Ксеноугроза: Омнибус - Питер Фехервари

— Судя по лицу, он устроит тут Семь Преисподних, — пробормотал Оди в разбухшие от жизни воды, где спал убитый святой. Юноша знал, что Гурди-Джефф превозмог смерть, как всегда делали истинные герои Империума. Праведник следовал за своими палачами в сердце Клубка, проплывая над илистым дном и касаясь снов серобоких, но только Джойс оказался достоин его благословления. Именно оно привело парня из «зеленых кепи» в рыцарское братство, и неизвестно было, где Оди окажется в итоге.

Кровь… для… Бога-Императора…

— Вы что-то сказали, пастырь? — спросил по воксу другой зуав.

Сообразив, что оставил канал связи доспеха открытым, Джойс улыбнулся. При всех своих знаниях и умениях, рыцари внимали каждому слову юноши; быстро приближался день, когда он сместит старпера Мэйхена и возглавит братство. Конечно, их осталось не так уж и много, но всё равно выйдет очень даже неплохо. Император и дядя Калхун будут очень сильно гордиться им.

— В лагерь только что вплыло Покаяние, братья, — объявил Оди по общему каналу, прочитав название корабля, — и скоро за ним последует Боль.

— Что это за безумие? — прошипело создание. Его силуэт бешено колебался, пытаясь обрести форму посреди забвения. — Где ты, псайкер?

— Я сплю, Авель, — ответила Скъёлдис, — и ты вторгся в мои грезы.

Призрак обдумал услышанное.

— И ты видишь во сне вот это?

Растерянность гостя говорила о многом. Он — если, конечно, Авель был мужчиной — не владел искусством вюрда. Мало что понимал в Имматериуме, а интересовался им ещё меньше. Его образ в разуме северянки создавал астропат, передаточная станция в человеческом теле, натренированный отправлять через пустоту телепатические сообщения. Собственное имя «передатчика», как и всё остальное, некогда делавшее его личностью, давно уже растворили едкие потоки информации. Он был могучим псайкером, но при этом ничем. Разум астропата казался ярким светом, сияющим из пустой скорлупы.

Сам Авель был далеким призраком внутри этой оболочки, теневой проекцией, недосягаемой для Скъёлдис. Ведьма часто запускала незаметные пси-щупы, пытаясь коснуться его разума, но всегда натыкалась на пустоту. Казалось, что Авель вообще лишен психической составляющей. Вынужденно положившись на интуицию, женщина выстроила образ собеседника по его словам, но итог оказался настолько же раздражающим.

Манерой речи Авель отличался от всех людей, когда-либо встреченных северянкой. Он говорил с искаженными модуляциями и выражался неестественно — мыслями визави, казалось, управляли только тактика и логистика, его как будто заботила одна лишь война.

— Тебе здесь не рады, — произнесла Скъёлдис.

— Я запрашиваю Противовес, — четко ответил Авель, отметая как маловажные детали и её грубые слова, и собственное пребывание в чужом сне. — Маятник должен упасть на Корону.

Северянка нахмурилась: приверженность собеседника к аллюзиям и кодовым словам раздражала даже сильнее его холодности.

— Это невозможно, — возразила она. — Наши силы разделились.

— Разделились? Как так? Почему так? — затараторил Авель. — Согласно моим инструкциям, вы должны были постоянно поддерживать единство имеющихся подразделений!

Презрение в его голосе возмутило Скъёлдис.

— Наше положение весьма изменчиво. Возникло беспокойство среди офицеров, мы слишком долго ждали…

— И ожидание закончилось. Конвой недавно присягнувших янычар направляется к Короне. Прибытие через трое суток, я перенаправлю их к вашей позиции.

— Мы не готовы.

— Следующая возможность появится лишь через несколько… месяцев, псайкер.

— Дай мне неделю.

— Возможно, у меня не будет и недели, — ответил Авель. — Мое положение пошатнулось, несколько агентов были раскрыты.

— Они предадут тебя? Им известно, кто ты на самом деле?

— Никто этого не знает, — отрезал собеседник. — Даже высохший телепат, который передает мой голос.

— Тогда почему ты так испуган?

— Я не испуган, — с редкой для себя страстью прошипел Авель, — но тау из Касты Воды умны и коварны! О’Сейшин, это древнее чудище, подобрался слишком близко.

— Зачем же ты заманил его в Диадему?

— Там посланник уязвим! Он — истинный творец тупика, в который зашла эта война, и он же — путь к выходу из него.

— А что же Приход Зимы и Небесный Маршал?

Образ замерцал, но ничего не ответил.

— Кто ты, Авель? — спросила Скъёлдис.

— Ты чертов придурок, Вендрэйк! — зарычал Мэйхен, топая к другому капитану, который как раз выпрыгивал из «Часового». — Притащил змею прямо в лагерь!

Джон ткнул бронированной железной лапой в сторону покрытого шрамами человека на канонерке.

— Он сдаст нас при первой же возможности!

Серобокие, столпившиеся на берегу реки, согласно забормотали.

— Да, он комиссар, но коренной провиденец! — рявкнул Хардин, перекрывая растущий гомон. — И честно разберет наше дело!

Правда, уверенности в голосе кавалериста не было.

— Мы убили имперского исповедника со свитой! — насмешливо напомнил Мэйхен. — После такого нет пути назад.

Солдаты взревели в знак поддержки и подступили к амфибии, будто стая шакалов.

— Вы правы, — объявил комиссар, вступая на сходни. — Обратного пути нет.

Он не кричал, но всё равно пробился через шум толпы и словно бы сдул его, как холодный ветер. Никто из солдат не смог выдержать ищущего ледяного взгляда незнакомца; отвернулся даже яростно заморгавший Джон Мильтон.

Комиссар кивнул с бесконечной усталостью, словно уже видел всё это прежде.

— Если ты так далеко прошел по дороге в ад, остается только идти вперед.

— Кто ты, Авель? — твердо повторила Скъёлдис. — Если хочешь, чтобы я помогала тебе, говори.

— Я уже отвечал на этот вопрос, — наконец произнес собеседник.

Это было правдой, даже если ответ был лживым.

Авель заявил, что он — старший офицер флота на борту линкора Небесного Маршала, человек со связями, ниточки которых тянулись прямо к нервному центру внутреннего круга Кирхера. Кроме того, визави ведьмы утверждал, что возглавляет тайное движение сопротивления, целью которого является раскрытие «Федрийской лжи». Он вел долгую и опасную игру, для которой требовались верные союзники и абсолютная синхронность действий. Имея доступ к информации обо всех прибывающих полках, Авель быстро разглядел потенциал 19-го Арканского.

«Вам здесь не место, — сказал он во время первого, мимолетного пси-контакта на орбите, почти год тому назад. — Ваш полк предали».

После того, как конфедераты бежали в глушь, Авель посещал Скъёлдис каждую ночь, добиваясь её расположения мучительно маленькими кусочками информации, которые давали проблеск надежды. В конце концов, она рассказала всё Белой Вороне, и, полковник, вечный азартный игрок, решил рискнуть.

«Что мы теряем?» — заявил он.

Итак, они прислушались к Авелю, и невидимый собеседник оказался надежным советником. Он передавал арканцам данные о маршрутах повстанческих патрулей и линиях снабжения, направлял их к складам боеприпасов и удаленным заставам, даже сообщал ежедневно менявшиеся пароли. Благодаря этому, 19-й полк всё время оставался на шаг впереди противника. Однако же, по прошествии нескольких месяцев послания Авеля стали более детальными, предлагаемые тактики — более рискованными, и в какой-то момент цель конфедератов сменилась с простого выживания на ответный удар по Небесному Маршалу.

«Ты не ошибся, Хардин Вендрэйк, — подумала северянка. — Полк превратился в фигурку на доске для регицида, но ни Белая Ворона, ни я не были игроками».

— Скажи мне, что ненавидишь их! — потребовала Скъёлдис. — Скажи, что ненавидишь Небесного Маршала и его кукловодов.

Так, чтобы я поверила…

Ведьма заострила чувства, словно лезвие бритвы, желая уловить каждый нюанс в словах Авеля. Собеседник ответил мгновенно:

— Я презираю их.

— Скъёлдис! — позвал другой голос, затем ещё раз и ещё…

В грезы северянки вторгся настойчивый грохот, и на мгновение ей показалось, что это звонит демонический колокол из потерянной Троицы. Затем женщина услышала, как рычит её вералдур, и резко открыла глаза.

Ещё не придя в себя, она увидела, что великан шагает к распахнутой настежь двери в каюту. На пороге стоял Вендрэйк, который выглядел наполовину обезумевшим и полностью проклятым, но тут ведьма заметила новое лицо за плечом капитана — и мгновенно очнулась.

Один глаз новоприбывшего казался матово-черным солнцем, другой был ржавым имплантом, втиснутым в пустую глазницу. Оба смотрели из сетки шрамов, светившихся под пергаментной кожей, словно магматические трещины.