Третьего не дано - Анатолий Марченко

- Документы! - парень переложил рукоятку нагана в левую руку. - И - не рынаться! У меня тут целое отделение!

Савинков протянул свое удостоверение. Флегонт и Стодольский последовали его примеру.

- Впотьмах и блоха страх, - с досадой произнес парень. - Никак, черт лупу свистнул!

- У меня спички, - услужливо произнес Стодольский.

Его била нервная дрожь. - Я зажгу...

- Спички! - насмешливо отозвался парень. - Соображаешь...

Но Стодольский уже держал над развернутым удостоверением зажженную спичку.

Парень приник к бумаге, пожевал губами.

- Тут впору костер распалить, и то ни хрена не прочитаешь, - сердито заявил парень. - Пошли в Совет, там выясним.

"Читать не умеет, а признаться не хочет, - с грустью подумал Савинков. - Узнаю тебя, Русь..."

Совет размещался на площади, в бывшем купеческом доме. Парень долго будил спавшего в одной из комнат дежурного. Тот отвечал богатырским храпом и отталкивал парня локтями.

- Тревога! - вдруг рявкнул парень над самым ухом дежурного.

Тот взметнулся, как от выстрела, вмиг заправил за пояс гимнастерку и как ни в чем не бывало уселся за стол, на котором в гильзе от снаряда догорала оплывшая самодельная свеча.

- "По постановлению Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, - громко, будто перед ним собралась толпа, прочитал дежурный, стараясь сдержать зевоту, - товарищ Савинков, делегат Комиссариата народного просвещения, едет в Вятскую губернию по делам колонии пролетарских детей..."

Дежурный приостановился и с уважением оглядел стоявших подле него "командированных".

- "Всем местным Советам предписывается оказывать всяческое содействие..." - В голосе дежурного зазвучали уважительные нотки. Слыхал, Лыков, - обратился он к парню, - всяческое содействие. А ты небось кулаки в ход пускал? Они у тебя огромадные!

- Чего ты на меня чертей вешаешь? - возмутился парень. - Да я с ними, как с кумовьями...

- Товарищ говорит чистую правду, - поспешил вступиться за него Савинков. - Я должен отметить, что бдительность у вас в городе отменная. И по возвращении в столицу я непременно доложу об этом!

Дежурный встал и с достоинством пожал руку Савинкову. Был он худ, длиннолиц и производил впечатление человека, который за всю свою жизнь так и не сумел как следует выспаться.

Он тут же распорядился разместить прибывших на ночлег, предварительно справившись, не доложить ли о них председателю Ядринского Совета. Савинков заверил дежурного, что они люди скромные, к тому же дьявольски устали и незачем среди ночи поднимать председателя с постели. Он попросил также напоить и накормить коней и держать их наготове, так как утром они без задержки должны продолжить свой путь.

На ночлег их разместили в избе по соседству с Советом. Парень, сопровождавший их, дал наказ ничего не понимавшей со сна старухе покормить гостей и ушел.

Савинков шепнул своим спутникам:

- До рассвета надо исчезнуть. Нельзя так долго испытывать счастье. Могут спохватиться.

- Верно, - поддержал всегда настороженный Флегонт.

- Полцарства - за один час сна, - простонал Стодольский.

- Не квакай, - оборвал сю Флегояг и подкрепил запрет смачным ругательством.

Савинков опасался не зря. Он предчувствовал беду.

И верно, парень, вернувшись в Совет, привязался к дежурному.

- Товарищ Рябоконь, зачитай бумагу.

- Пошел ты к лешему в штаны! - вскинулся задремавший было дежурный. При тебе читал? При тебе!

Все в полном ажуре. Гляди - вот она, печать.

- Печать, печать, - проворчал парень. - Ты зачитай.

- Для глухих три обедни не служат, - еще пуще разозлился дежурный.

- Ладно, хрен с тобой, - согласился парень. - По фамилии-то как его?

- А вот - черным по белому. Товарищ Савинков.

- Савинков, Савинков... - наморщил лоб Лыков и вдруг с размаху хлопнул себя ладонью но лбу. - Слыхали, как же!

- Мозги у тебя набекрень! - возмутился Рябоконь.

- Слыхали, как же! - не унимался Лыков. - В газете было пропечатано. Газета где?

- Газета, газета... Небось еще намедни на самокрутки извели, - заворчал Рябоконь, однако, не мешкая, полез в ящик стола. Ящик выдвигался с трудом, это бесило дежурного, и он с грохотом выдвинул его вовсе. - Смотри-ка, уцелела!

Он развернул измятую газету, поднес к чадившей свече и начал один за другим прочитывать вслух заголовки. Закончив, издевательски хмыкнул:

- С дуринкой ты в голове, Лыков, как есть с дуринкой!

- А ты ищи, ищи, - не обидевшись, настаивал Лыков.

- Искал дядя маму, да попал в яму, - пробовал отшутиться дежурный. Гляди сам: вот про мятеж левых эсеров, вот телефонограмма лично товарища Ленина, вот сводки с фронтов. Приснился тебе этот Савинков, когда ты с бабой в обнимку спал. Ей-ей... Ну, вот еще - про восстание в Рыбинске.

- В Рыбинске? - встрепенулся Лыков. - Вот туточки его и ищи!

Рябоконь приник к газете. Теперь он предусмотрительно читал про себя. Дойдя до строк: "Во главе восставших контрреволюционеров стоял организатор "Союза защиты родины и свободы" известный враг Советской власти Б. В. Савинков", он оторопело уставился в Лыкова. Тот все понял по его будто окаменевшему лицу.

- Может, однофамилец? - нерешительно спросил Рябоконь.

- Все равно надо их допросить, голубков, и немедля! - воскликнул Лыков, рванувшись к двери.

- Ребят возьми с собой! - вдогонку ему крикнул дежурный, доставая из кобуры наган. - ...Пока шел этот разговор, Флегонт успел выйти из избы, осмотреться.

- Коней не взять, - с тревогой в голосе сообщил он Савинкову. - Тот высоченный верзила ходит возле них как собака на привязи.

- Придется ножками, ножками, - усмехнулся Савинков, приметив отчаяние на лице Стодольского. - Лес близко?

- Через огороды, а там до леса рукой подать, - ответил Флегонт.

- Тогда - с богом... - прошептал Савинков.

Старуха возилась у печи, гремя заслонками. Гости шмыгнули за дверь и растаяли в ночи.

Рассвет встретили в лесу. Всходило солнце, когда они напоролись на вооруженных красноармейцев. Их обстреляли. Выручил овраг. Они кубарем скатились под откос Стодольскому не повезло: падая, он ударился о поваленное дерево. Он лежал на дне оврага у топкого ручья и стонал. Флегонт осмотрел его.

- Перелом ноги, - хмуро сообщил он Савинкову. - Что будем делать? Тащить на себе?

Савинков не ответил. Наверху, в чаще, подступавшей к оврагу, затрещали сучья, послышались голоса. Савинков и Флегонт молча переглянулись и, не сговариваясь перепрыгнули через ручей, спасаясь от преследования.

- Стойте, куда же вы?! - вслед им отчаянно закричал Стодольский. - Мы же вместе... Стойте, не бросайте Савинков и Флегонт, не оглядываясь, мчались по оврагу и вскоре скрылись за крутым глинистым обрывом.

- Стойте... - все еще умолял Стодольский, не веря, что его бросили. И, вдруг поняв это, вместе со стоном выдохнул из последних сил: - Будьте вы прокляты!..

...Сейчас Флегонт не испытывал мук совести. Он смотрел то на Савинкова, то на небо, радуясь, что ветер гонит над лесом обрывки черных угрюмых туч.

Савинков не думал уже ни о приключении в Ядрине, ни о покинутом ими Стодольском и даже ни о том, что ждет их впереди. Воспаленный мозг сверлил и сверлил лишь один вопрос: "Почему?!"

Почему Дзержинскому удалось проникнуть в самое сердце "Союза", несмотря на блестящую конспирацию?

Почему разгромлен Перхуров, дольше всех державшийся в Ярославле? Почему закончилось крахом восстание в Муроме? Почему через час, всего через час было проиграно сражение в Рыбинске?

"В Рыбинске я был сам, - мысленно разговаривал с собой Савинков. - Я лично проверил силы рыбинской организации. Они были достаточны для восстания. Я проверил силы большевиков. Они были невелики. Я осведомился о настроении рабочих. Оно было для нас удовлетворительное. Я справился о настроении крестьян. Оно было вроде бы в нашу пользу. Я подсчитал количество имевшегося в нашем распоряжении оружия. Его было достаточно, чтобы взять артиллерийские склады и штурмовать город. Так почему же, почему в два часа ночи, ровно через час после того, как мы начали атаковать, бой был проигран? Почему?!"

У Савинкова было такое состояние, будто с каждым "почему" в него стреляют и каждая пуля попадает прямо в сердце, в одно и то же место. Откуда он, этот зловещий, неразрешимый и страшный, как проклятье, вопрос "почему"? Откуда?

Откуда? Да разве ты сам не понимаешь, что он исходит от Ружича? Это "почему" словно начинено динамитом. Память - как зажженный бикфордов шнур.

Еще мгновение - и взрыв.

Почему побеждают большевики? Хлеб с мякиной, тиф, страдания. Раздолье анархии, переворот в людских душах, безверие и отчаяние. Мрак и холод. Тысячи, сотни тысяч врагов. Почему же они побеждают, большевики? В чем первопричина признания, вырвавшегося у Ружича во время их последней встречи: "Тогда я шел за тобой не раздумывая, а теперь..."

Когда же была их последняя встреча? Ах да, это же так просто запомнить - первого мая. Ружич пришел возбужденный, изменившийся, со страдальческим выражением горящих безумным блеском глаз. Задыхаясь, будто бежал от погони, он рассказал, что был на Красной площади и видел, как мимо украшенной кумачом трибуны шел и шел нескончаемым потоком трудовой люд.