Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд Дойч

Убедившись, что Гальдер настроен действовать, участники оппозиции передали ему документ, который был их главным «боевым зарядом» и который должен был сыграть, по расчетам оппозиции, решающую роль в том, чтобы Гальдер наконец отдал приказ о начале переворота. За два дня до этого Остер, Донаньи и Гизевиус позвонили генералу Томасу, чтобы посоветоваться с ним, что могло бы побудить начальника штаба сухопутных сил к решительным действиям. Томас в ходе беседы обрисовал самые мрачные перспективы вовлечения Германии в крупномасштабную войну с чисто экономической точки зрения. Было всесторонне обсуждено, как все это подать таким образом, чтобы оказать максимальное воздействие на Гальдера. В конце концов решили, что Донаньи и Гизевиус изложат все аргументы в форме политической записки, которая и станет «последним снарядом в бумажном артобстреле Гальдера». Поскольку Томас по своим служебным обязанностям часто встречался с Гальдером, было решено, что именно он передаст этот документ, ибо его визит ни у кого не вызовет подозрений; в ходе беседы он собирался подкрепить аргументы, изложенные в записке, своими собственными соображениями и выкладками экономического характера.

На следующее утро Донаньи и Гизевиус, встретившись дома у последнего, разработали и составили документ, главный акцент в котором был сделан на то, что наступление на Западе приведет войну к такой точке, откуда пути к отступлению уже не будет, и события начнут развиваться необратимо с катастрофическими для Германии последствиями. В настоящий момент, подчеркивалось в записке, дорога к миру еще открыта. Попытка воспользоваться этой возможностью была сделана через Ватикан, и первые поступающие сообщения являются обнадеживающими. Союзники однозначно выступают за заключение мира с таким правительством Германии, которому можно было бы доверять. Встреча Гальдера с Томасом состоялась 4 ноября 1939 года в 15.30. Начальник штаба сухопутных сил принял посетителя весьма радушно. В течение всего дня Гальдер занимался делами, связанными с попыткой захвата власти, которая должна была осуществиться на следующий день. Томас почувствовал, что пытается наставить на путь истинный того, кто и так уже на него стал. Передав Гальдеру подготовленный Донаньи и Гизевиусом документ, Томас со всей убедительностью и красноречием, на которые был способен, изложил все имевшиеся у него аргументы в пользу того довода, что нарушение Германией нейтралитета Бельгии, Голландии и Люксембурга вызовет такие ответные действия со стороны практически всего мира, что в конце концов это приведет к катастрофическим для Германии последствиям. Она не сможет получать железную руду из Швеции, медь – из Югославии, а также нефть и нефтепродукты из Румынии. Соединенные Штаты используют всю свою экономическую мощь, чтобы усугубить проблемы Германии. А для того чтобы удерживать контроль за побережьем Фландрии, Германии придется вести бесконечную войну. Потребности в снабжении всем необходимым у сухопутных сил будут огромными, и их невозможно будет удовлетворить, поскольку аналогичные потребности флота и военно–воздушных сил также резко возрастут. Гальдер слушал внимательно и благосклонно и, казалось, разделял точку зрения Томаса. Необходимо сделать все, сказал он, чтобы не допустить столь ужасающего и катастрофического развития событий. Чувствовалось, что он по–прежнему настроен решительно. К сожалению для Томаса, который был против попыток убийства Гитлера по религиозным и другим причинам, Гальдер затронул этот вопрос, причем подчеркнул, что именно его успешное осуществление было бы самым подходящим решением в данной обстановке.

Мысль о том, чтобы убить Гитлера и таким путем разом разрубить гордиев узел и решить целый ряд проблем, становилась все более привлекательной для оппозиции по мере того, как к концу октября 1939 года в ее рядах усиливались пессимистические настроения, а некоторые из ее членов были близки к отчаянию. Однако мнение многих по этому вопросу резко отличалось от точки зрения Гальдера. Начальник штаба сухопутных сил видел в убийстве Гитлера замену переворота. Он никогда не верил в то, что у переворота есть серьезные шансы на успех, и не хотел в этой связи брать на себя личную ответственность. Убийство Гитлера было для него другим вариантом действий, не связанным с переворотом. Хотя некоторые члены оппозиции также были согласны рассматривать возможность убийства Гитлера, они шли на это лишь потому, что не верили в возможность убедить Гальдера участвовать в перевороте, если в нем откажется участвовать Браухич. Для них это было в буквальном смысле слова последней возможностью попытаться изменить ситуацию, и чем отчаянней казалось положение, тем более они были готовы пойти на эту крайнюю меру. Подобный подход был характерен для Герделера, который в силу своего характера, религиозных чувств и морально–этических принципов до самого конца отказывался согласиться с таким вариантом действий. Как и Бек, Герделер был решительно настроен против того, чтобы нарушать одну из десяти заповедей; он не хотел строить новую Германию на основе политического убийства, оставляя эту практику своим врагам–нацистам. Однако временами и Герделер, в порыве отчаяния, кричал, что он готов сам совершить это убийство, и сделал бы это, если бы не именно ему было труднее всех это сделать, поскольку у него была наименьшая возможность, по сравнению с другими, подойти на достаточно близкое расстояние к тирану[133].

Именно вопрос о том, как приблизиться к Гитлеру, и был основным камнем преткновения вплоть до 20 июля 1944 года. Круг тех, кто мог бы успешно выполнить это задание, был крайне узок. Многие предлагали себя в качестве добровольцев для выполнения этого задания, но их кандидатуры приходилось отклонять, поскольку у них не было практически никаких шансов на успех. По той же причине было отклонено аналогичное предложение Вернера Хаага, работавшего в МИДе. Хааг находился в близких и доверительных отношениях с Эцдорфом; однажды в ходе обсуждения этой проблемы – а Эцдорф также был сторонником организации убийства Гитлера – Хааг вызвался осуществить эту акцию. Он вспомнил, что во время официальных похорон, а также при возложении венков к памятникам Гитлер сам клал венок, который, естественно, к месту возложения нес кто–то другой и в надлежащий момент уже передавал Гитлеру. Если бы Хааг сумел добиться, чтобы ему поручили нести венок, он смог бы попытаться вставить туда взрывное устройство, которое было бы скрыто цветами. Вариант казался обещающим, однако следовало исходить из того, что венок могли досмотреть до начала церемонии, поскольку использование цветов в подобных целях было старым и хорошо известным приемом, которым пользовались с момента изобретения динамита. Даже если, в случае исключительного везения, акция увенчалась бы успехом, было крайне трудно приурочить ее к моменту начала переворота. Подобные соображения явились основанием как для отклонения этого варианта, как и для того, чтобы в принципе отказаться от услуг Хаага для осуществления убийства Гитлера.

В МИДе в то время был еще один человек, который также хотел освободить Германию от фашистского тирана, причем его кандидатура для этого казалась весьма подходящей. Когда 31 октября 1939 года Эрих Кордт вышел из дома Бека, его буквально обуревал целый шквал эмоций. У него в ушах звучали последние слова, сказанные Остером перед тем, как они расстались. Только бы генералы, сказал Остер, опять не «отступили за присягу», которую они «принесли живому Гитлеру». Живому Гитлеру! Живому Гитлеру! Эти слова засели в мозгу Кордта, и все более настойчиво возникала мысль, что именно он может сделать так, чтобы живого тирана не было. Эта мысль очень скоро оформилась в убеждение, и вскоре он почувствовал, что совершить этот акт является его долгом. Как часто эта мысль приходила в голову и другим немцам! В тот день, когда западные державы объявили Германии войну, Кордт вошел в кабинет Вайцзеккера и почти что с укором сказал: «Большинство немецкого народа испытывает отвращение к войне; мало кто поддерживает ее и в рейхсканцелярии, по сути, только один человек. Можно каким–то образом предотвратить войну?» Вайцзеккер, как вспоминали потом, посмотрел на Кордта и резко ответил: «У вас есть человек с пистолетом? Я очень жалею, что в моем воспитании нет ничего, что бы позволило мне убить человека».

Нэмир называет это «обезоруживающей откровенностью», но для Кордта она не была обезоруживающей. Описав в своей книге вышеупомянутый эпизод, Кордт размышляет о том, почему так непросто найти человека, чтобы совершить что–либо такое, что почти неизбежно приведет к его гибели. Если человек сразу уйдет в небытие, он так и не сможет, хотя бы на миг, увидеть, что произойдет в результате того, что он принес в жертву свою жизнь, не сможет, хотя бы на миг, увидеть, как осуществляется та цель, за которую он погиб. «Все телохранители тирана, вместе взятые, какими бы внимательными они ни были, – пишет он, – могут спасти его только от того, кто хотел бы увидеть последствия предпринятого им шага».