Защитник - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Персы устремились вперед, как только последний из греческих воинов спустился на равнину. Впереди кружился и рос, словно огромное дерево, расползающийся столб пыли.
Сердце полководца наполнилось гордостью, когда мимо пронесся галопом его собственный сын. Его дети были людьми империи, ее верными слугами. Царь Ксеркс пообещал даровать ему город – после того, как он приведет к покорности всю Грецию. Мардоний даже покачал головой, вспомнив о щедром предложении. Возможно, один из его сыновей будет править там после него. Возможно, в этот самый день зачинается новая династия. Какая прекрасная мысль!
Впереди него пехотные полки протрубили в рога, призывая к атаке.
Стороны устремились навстречу друг другу, и строй греческих рабов поглотила ими же поднятая пыль. Его сердце забилось быстрее и быстрее, как только полетели копья, посыпались первые удары, пролилась первая кровь. За этим он пришел сюда. Греки встретили его на сухой равнине, и он был доволен.
Удивительно, что они не сломались в первые же мгновения. Когда пыль вокруг них поднялась и сгустилась, илоты рванулись вперед – на защищенные доспехами шеренги. Потрясенный, Аристид увидел, как сотни врагов в исступленном порыве пронзают их, словно острия трезубца. Сколько илотов практиковали спартанские упражнения и приемы в темноте своих жилищ, скрытно от посторонних глаз? Они знали, что превыше всего на свете спартанцы ценят мужество и мастерство. Возможно, некоторые из них пытались присвоить себе хотя бы частичку того и другого. Или они просто не боялись смерти.
У илотов не было доспехов. Прежде чем клубящиеся облака пыли догнали и поглотили их всех, Аристид увидел, как они бегут, истекая кровью, вонзая ножи в горла и бедра персов, куда только могли дотянуться. Их же самих вырубали сотнями. Темные люди в доспехах насаживали их на копья и кромсали длинными клинками. Но илоты вышли на битву первыми и не сломались. Они отдали свои жизни так, как выбрали сами, совершив то, чего им никогда не позволялось прежде.
Тех, кто сражается в пыли, пробирает особый страх. Шорохи и топот тысяч ног, лязг, скрежет и звон оружия, песок, лезущий в глаза, заставляющий моргать и затягивающий мутное солнце. Аристид чувствовал, что его поле зрения сократилось до тридцати или сорока человек вокруг. Он как будто попал в ловушку тумана и шел в кольце чистого воздуха, за пределами которого все остальное казалось ужасным сном.
Грохот и боль словно били в лицо и грудь. Со всех сторон доносились жуткие крики ненависти и муки, напомнившие ему все сражения, в которых он участвовал, наполнившие его страхом и злостью, желанием выжить и сломить тех, кто вызывает в нем страх и злость.
Аристид шел в шеренге гоплитов, а впереди, как ягнята, умирали илоты. Он подумал, что не смог бы выстоять против персидской пехоты без щита и доспехов, вооруженный лишь дубинкой или кухонным ножом. А вот они попытались – и погибли за свою невероятную отвагу. Оставалось только надеяться, что в конце жизни это был для них акт свободы.
Пылевая буря спутала счет времени. Аристид потерял из виду поле боя и уже не представлял, где находятся основные силы. Он знал только, что должен идти на соединение с ними, со Спартой, Коринфом и всеми остальными. В этом хаосе и неразберихе строй продолжал движение. Аристид терпеть не мог беспорядок, при котором переставал быть лидером, а становился простым человеком с копьем и щитом, как и любой другой. Он шел в плотном строю, переступая через истерзанные тела илотов.
В самом конце, когда порыв иссяк, боевой клич сменился душераздирающим воплем отчаяния. Илоты тысячами бросались на мечи и копья персов и умирали. Самые храбрые из них были убиты; другие, упавшие и не сумевшие подняться, потому что воли сопротивляться уже не осталось, – раздавлены. Тогда же Аристид испытал худший в своей жизни страх. Прорвавшись, илоты могли отбросить его гоплитов в сторону. Афиняне выстояли бы против персидского войска, но они не могли рубить илотов, рвущихся вперед, задыхающихся и окровавленных.
Аристид снова крикнул своим людям, чтобы держали строй и не размыкали щиты, но это было невозможно. Картина сражения распадалась на фрагменты. Илоты протискивались мимо него с сумасшедшими глазами, отталкивали и оттесняли, так что он спотыкался и едва не падал. Афиняне чувствовали их панику, она передавалась им, и в хаосе песчаных вихрей они сами дрогнули и стали пятиться, отступать под натиском неумолимой, несметной рати. Они не могли победить в тот день. Смерть стояла рядом с ними. Последний илот прорвался к персам, но паника и хаос уже распространялись. Враг почувствовал слабость и усилил натиск.
– Фаланга! Построиться в фалангу! Восемь шеренг! – проревел Аристид. – Выровнять строй! Сомкнуть щиты!
Его люди смотрели в безжалостные лица персов, и в их глазах был страх. Он скорее услышал, чем увидел, как гоплиты пытаются перестроиться в восемь шеренг. Теперь, после полного разгрома илотов, держать широкий фронт уже не имело смысла. Фаланга могла ощетиниться копьями и сохранить им жизнь. Аристид молился об этом.
Слева донесся громкий, похожий на вой крик. Аристид понял, что окружен. Проклятая пыль мешала определить местоположение на равнине. Услышав звук персидских рогов, он с болезненной уверенностью осознал, что его гоплиты поглощены огромным вражеским войском. Где Павсаний? Илоты полегли, чудо длилось недолго. Караван застрял, животные метались, напуганные запахом крови и звуками войны. Аристид вытер пот с глаз. Ему нужно было подкрепление – или с ними будет покончено. Каждый раз, когда ветер рассеивал пыль, он искал взглядом красные плащи, но видел только своих людей – в бронзе, с копьями, в окружении противника.
Глава 27
Карабкаясь по дюнам, Ксантипп запыхался и вспотел. Персы ждали чуть дальше. Они не убежали. Нет, экипажи и воины шестидесяти кораблей выстроились неровными шеренгами на равнине. Ветерок, дувший оттуда, где они стояли, доносил запах специй, будоража воспоминания. Ксантипп поймал себя на том, что думает о Марафоне. Сколько прошло с тех пор? Одиннадцать лет и целая жизнь. Тогда он был моложе, уверенней в собственной силе. Но сомнений
