Прекрасная толстушка. Книга 2 - Юрий Перов

— Как просто сделать советского человека счастливым, — сказал однажды Принц. — Должно быть, очень легко управлять таким непритязательным народом…

Чем ближе был день свадьбы, тем он становился задумчивее и внутренне напряженнее. Ловя на себе мой внимательный изучающий взгляд, он спешил улыбнуться, но я чувствовала, что его что-то мучает. Мне уже начало казаться, что он раскаивается в том, что приехал. Как-то вечером, когда очередная партия гостей разошлась по домам, я, преодолев неловкость, спросила его об этом.

Он улыбнулся и, крепко обняв меня, прошептал:

— Глупенькая! Как ты можешь сомневаться? Не смей думать об этом.

— Но я же чувствую, что тебя что-то тревожит, — сказала я, пытаясь вырваться из его объятий.

— Да, ты права, — сказал он, делая страшные глаза. — Меня что-то тревожит…

— Что? — у меня подкосились ноги от страха.

— Я боюсь, что в самый последний момент ты передумаешь выходить за меня замуж…

Я набросилась на него с кулаками, а он захохотал, довольный.

— Нет, — сказала я. — Ты так просто не отделаешься. Говори, что тебя тревожит на самом деле?

Он сделался серьезным.

— Меня тревожит то, что мы совсем забыли о «наших друзьях» с Лубянки…

— Если ты уже без них не можешь, то давай пригласим их всех на свадьбу, — усмехнулась я. — И «топтунов» твоих, и их начальство, и того майора-пограничника, который пошел на должностное преступление и подарил нам пятнадцать минут. Не больше, но и не меньше…

— Меня больше тревожит не то, что мы их, а то, что они нас забыли… — задумчиво сказал Принц.

— Радоваться надо, что нас оставили в покое, — сказала я. — Насколько я знаю, они никогда никого не оставляют в покое. Я очень уважаю советское органы безопасности, — без тени юмора сказал Принц. — Дома, много думая о своей жизни в Москве, я пришел к выводу, что мои побеги в Алабино и к тебе были исключением. Просто мой ход с двойником оказался слишком литературным. Им и в голову не могло прийти, что я могу воспользоваться таким романтическим приемом. Понимаешь, не может такого быть, чтобы они не знали о моем приезде… А если они знают, то почему не прикрепили ко мне «топтунов»? Ты замечала что-нибудь в этом роде?

— Нет.

— И я нет. Хотя смотрел очень внимательно…

— И что же это, по-твоему, означает? — Его тревога вдруг передалась мне.

— Я боюсь, что они готовят что-то серьезное под конец, а пока усыпляют нашу бдительность… И потом, зачем им за ними следить? Они и так знают, где мы и что делаем… А впрочем, может, они и следят, но делают это не так явно, как раньше…

— Господи! — воскликнула я. — Когда же все это кончится? Ну что я им плохого сделала?

Свадьбу мы решили справлять в ресторане «Прага». В том же зале, где гуляли Татьяна с Юриком. Их брак оказался удачным. Мне страстно хотелось того же…

Гостей было приглашено человек пятьдесят. Кроме моих друзей, еще много журналистов со стороны жениха. Свидетелем с моей стороны была, разумеется, Татьяна, а со стороны жениха — Гера.

Я долго не могла добиться от Принца, в чем он собирается быть на бракосочетании. Он отмахивался и говорил, что у него есть вполне сносный черный костюм. Когда же он утром в день свадьбы приехал ко мне из гостиницы, я потеряла дар речи. На нем был потрясающий черный смокинг, белоснежная сверкающая рубашка и шелковый галстук-бабочка.

На улицу Грибоедова во Дворец бракосочетаний от моего дома направился целый кортеж автомобилей.

В первом черном ЗиМе ехал Принц. Вместе с ним в машину сели Гера, Серж, уже перехвативший где-то с утра рюмочку-другую и оттого весьма благодушный и расслабленный, преемник Принца по корпункту и фотокорреспондентка Марина с расчехленным фотоаппаратом через плечо.

Во втором ЗиМе ехала я с Татьяной, Юриком и тетей Клавой, Танькиной мамой. Василий Герасимович, Танькин папа, во Дворец ехать постеснялся. Мы его еле уговорили прийти в «Прагу».

Для меня было очень важно, чтобы на свадьбе был кто-то из взрослых. У меня же по маминой линии никаких родственников к тому времени не осталось. А папиных я не знала. Тетя Клава и дядя Вася были для меня как родные.

В третьем ЗиМе сидели гости Принца и мои вперемешку.

За ЗиМами следовала «Волга», набитая журналистами, друзьями Принца, и «Москвич» Лекочки.

По дороге тетя Клава всплакнула и, прижавшись ко мне мокрой щекой, прошептала, косясь на шофера:

— Я так счастлива за тебя, Машенька… Только зря вы с рестораном связались. Как я своих-то уговаривала дома справлять! А как их тогда ободрали! Что твою липку! Страшно вспомнить. А у вас народу не в пример больше. С вас-то небось тысячи три сдерут…

— Берите выше, тетя Клава, — больше пяти, — прошептала я ей в ответ.

Она испуганно отмахнулась от меня двумя руками:

— Разве ж я б вам дома не наготовила? Холодцу б наварила, рыбки под маринадом поставила, винегретику на мешала, колбаски языковой подкупили, сырку, шпротиков, селедочку разделали, пирогов бы напекли и не хуже, чем в ресторане, накрыли бы. Только дешевле в сто раз. А квартира у тебя большая. Столы составить — все рассядутся.

— Да ладно тебе, мам! — вмешалась Татьяна. — Знаем мы твою философию: «Дави гостя пирогами»! Что мы, принца стали бы студнем кормить? Да он к этому трясущемуся и прикоснуться побоялся бы, не то что съесть. Он такого и в глаза не видел…

— Кто же теперь мне холодца наварит? — с грустью сказала я, обнимая тетю Клаву за плечи.

— Теперь ты про холодец забудь, — сказала тетя Клава и вдруг, озорно улыбнувшись, добавила: — Теперь ты будешь питаться сплошным бляманже…

И мы все втроем так захохотали, что Юрик, ехавший на первом сиденье, оглянулся на нас с тревогой. Только шофер бровью не повел.

Бракосочетание было назначено на двенадцать часов. Мы подъехали к Дворцу без двадцати. Оказалось, что все нас обогнали, даже Лекочка на своем «Москвиче», и стояли теперь нарядной толпой около Дворца, поджидая нас.

Для конца апреля держалась небывалая теплынь. Когда мы выезжали из дома, было пасмурно и вроде собирался дождь, но пока ехали, небо очистилось, засияло по-весеннему яркое солнце и сделалось жарко. Все поснимали свои плащи и держали их, перекинув через руку.

Едва наш ЗиМ подкатил к Дворцу, как раздался «Свадебный марш» Мендельсона. Кто-то из журналистов принес портативный магнитофон. К дверце бросился невероятно элегантный Гера и, открыв ее, с большим почтением протнул руку сперва Татьяне, которая величественно оперлась на нее, потом мне, а потом и тете Клаве, которая со страху стала ее отпихивать.