наносить удары тяжелые и сильные, надеясь сломить его оборону и выбить меч из его лап, хорошо бы захватить эту тварь живой, однако Кемпбелл отбивал удары легко, словно в моих руках хворостинка.

– Прими, – прорычал он, – свою судьбу…

– Я ее давно принял, – ответил я и, увернувшись, нанес косой удар. Кемпбелл легко парировал, в свою очередь, попытался достать меня с длинного замаха. – И вообще… я… ее хозяин…

В дверном проеме появился бледный барон Бриджстоун, ахнул, выдернул меч из ножен.

– Ваша светлость!.. Помочь?

– Спасибо, сэр Альфред, – крикнул я. – Бегите вниз! Пусть сэр Гатер распорядится оседлать всем нам коней.

Он исчез, а Кемпбелл прорычал:

– Как ты не понимаешь… Там тебе дадут больше!

– Сколько?

– Никто не может дать больше, – заверил он. – Наш хозяин – властелин мира!

– Ого, – ответил я, – наверное, у него очень маленький мир. Поместится в скорлупку ореха.

Он проревел, мгновенно переходя к еще большей ярости:

– Как ты смеешь…

– Да вот так, – ответил я и быстро прикинул, сколько мне отступать до двери, – как-то смею. Я ж человек, а не рептилия хвостатая.

Он сказал зло:

– Мечтаешь убежать? Да, ты выйдешь отсюда, но только… в гробу!

– Как мило, – ответил я. – Но я тебе и этого не обещаю.

Он двинулся на меня, но я уже успел запомнить все его движения, хоть и очень быстрые, но довольно однообразные, сказано – рептилия, сделал обманное движение и резко ударил дважды крест-накрест.

Хвостатая тварь постояла, глядя на меня в непонимании, затем очень резко развалилась на четыре окровавленных куска.

Я хотел метнуться к двери, но оттуда вбежало с десяток одетых в черные балахоны фигур с опущенными на лица капюшонами, теперь хорошо понимаю, почему такое смирение и потупленные в землю глазки даже не морд, а зеленых рыл.

Заорав дико, я крутнулся на месте и с поднятым мечом бросился в другую сторону. Никто не уступил дорогу, как я ожидал, напротив – выставили перед собой мечи, ножи и дротики.

Я заорал еще громче, стараясь нагнать страх, проломился, весь в легких порезах, ударился в окно и, выломав раму, вывалился наружу.

Мелькнула мысль превратиться во что-то крылатое, но за эти короткие секунды падения пролетел все этажи и так шарахнулся о землю, что в голове помутилось, а тело дико закричало о сломанных костях.

Оба графа, Дэйв Стерлинг и Генрих Гатер, все еще у двери, в красивых и полных достоинства позах беседуют степенно и с величавыми жестами. Я ударился о вымощенный брусчаткой двор с такой силой, что оглох от треска своих костей и ослеп от боли, когда порвались связки по всему телу.