Черные алмазы - Мор Йокаи

— Гм! Я обдумаю это предложение. Приходите после обеда в кафе.

До обеда господин Чанта старался услышать, что говорят в кафе о бондаварской компании; учел он и то, что сам ничем бы не рисковал: обязательства Феликса являлись великолепной гарантией. К тому времени, когда пришел Феликс, господин Чанта решился.

— Ладно, я подписываюсь на акции. Только чтоб ни одной из них не оставалось у меня на руках, не люблю я эти бумаги. Бумага — все одно бумага, а серебро — всегда серебро.

— Не беспокойтесь, дядя, я буду держать их у себя. Я сам внесу гарантию за акции, я же произведу погашение.

Феликс усыпил недоверие старого грека к бумагам и оставил ему обязательство на покупку тысячи акций.

Затем последовал маневр кулисы.

Агенты, дельцы, маклеры подняли ажиотаж. Акции бондаварского угля стремительно подскочили.

А синдикат еще ни единой акции никому не выдал на руки.

Противная партия на бирже пока что была парализована.

С того дня Ференц Чанта начал исправно читать газеты.

Но не обычные газеты — те вечно врут, — а биржевые ведомости: уж они-то пишут чистую правду!

И он с изумлением следил за тем, что происходит с бондаварскими угольными акциями.

День ото дня растет ажио: вот они на пятнадцать, восемнадцать, наконец, двадцать процентов выше пари. Тот, кто подписался на двести тысяч, за две недели выиграл двадцать тысяч форинтов. А ведь вполне возможно, что у акционеров вовсе и не было этих двухсот тысяч, а только обеспечение под них в бумагах.

Страшно подумать!

На двух сотнях тысяч форинтов за две недели получить двадцать тысяч!

А сколько приходится трудиться бедному порядочному ростовщику, чтобы получить с двухсот тысяч двадцать процентов прибыли? Сколько пота пролить, сколько передрожать из-за одолженных денег! Со скольких несчастных простаков содрать шкуру, у скольких умирающих с голоду оттягать последнее барахлишко, со сколькими стряпчими переругаться! Скольких судей подмазать, сколько компаньонов предать! А тут какой-то никчемный барышник, всего лишь нацарапав свою подпись, за две недели огребает такие деньжищи! Ну, разве справедлива судьба?

Ведь теперь Феликс Каульман только за то, что Ференц Чанта подписался на тысячу акций, получит двадцать тысяч форинтов чистыми.

Ну, согласитесь, ведь не был бы порядочным человеком тот, кто, обнаружив подобную несправедливость, не сделал бы все возможное, дабы воспрепятствовать этой несправедливости или хотя бы обратить ее в свою пользу!

«Что я — дурак, что ли, воровать для других!»

Воровать in thesi[149] уже само по себе некрасиво, но воровать для других — это уж просто аморально!

Но вот как-то однажды в городе X. снова появляется Феликс Каульман и наведывается к своему давнему другу.

Старый друг с хитрой, льстивой улыбкой принимает Каульмана.

— Извольте сесть, любезный племянничек! Что опять привело вас сюда?

— Да вот, — сказал Феликс с деловитым равнодушием, — я приехал, чтобы переписать на себя небезызвестные вам акции.

— Какие акции? Ах, бондаварские? А что, это очень спешно?

— Совершенно верно, потому что я хочу погасить первый взнос, а поскольку за переоформление акций взимается два форинта пошлины, то если акции сразу же оформят на мое имя, я сэкономлю две тысячи форинтов.

— Стало быть, вы собираетесь взять целиком всю тысячу?

— Как и обязался по договору.

— А если я дам не больше пятисот?

Каульман поджал губы.

— Что поделаешь, я буду вынужден с этим примириться.

— А если я не дам ни одной?

— Что? — вскричал Каульман, вскакивая с места. — Вы, конечно, шутите, дядюшка?

— Какие там шутки! Что я, дурак, что ли, расставаться с акциями, которые дают двадцать форинтов чистой прибыли каждая.

Каульман выглядел крайне раздосадованным.

— Но, дядюшка! Ведь мы же условились. Я дал вам расписку.

— Верно, милый племянничек, вы дали подписку, что обязуетесь принять от меня акции аль-пари, но я вам не давал расписки, что обязуюсь их вам передать. В этом-то вся штука! Хи-хи-хи!

Каульман откинулся на спинку стула, выкатив глаза и раскрыв рот.

— Хи-хи-хи! — потешался над ним старый грек, хитро подмигивая одним глазом. — Ну, что, племянничек, и у меня можно кое-чему поучиться, не правда ли?

— Но, дядюшка, — протестовал банкир, — так не полагается. Это противоречит всем биржевым законам! Если мне на бирже кто-либо скажет: я дам вам ultimo[150] тысячу таких-то и таких-то акций по такой-то цене, для этого не требуется никакой расписки; мне достаточно сделать пометку у себя в записной книжке. Это закон биржи!

— Какое мне дело до законов биржи? Они мне не указ. Да я там отродясь и не бывал.

Каульман скривил рот в кислой улыбке.

— Ну, дядюшка, должен признаться, что так меня не надувал еще никто в жизни! Ничего не скажешь — я нарвался на мастера. И вы так-таки и не уступите ни одной акции?

— Ни единой!

— Ладно, но тогда вам сейчас придется выплатить сумму подписки!

— Выплачу, выплачу, как положено.

— Да, но всю сумму.

— Не извольте беспокоиться. Пока что есть чем платить. В этом доме еще водятся денежки. Хоть золотом, хоть серебром — могу утереть нос всему консорциуму.

— Ну, никогда бы не поверил, — воскликнул Каульман, бросив цилиндр на стол, — что в таком захолустном городишке меня способны так провести!

Господин Чанта был страшно горд, что ему удалось перехитрить дельца из Вены. Он решил ковать железо, пока горячо. Ведь если он запоздает с первым взносом, его акции могут неожиданно аннулировать, и потому он поспешил тут же выложить банкиру первые тридцать пять процентов серебром.

Однако это нелегко сделать. Ведь для семидесяти тысяч форинтов серебром требуется несколько подвод, да и жандармский конвой в придачу. Неизбежно поднимется шум. Ну, да пускай!

Когда господин Чанта спустился в подвал, чтобы выкатить наверх семь бочонков (никому другому он не доерил бы к ним прикоснуться), сердце его сильно билось. Это заключенное в бочонки серебро — такой надежный капитал! Правда, оно не приносит никакого дохода, но зато ему не грозит никакая опасность. У старика даже слезы выступили на глазах, когда пришлось выбирать, с какими из двадцати бочонков ему расставаться. Он словно оплакивал их!

И ведь за них ничего не дадут, только пустые бумажки. «Но не упрекайте их, вы, остающиеся! Покинувшие вас скоро вернутся. Сейчас они просто отправились в путешествие, и в пути их не ждут никакие опасности, не грозит кораблекрушение: по железной дороге, на колесах покатят они собирать с других денежки. Как только акции попадут к нам в руки, спустим их, не дадим бумажкам даже переночевать в доме. А на них опять купим серебра. И прибыль тоже обратим в серебро, вместо семи бочонков обратно вернутся девять!»

Подбадривая так оставшиеся денежки, господин Чанта прикинул по текущему курсу, каково ажио серебра. По всем расчетам, ему еще причиталась сдача. И вот, снарядив обоз, Чанта сам отправился с поклажей в Вену.

Накануне того дня, когда господин Чанта решил перевезти серебро, враждебная партия на бирже сделала первый ход.

Это была лишь проба сил. Они хотели проверить, не пошатнется ли какой зуб у противника, и для начала принялись скупать валюту: если серебро поднимется, бумаги упадут.

Так что семь бочек серебра господина Чанты прибыли на рынок очень кстати.

Две повозки в сопровождении жандармов с примкнуты-ми штыками, бочки, залитые свинцом, не могли не привлечь внимания на улицах Вены. А если бы еще кто проведал, что бочки эти доверху полны серебром! Да если бы еще узнали, что вся эта куча серебра перекочевывает в банк лишь в качестве первого взноса за бондаварские акции!

Перу и Бразилия открывают свои сокровищницы!

Фирма Каульмана постаралась поднять как можно больше шума. Передача произойдет в присутствии официальных лиц, и всеобщая беготня и суматоха будут длиться, пока господин Чанта не получит квитанцию за принятые деньги, а после полудня не обменяет ее на акции. Тогда же высчитают ажио серебра. Все операции фирма Каульман произведет без проволочек.

Каульман выбрал для этого самого ловкого поверенного. Он наказал ему, как вести себя с греком: какие бы чаевые тот ни давал, за все следует целовать ему руку и целый день неотлучно быть в его распоряжении.

Поверенного звали Шпитцхазе.

К полудню он принес Чанте расчетный листок, причитающуюся сдачу и акции, подобострастно заметив, что он принес милостивому гоподину на семьсот форинтов больше, чем тот рассчитывал, потому что с позавчерашнего дня, когда господин Чанта производил подсчеты, ажио серебра поднялось на один процент.

«Ого! Видать, честный малый! — подумал про себя господин Чанта. — Надо бы дать ему на чай».