Творения, том 7, книга 2. Толкование на святого Матфея евангелиста. - Иоанн Златоуст

2. Видишь, как Христос предсказывает о самом месте, где будет убит? «И, выведя его вон из виноградника, убили» (Лк. 20:15). По свидетельству ев. Луки, Христос сам объявил, что надлежало им за это претерпеть, а они сказали: «Да не будет!», но Он привел свидетельство. «Взглянув, — говорится, — на них, сказал: что значит сие написанное: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла?» И: «Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется» (ст. 16–18). Матфей же говорит, что иудеи сами произнесли приговор. Но в этом нет противоречия; и то, и другое было. Они произнесли на себя этот приговор, а потом, уразумев смысл притчи, сказали: «Да не будет!» и Он возразил им словами пророка, уверяя, что это непременно сбудется. Впрочем, и в этом случае не указал им прямо на язычников, чтобы не раздражить их против Себя, но намекнул только, сказав: «Отдаст виноградник другим» (Лк. 20:16). Без сомнения, Он и притчу сказал для того, чтобы иудеи сами произнесли приговор, что случилось и с Давидом, когда он произнес осуждение себе, уразумев притчу Нафана. Суди же по этому, как справедлив приговор, когда подвергаемые наказанию сами себя обвиняют. Потом, для того, чтобы они видели, что не только самая справедливость требует этого, но что давно уже предрекла это благодать Святого Духа, и Бог так определил, Христос приводит пророчество и обличает их, говоря: «Неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших?» Он всячески уверяет иудеев, что они, как неверующие, будут изгнаны, а язычники приняты. Это дал Он разуметь и обращением с хананеянкою, и избранием осла при входе во Иерусалим, и примером сотника, и многими притчами; на это же указывает и теперь. Поэтому Он и присовокупил: «Это от Господа, и есть дивно в очах наших», давая тем знать, что верующие язычники и те, которые из самих иудеев уверуют, составят одно, несмотря на все их прежнее между собою различие. Затем, чтобы они знали, что все это нисколько не противно Божию совершенству, а напротив весьма сообразно с ним, и даже чудно и поразительно для всякого (а и действительно это было несказанное чудо), — Христос присовокупил: «Это от Господа». Камнем называет Себя, а зиждущими — учителей иудейских; то же сказано и Иезекиилем: «Когда он строит стену, они обмазывают ее грязью» (Иез. 13:10). Как же «отвергли»? Когда говорили: «Не от Бога Этот Человек» (Ин. 9:16); «обольщает народ» (Ин. 7:12); также: «Ты Самарянин и … бес в Тебе» (Ин. 8:48). Наконец, чтобы они знали, что им угрожает не одно отвержение, указывает на самые казни: всякий «кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит» (Мф. 21:44). Здесь Христос представляет двоякую гибель: одну от преткновения и соблазна, — это означают слова: «упадет на этот камень»; а другую, когда подвергнутся пленению, бедствиям и совершенной погибели, — что ясно выразил словами: «того раздавит». Этим же Он указал и на Свое воскресение. Пророк Исаия говорит, что Он обвиняет виноградник (т. е., народ); здесь же порицает и начальников народа. У Исаии говорит Он: «Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал ему?» (Ис. 5:4) А у другого пророка: «Какую неправду нашли во Мне отцы ваши?» (Иер. 2:5) также: «Народ Мой! что сделал Я тебе и чем отягощал тебя?» (Мих. 6:3) Так Он изображал неблагодарность иудейского народа, что они за все Его благодеяния воздали Ему противным! Здесь то же самое говорит с большею силою. Не Сам Он является говорящим: «Что еще надлежало бы сделать …, чего Я не сделал?» Но представляет, что они сами произносят приговор, что все для них было сделано, и тем сами себя осуждают. Слова их: «Злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям» — то и означают, что они сами на себя произносят самый строгий приговор. И Стефан укоряет их в этом, особенно нападая на них за то, что они, пользуясь постоянно великим Божиим промышлением о них, воздавали Благодетелю совсем противным; и это самое было ясным доказательством того, что не наказывающий, но сами наказываемые были виновниками ниспосылаемой на них казни. То же доказывается и здесь, как притчею, так и пророчеством. Христос не удовольствовался одною притчею, но привел еще два пророчества: одно Давидово, другое — собственное Свое. Итак, что же должны были сделать иудеи, выслушав это? Не поклониться ли Господу? Не удивляться ли Божией о них попечительности, явленной как в древние времена, так и после этого? Если никакое благодеяние не могло их сделать лучшими, то по крайней мере не надлежало ли им вразумиться хотя страхом наказания? Но они не вразумились. Что же сделали они после этого? «И слышав, — говорит евангелист, — притчи Его, первосвященники и фарисеи поняли, что Он о них говорит, и старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за Пророка» (Мф. 21:45–46). Иудеи, наконец, поняли, что Христос разумел их. Когда однажды они хотели схватить Его, Он прошел посреди их, и сделался невидим; в другой раз явился и остановил решительное их намерение убить Его, которым они мучились. И они, удивляясь этому, говорили: «Что Он подлинно Христос? Вот, Он говорит явно, и ничего не говорят Ему» (Ин. 7:25, 26). Но теперь, так как их удерживал страх пред народом, Христос довольствуется этим, и не производит чуда, как прежде, не проходит посреди их, не делается невидимым. Он не хотел везде действовать сверхчеловеческою силою, чтобы верили истине Его вочеловечения. Но ни народ, ни слова Христа не вразумили иудеев; они не устыдились ни свидетельства пророков, ни собственного своего приговора, ни мнения народного. Так совершенно ослепило их любоначалие, тщеславие и привязанность к временному!

3. И действительно, ничто так не доводит нас до опасного падения и не влечет по стремнинам, ничто так не лишает нас будущих благ, как пристрастие к вещам скоропреходящим; напротив, ничто так не приводит нас к обладанию настоящими и будущими благами, как предпочтение всему будущих. «Ищите же, — говорит Христос, — прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф. 6:33). Но если бы даже не прилагались временные блага, и тогда не надлежало бы так много заботиться о их приобретении. Теперь же, получить будущие блага значит получить и настоящие. Но некоторые не убеждаются и этим и, уподобляясь бесчувственным камням, гоняются за тенью удовольствий. В самом деле, что сладостного в благах настоящей жизни? Что приятного? Я намерен свободнее поговорить с вами ныне. Но будьте внимательны и знайте, что жизнь, представляющаяся вам трудною и несносною (я говорю о жизни монахов и распявшихся миру), гораздо сладостнее и вожделеннее той, которая кажется вам приятною и удобною. И свидетели этому вы сами, которые часто, во время постигнувших вас несчастий и скорбей, просите себе смерти и называете блаженными живущих в горах и вертепах и ведущих жизнь безбрачную и беззаботную, вы, которые занимаетесь искусствами, служите в войсках, или живете без дела и праздно, и проводите дни в театре и местах пляски. И там, где по видимому тысячами текут удовольствия, и реками — увеселения, рождается бесчисленное множество горьких скорбей. Если кто воспылает любовью к одной из плясавших там девиц, тот вытерпит страдания, каким не подвергнешься ни в многочисленных сражениях, ни в многократных странствованиях, и состояние такого человека будет более тягостно, чем всякого осажденного города. Но не станем описывать подробно этих мучений, и — предоставив это на суд совести плененных любовью — рассмотрим жизнь обыкновенную; и мы найдем между монашескою и мирскою жизнью такое же различие, как между пристанью и морем, непрестанно рассекаемым ветрами. Смотри, самые убежища монахов уже дают начало их благоденствию. Избегая рынков и городов и народного шума, они предпочли жизнь в горах, которая не имеет ничего общего с настоящею жизнью, не подвержена никаким человеческим превратностям, ни печали житейской, ни горести, ни большим заботам, ни опасностям, ни коварству, ни ненависти, ни зависти, ни порочной любви, ни всему тому подобному. Здесь они размышляют уже только о царствии небесном, беседуя в безмолвии и глубокой тишине с лесами, горами, источниками, а наиболее всего — с Богом. Жилища их чужды всякого шума, а душа, свободная от всех страстей и болезней, тонка, легка и гораздо чище самого тонкого воздуха. Занятия у них те же, какие были вначале и до падения Адама, когда он, облеченный славою, дерзновенно беседовал с Богом и обитал в преисполненном блаженства рае. И в самом деле: жизнь монахов, чем хуже жизни Адама, когда он до преслушания введен был в рай возделывать его? Адам не имел никаких житейских забот: нет их и у монахов. Адам чистою совестью беседовал с Богом: так и монахи; более того, они имеют гораздо больше дерзновения, нежели Адам, так как больше имеют в себе благодати, по дару Духа Святого. Надлежало бы вам собственными глазами видеть это; но так как вы не хотите, и проводите жизнь в шуме и на торжищах, то по крайней мере, на словах опишу вам хотя одну часть их образа жизни, — всей же их жизни описать невозможно. Эти светильники мира, едва начинает восходить солнце, или еще до рассвета, встают с ложа здоровые, бодрые и свежие (потому что их не возмущает никакая печаль, ни забота, ни головная тяжесть, ни труд, ни множество дел, ни что–нибудь другое тому подобное, но они живут, как ангелы на небе). Итак, поспешно встав с ложа, бодрые и веселые, они все вместе с светлым лицом и совестью составляют один лик и как бы едиными устами поют гимны Богу всяческих, прославляя и благодаря Его за все благодеяния, как частные, так и общие. Поэтому, если угодно, оставив Адама, спрошу вас: чем отличается от ангелов этот лик поющих и восклицающих на земле: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение» (Лк. 2:14)? И одежда у них соответственна их мужеству. Они облечены не в длинные одежды, как люди изнеженные и расслабленные, но одежды их приготовлены, как у тех блаженных ангелов: Илии, Елисея, Иоанна и прочих апостолов, у одних из козьей, у других из верблюжьей шерсти, а некоторым довольно одной кожи, и то совсем обветшавшей. Потом, пропевши свои песни, с коленопреклонением, призывают прославленного ими Бога на помощь в таких делах, которые другим не скоро бы пришли на ум. Они не просят ни о чем настоящем, у них не бывает об этом слова; но просят о том, чтобы им с дерзновением стать пред страшным престолом, когда Единородный Сын Божий придет судить живых и мертвых, — чтобы никому из них не услышать того страшного голоса: «не знаю вас» (Мф. 25:12)! и чтобы в чистоте совести и обилии добрых дел совершить настоящую трудную жизнь и благополучно переплыть это бурное море. Молитвы же их начинает отец и настоятель. Потом, как вставши, окончат эти священные и непрестанные молитвы, с восходом солнечным каждый идет к своему делу, и трудами многое приобретают для бедных.